Громкое дело

– Давайте потише, – говорит Майкл Тилсон томас музыкантам. – Поймите, во время концерта я хочу получить от вас все эти тихие лиги и не выглядеть при этом как сумасшедший. – Он нагибается, нагибается – тише, тише, еще тише – и распластывается на полу. Вскакивает, как гимнаст, руки по швам. На лице широченная ухмылка: – Понятно?

Легендарный дирижер Томас выглядит именно так, как должен выглядеть легендарный дирижер: худощав, длинноволос, остронос. Он похож на дирижерскую палочку.

– Понятно, – неслаженно отвечают человек десять из полусотни присутствующих. Некоторые склоняются к соседям: «Что он сказал?» В секции струнных, репетирующей сегодня в одном из залов консерватории Джуллиард в Нью-Йорке, не все говорят по-английски. В американских оркестрах так бывает. Девушка с прической панка, в армейской куртке с мужского плеча наклоняется и смычком указывает нужный такт мужчине предпенсионного возраста в костюме-тройке. Франтоватый азиат аккуратно укладывает шелковый платок Burberry между скрипкой и собственным подбородком. Все разные. Так тоже бывает.

Все присутствующие послезавтра выйдут на сцену Карнеги-холла – самого знаменитого концертного зала в мире. В оркестре 96 исполнителей из тридцати стран, и сегодня они играют вместе в первый раз. Вот так не бывает.

«Понятия не имею, как они выглядят, – признается загнанного вида человек с папочкой, на которой стоит логотип сайта YouTube. – Моя задача – доставить их отсюда (зала встреч в аэропорту Кеннеди. – Прим. авт.) до машины». В другой его руке компьютерная распечатка с трудными фамилиями Shumik и Krutikov и совсем непроизносимой Zavgorodnyi. Из папочки торчит кипа других листков с другими диковинными именами.

Желающих было три тысячи, финалистов – 96. Приз – приглашение сыграть в Карнеги-холле в составе YouTube Symphony Orchestra, первого в мире оркестра, набранного по результатам видео­проб, вывешенных на YouTube. Мы встречаем нечаянно образовавшуюся «русскую делегацию» – трех москвичей, вошедших в состав оркестра. Они прилетают одним рейсом – большая удача для человека с папочкой. Он и десяток его коллег мечутся по девяти терминалам гигантского аэропорта, по одному подбирая заспанных, дезориентированных ино­странцев. Следующий рейс, Alitalia из Рима, садится минут через десять в миле отсюда.

Они выходят из таможенной зоны все вместе. Скрипач Алексей Завгородный (юзер Cdefgahb) – студент третьего курса Государственной классической академии им. Маймонида. Я узнаю его по ролику: он был в рубашке навыпуск, на фоне ударной установки, играл Шостаковича. У Алексея внешность потенциального кумира ­подростков и прическа Люка Скайуокера; догадаться, что в его сумке скрипка, сложно – в лучшем случае представляется теннисная ракетка. Рядом с ним – Анна Шумик (юзер Annashumik), темноволосая и, как вскоре выяснится, крайне немногословная альтистка с последнего курса Гнесинского училища. Свободной от чемодана рукой она уже набивает SMS домой, где сейчас три часа ночи. В комментариях к ее ролику, в котором она виртуозно играет Шуберта, висит: «ПОЗДРАВЛЯЮ!!!!!!!!!» от юзера Cdefgahb.

Замыкает шествие контрабасист Геннадий Кру­тиков (юзер GennadyKrutikov). Он заметно старше попутчиков – солист Российского национального оркестра Михаила Плетнева. Всего процесс отбора финалистов длился три месяца; эти трое познакомились еще в январе на собеседовании в московском офисе Google, компании, владеющей YouTube. К моменту прибытия в Нью-Йорк роли в их мини-труппе уже, похоже, распределены. Алексей – гиперактивный подросток. Анна – «девочка из интеллигентной семьи», интроверт, не позволяющая себе громких восторгов. Геннадий – старший товарищ, резонер.

Алексей и Анна в США впервые. («Ковбойский городок», – внезапно произносит Анна, глядя на совершенно обычные краснокирпичные особняки вдоль дороги.) Геннадий, наоборот, последний раз был здесь всего месяц назад, на гастролях во Флориде, и смотрит на Нью-Йорк с некоторой усталостью. Когда шоссе из аэропорта резко поворачивает на юг и по правому борту впервые открывается серьезная панорама Манхэттена, Геннадий входит в образ саркастического гида. «Ну вот они, небоскре-о-о-обы, – говорит он, пока Алексей и Анна изо всех сил щелкают: он – «мыльницей», она – телефоном. – Еще надоесть успеют».

Его мрачноватому настрою вскоре находится объяснение. На сцену Карнеги-холла его не пус­тит идиотская бюрократическая загвоздка. «Когда в посольстве узнали, что я профессиональный музыкант, – объясняет он, – сказали, что мне нельзя играть с туристической визой. Дали визу, только когда я дал расписку, что не буду играть. Так что еду как гость. Обидно очень».

«Леш, сфоткай меня», – просит Анна. Алексея не надо упрашивать. Он снимает без остановки – Анну, Геннадия, вид за окном, спину шофера. «Мне дома сказали: фотографируй все», – извиняющимся тоном поясняет он. Машину трясет, и вместо фотографий получаются динамичные разводы: красная капля светофора, всплеск неона, желтый штрих промелькнувшего такси.

Именно так, впрочем, Нью-Йорк многим членам оркестра и запомнится. Воскресенье уже подходит к концу. Понедельник – одна непрекращающаяся репетиция с десяти утра до девяти вечера. Вторник – три двухчасовые репетиции. В среду вечером – концерт. В четверг, в полдень – в аэропорт. Из развлечений – один обед в отеле и один организованный выезд в ночной клуб (где всем желающим предлагается еще и сыграть). Все.

Во время обеда в пентхаусе гостиницы Le Parker Meridien, рассказывает мне Эд Сандерс, британский сотрудник YouTube, многие музыканты отходили от столов и молча, поодиночке стояли у окон с тарелками в руках, оцепенело глядя на ночной Манхэттен. Большинство из них только что были дома, в другой жизни, другой ипостаси. Рядом стояли профессиональные ­солисты из не самых знаменитых симфонических оркестров (например, Брно), вундеркинды из престижных училищ, любители, играющие бесплатно в заштатных оркестрах вроде Федерального ансамбля Южного Брисбена в Австралии, и люди, задвинувшие свои мечты о музыкальной ­карь­ере на антресоли еще в прошлом веке. Кальвин Ли, 37-летний хирург из Калифорнии, ­рассказал, что струнам на его скрипке было пятнадцать лет, когда он достал ее и решил смеха ради записать видеопробу. Бывший виолончелист Джордж Дан­хэм из города Рено, штат Невада, зарабатывает на жизнь игрой в покер.

Они не могли поверить, что они здесь, и в некотором смысле они здесь и не были.

Пресс-конференция в зале джуллиарда – в том же, где вчера репетировали струнные, – ­выдается на удивление напряженной. Десятка два объективов нацелено на Майкла Тилсона Томаса, представителей Карнеги-холла, Google и YouTube, композитора Тан Дуна (автора саундтрека к фильму «Крадущийся тигр, затаившийся дракон»), который написал к случаю пятиминутную «Интернет-симфонию» по мотивам «Эроики» Бетховена. Первый вопрос – от голландского журналиста: «Сколько все это стоило?» Представитель Google отказывается отвечать. (По мнению опрошенных мною специалистов из фирмы Edelman PR, хорошо знакомых с организацией мероприятий подобного масштаба, Google потратил на оркестр, скорее всего, около полутора миллионов долларов.) Не успевает беседа перейти в более спокойное русло, как журналист из Toronto Globe & Mail встает с еще более жестким вопросом, адресованным Майклу Тилсону Томасу. «Вот наступит завтра, – говорит он щурясь, – и что все это будет значить? С точки зрения качества музыки не лучше ли было привезти в Нью-Йорк Сан-Францисский симфонический оркестр (которым руководит Томас. – Прим. авт.)?»

Дирижер явно оскорблен. «Вопрос не по делу, и смысл не в этом, – произносит он сквозь зубы. – Весь смысл в создании и поощрении дружественных связей».

Его раздражение понятно. Тем не менее он чуть-чуть кривит душой. Если завтра оркестр под его руководством будет фальшивить, «плавать», рассыпаться, амбициозный эксперимент превратится в параолимпийские игры. Томас знает, что вопрос журналиста из Торонто именно «по делу». Все находящиеся в комнате люди – музыканты, пресса, он сам – задаются тем же вопросом. Можно ли создать оркестр мирового уровня за три дня? А если можно, то нужно ли?

На последний вопрос, как ни странно, ответить довольно легко. Профессиональный флешмоб в Карнеги-холле одинаково нужен участникам, организаторам и принимающей стороне. Их интересы сливаются в волшебное целое, как секции струнных, духовиков и ударных в симфоническом оркестре. В этом случае музыка призвана была облагородить YouTube, популяризовать Карнеги-холл и обнадежить музыкальных самородков всего мира.

YouTube, как и поисковик Google, является лишь сосудом, не отвечающим за то, чем наполняет его народ. Тем не менее у YouTube существует досадная и прилипчивая проблема с имиджем. Универсальная платформа, способная служить неисчерпаемым телеканалом, необъятным видеоархивом, неподцензурной новостной лентой, в действительности забита шлаком потребительского сознания. Качество комментариев на YouTube почему-то значительно ниже, чем на любом, даже самом отталкивающем блоге. Что еще хуже, в общественном сознании этот ресурс упрямо ассоциируется с бессмысленными «вирусными» видеоклипами. Кот, идущий по роялю; ребенок, бьющий ­посуду; собака, пьющая из туалета. Любое, в принципе, сочетание кота, собаки, рояля, посуды, ребенка и туалета. Самое популярное видео за всю историю YouTube – клип на песню поп-старлетки Аврил Лавин Girlfriend, просмотренный непостижимые 118 599 067 раз. Пожалуй, YouTube нуждался во вливании классической музыки больше, чем классическая музыка – в помощи YouTube.

Именно поэтому, когда прозвучало предложение «дать каждому человеку в мире шанс сыграть в Карнеги-холле», идея была немедленно одобрена Google'овским начальством. Произошло это на так называемой питч-сессии в штаб-квартире Google. Во время таких совещаний работники получают возможность сделать презентацию на любую тему, лишь бы выступление не затянулось больше чем на две минуты. Эта не заняла и десяти секунд. Достаточно было произнести слова «Карнеги-холл».

Если YouTube любой ценой нужна респектабельность, то потребности Карнеги-холла прямо противоположны. В начале XXI века классическая музыка находится одновременно на пике признания и на грани исчезновения. С одной стороны, в мире около пятнадцати тысяч больших оркес­тров – в одном Пекине их 32, и уровень исполнительского мастерства в них выше, чем когда-либо. С другой – этот мир все больше закукливается. «Мы достигли вершины пирамиды, – говорит директор Карнеги-холла Клайв Гиллинсон. – Никогда в истории человечества не было такого количества оркестров и такого качества игры. И именно сейчас, как назло, музыка перестала быть частью каждодневной человеческой жизни. Как же нам повернуть эту пирамиду с ног на голову?!» – восклицает он, чуть путаясь в метафорах.

Именно в Гиллинсоне YouTube нашел идеального сообщника. Очкарик и денди с лондонским прононсом, Гиллинсон – эксцентрик в общении и популяризатор по призванию. На своей первой же пресс-конференции в качестве директора Карнеги-холла он расставил стулья на сцене, посадил прессу туда, чтобы она изображала оркестр, и обращался к ней из-за дирижерского пульта. Кажется, он даже палочку достал. «Я претворяю в жизнь не вашу мечту, а свою собственную», – пояснил он, лучась. Идея скрестить престиж Карнеги-холла с меритократией YouTube была будто создана для него. Вскоре к проекту присоединился Лондонский симфонический оркестр (тоже активные популяризаторы классики, правда, более подозрительными методами – они периодически записывают альбомы с симфоническими версиями песен, например, группы Oasis). Лондонских «звезд» подрядили записать мастер-классы на видео для будущих музыкантов оркестра YouTube.

Следующими подтянулись Майкл Тилсон Томас и Тан Дун, оба такие же неутомимые популяризаторы классики, как Гиллинсон. Тан Дун смешивает в своей музыке минимализм Стива Райха и Филипа Гласса с цитатами из Бетховена и громыхающей китайской перкуссией. Когда-то он был уличным скрипачом в Манхэттене и с тех пор сохранил лучезарно-восторженное отношение ко всему, связанному с музыкой. (Тан Дун любит рассказывать историю о том, как приехал в Нью-Йорк играть в Карнеги-холле и встретил в Гринвич-Вилладж своего старого напарника, продолжающего пиликать на подаяние. «Ты где сейчас играешь?» – спросил тот. – «В Карнеги-хол­ле». – «Перед входом или сзади?») Что до Томаса, музыкального директора знаменитого Сан-Францисского симфонического оркестра, «я не знаю ни одного человека, который сделал бы больше для распространения классической музыки», говорит один из его поклонников, профессор Университета Ратгерс и специалист по психологии оркестров Дмитрий Ходяков. Среди прочего Томас ведет телепрограмму Keeping Score, разбирающую на доступном уровне музыку Бетховена и Стравинского, и давно дружит с технологией: знаменитое исполнение гершвинской «Рапсодии в блюзовых тонах» под его руководством шло под запись партии пианино, сделанную самим Гершвином в 1925 году.

Оставалось найти самородков. На сайт YouTube посыпались видеопробы. Судьи, в том числе Томас и Тан Дун, со всей строгостью судили уровень владения инструментом, но это был единственный критерий. Ollerguy101 («я играю на саксе, а еще люблю паркур и бит-бокс») не прошел в финал; Дариус Клисис, исполнивший партию кларнета из адажио Моцарта на бирбине – литовском национальном духовом инструменте из дерева и коровьего рога, прошел. Звук бирбине настолько ­понравился Тан Дуну, что тот заменил на него один из кларнетов в своей симфонии. Юзеру GrandmaTF, пожилой владелице антикварного магазинчика в штате Небраска, свободно играющей на пиле, повезло меньше. Зато ее увидели почти две тысячи людей на YouTube – тоже признание.

В некоторых местах к конкурсу отнеслись серьезнее. И в Классической академии, и в Гнесинке, по словам музыкантов, известие о конкурсе пришло «сверху». Судя по тому, что существует как минимум одна видеопроба другого гнесинца, играющего тот же отрывок из Шуберта, что и Ан­на, в той же комнате и на ту же камеру, участие в конкурсе официально по­ощрялось.

Если взять полный профессиональный спектр претендентов на место в оркестре – от сербского мастера художественного свиста до постоянно гастролирующего в ­составе ­одного из самых знаменитых оркестров страны Геннадия Крутикова, Анна и Алексей находились где-то посередине. Он – из Тульской области, она – из Архангельской; Алексей, помимо учебы в Москве, играет в оркестре театра «Проект "Открытая сцена"» (хорошее, кстати, название и для YouTube Symphony Orchestra), Анна – в Российском государственном симфоническом оркестре кинематографии. В свободное время оба не брезгуют игрой на свадьбах. Что же подвигло немного переросшего подобные вещи Крутикова на участие в конкурсе – загадка. Он утверждает, что ему понравился сам дух соревнования, – и чем, действительно, плохо соревнование, которое можно было так легко выиграть: конкуренция на место контрабасиста была не такая зверская, как на скрипку или альт, а уровень игры Крутикова моментально вызвал зрительские комментарии типа «Это самая высокая техника, которую я когда-либо слышал» и «Как вы это делаете?!» Впрочем, возможно, ему импонировала ­именно техническая сторона проекта. Крутиков долгое время работал в своем же оркестре системным администратором, и идея интернет-ансамбля ему пришлась явно по душе. Тем более странна ирония судьбы, по которой он оказался наказанным именно за свой профессионализм – и очутился в Нью-Йорке в качестве туриста.

Когда судьи отобрали из трех тысяч претендентов двести финалистов – по два человека на место, грубо говоря, – YouTube передал бразды правления народу: 96 победителей выбирали открытым интернет-голосованием. Некоторых любителей классики это разочаровало. Конкурс, открытый для всех, но судимый по всем правилам настоящих проб в настоящий оркестр, внезапно превратился в подобие реалити-шоу. Мнение экспертов вдруг оказалось не более важным, чем мнение людей, которым могли понравиться прическа музыканта или лающая на заднем плане собачка. На самом же деле здесь, скорее всего, имел место более тонкий психологический ход со стороны организаторов. Качественной разницы между двумястами финалистов и 96 «победителями» нет – любой из них мог занять место на сцене; финальный раунд одновременно вернул в происходящее элемент чистой удачи и создал у зрителей иллюзию участия.

Осталось понять, смогут ли финалисты притереться друг к другу за несколько недель общения по интернету и три дня в Нью-Йорке. Эксперимент вступил в самую захватывающую фазу.

Социальные психологи любят изучать оркестры (и экипажи самолетов), потому что они являют собой уникальный пример команды, успех которой зависит буквально от каждого участника и всех вместе: сфальшивившего оркестранта невозможно «прикрыть», но и дрим-тим вовсе не гарантирует успеха. Оркестр – это не сто солистов; полная сцена не сыгранных между собой виртуозов может обернуться катастрофой. Тем не менее чем выше общий уровень, тем быстрее нащупывается «чувство локтя», говорит гарвардский профессор Ричард Хэкман. «Профессионалы обучаются работать вместе очень быстро, быстрее, чем мы думаем. Мы провели исследования на экипажах авиалайнеров. 72 процента ошибок, совершаемых в кабине самолета, приходятся на первый отрезок первого рейса экипажа, работающего вместе впервые. Потому что это время, когда они, прекрасно умея летать поодиночке, учатся летать вместе. Непредсказуемость новизны». Скорее всего, готов поспорить Хэкман, музыканты YouTube Symphony Orchestra «стали играть гораздо лучше в первый день, чуть-чуть получше – во второй, а разница между вторым и третьим днем будет заметна уже только им самим или слушателю с очень хорошо натренированным слухом».

Еще одним чрезвычайно эффективным катализатором сплочения коллектива может служить разделяемый всеми мандраж перед сценой Карнеги-холла. Парадоксальным образом страх может сделать из YouTube Symphony Orchestra более дисциплинированный оркестр, чем из многих профессиональных ансамблей, считает Хэкман. Любая группа неминуемо разбивается на фракции; можно представить себе, как легко дробится коллектив из сотни амбициозных людей художественного склада. «В самой идее симфонического оркестра заложено противоречие, – замечает профессор. – Вы долго отбираете лучших из лучших и... заставляете их большую часть времени играть в унисон. Это как взять арабских скакунов и запрячь их в телегу». В оркестрах превалируют так называемые секционные фракции. Альтисты терпеть не могут сидящих за ними тромбонистов за то, что те играют слишком громко; скрипачи, в свою очередь, издеваются над альтистами – им альт представляется толстой неуклюжей скрипкой. (В мире классической музыки есть целый жанр соответствующих анекдотов, в большинстве своем страшно несмешных: «Почему альты такие большие? Это оптическая иллюзия – у альтистов головы такие маленькие»; «Как был изобретен канон? Два альтиста пытались играть одну и ту же фразу одновременно».) Существуют также фракции расовые (почти в каждом современном американском оркестре есть значительная азиатская подгруппа), национальные, возрастные, какие угодно.

Умные дирижеры сплачивают коллектив и предотвращают феодальные разборки, вызывая огонь непосредственно на себя. Например, на первой репетиции струнных Майкл Тилсон Томас выбрал самый традиционный и самый шокирующий материал – Моцарта и Бриттена – и поставил их рядом в качестве так называемого стрессора, чтобы дезориентировать музыкантов и заставить их не думать ни о чем, кроме того, как бы срочно сработаться. Но главный мотиватор – именно невероятный темп подготовки и высокие ставки. В роли пугала и приза одновременно выступает сам Карнеги-холл.

Перед концертом я нахожу момент, чтобы спросить Алексея о конкуренции. Неужели не формируется в голове некая табель о рангах: так, я играю лучше этого, но хуже того. «Нет, что вы. Атмосфера приятная, дружеская», – говорит Алексей. Он еще не привык давать интервью и иногда перехлестывает с официозом. («На мне лежит большая ответственность за страну», – только что сообщил он за кулисами репортеру НТВ.) «Все хорошего уровня. Каждый должен друг под друга подстраиваться. Конкуренции нет».

В самом прямом и грубом ­смысле концерт уже удался: в Карнеги-холле аншлаг. У знаменитого входа на углу 57-й улицы и Седьмой авеню люди с разными акцентами спрашивают лишний билетик. 96 счастливчиков – точнее, 95, без Геннадия – занимают места на сцене; судя по всплескам особо остервенелых аплодисментов то там то сям, зачастую исходящих от плотных группок азиатов всех возрастов, вслед за многими исполнителями приехали целые семьи. (Что может быть страшнее, чем оказаться на сцене Карнеги-холла с тремя днями на подготовку? Оказаться на сцене Карнеги-холла с тремя днями на подготовку и прилетевшими из Токио родителями в первом ряду.)

Музыканты одеты во все черное: никаких фраков в век YouTube. Из середины зала, среди кружащихся по стенам видеопроекций и рок-н-ролльного освещения, я не без труда нахожу Алексея (третий пульт – иными словами, третий слева от дирижера) и Анну (второй ряд альтов). Геннадий, скорее всего, где-то в зрительном зале. Едва ли он слишком страдает. Для него следующий концерт в Карнеги-холле – вопрос скорее времени, нежели везения.

Концерт начинается, и сразу становится понятно, что организаторы не собираются воспроизводить атмосферу «классического» классического концерта. На стены и потолок проецируется графика – ноты, вращающиеся г­еометрические фигуры и всякие красивости вроде соборов и пасторальных пейзажей. Сонм камер выхватывает крупный план то одного, то другого солиста, и их напряженные лица сменяют друг друга на заднике, вызывая охи и ахи друзей и родственников. Ба­та­реи прожекторов заливают сцену красным и синим, как на рок-концерте. Каждый раз, когда концертмейстер упоминает композитора, проекция на потолке ­показывает карту места его рождения, с головокружительной скоростью летящую на зрителя как бы из космоса. Как объяснят потом устроители, это мельтешение призвано сымитировать «опыт нахождения в интернете».

Дальше больше. Сольное выступление на виолончели особо приглашенной «звезды» Джошуа Радина сопровождает популярный на YouTube любительский ролик «Женщины в живописи» – компьютерный морфинг женского лица от византийских икон до Пикассо. Пианист Ланг Ланг вообще играет посредством прямого включения через спутник. Потом три ученика Ланг Ланга, два азиатских мальчика и белая девочка возрастом от восьми до десяти лет, легко уместившись на скамье втроем, играют вальс Рахманинова в шесть рук.

В промежутках между валящими плотным потоком гостями идут отрывки классических хитов в исполнении оркестра как такового: пятнадцать произведений за три часа. Почти все известны даже профану вроде меня. Траектория «Полета шмеля» пересекается с «Полетом валькирий». Чайковский сменяет Джона Кейджа. В зале постепенно устаканивается дух этакого вселенского мегакапустника – квинтэссенция, иначе говоря, YouTube: всего понемножку, отовсюду, мелкой нарезкой. Все сведено к самому сочному фрагменту, как двухминутное видео с пометкой «самое интересное на 1:08!»

Игру оркестра оценить трудно, особенно мне. Я могу отличить бардак от хорошего исполнения, но не могу хорошее – от гениального. Знаменитая рецензия на сценический дебют голливудского актера Киану Ривза в роли Гамлета звучала так: «Гос­подин Ривз произнес все слова в правильном порядке». YouTube Symphony Orchestra играет все ноты в правильном порядке. Каждой секции, даже перкуссии, отведен свой бенефисный момент. (Было бы странно съездить в Нью-Йорк, чтобы два раза ударить в литавры.) Отрывок из Дворжака для духовых звучит вежливо и неуверенно, но когда струнные добираются до Вилла-Лобоса, произведение дышит, блещет, свингует. Возможно, мне это кажется, потому что именно эту музыку я слышал на репетиции, наблюдая, как струнная секция с поминутно возрастающей уверенностью гоняет один и тот же щемящий отрывок. Начинает возникать ощущение, что оркестр работает не только благодаря, но и вопреки покровительству YouTube, что эти люди готовы и способны на большее, чем сбацать «Полет валькирий» под сотней камер; им просто нужно время, что бы ни говорили ­эксперты по коллективам. Или хотя бы возможность отоспаться.

В паузах нас кормят видеовиньетками о жизни музыкантов дома, пока их не коснулась десница YouTube: румынский скрипач, к примеру, чинит старый автомобиль и играет жене на кухне, добродушный негр в Балтиморе учит музыке детей. Это напоминает сюжеты, которыми американское телевидение любит разбавлять Олимпиаду, чтобы атлеты не казались совсем уж небожителями. Здесь, правда, получается скорее эффект бахвальства со стороны организаторов: мы спасли этих людей от рутины, мы разглядели в них дар, невидимый даже их женам.

Завтрашняя рецензия в New York Times будет недлинна и выдержана в снисходительном тоне. «Несмотря на некоторую расхлябанность, в исполнении были слышны драйв, колорит и страсть», – пишет критик Эн­тони Томмасини. «Нюансы? Ну для этого нужно дольше репетировать. Проект достойный... но я предпочел бы меньше хитроумных выдумок и больше содержания». Впрочем, добавляет он добродушно, могло быть и хуже. В конце концов, YouTube спонсировал «симфонический оркестр, а мог бы международную баскетбольную команду». Энн Миджетт в Washington Post выскажется гораздо жестче: ей концерт напомнит «толпу людей, говорящих ­одновременно на разных языках, – что, разумеется, и происходило». Тан Дун выскажется в том плане, что, мол, все герои и молодцы, даже если оркестр не самый лучший. На мою просьбу об интервью с Майклом Тилсоном Томасом через день после концерта придет ответ: «Извините, Майкл уже полностью погрузился в свои следующие проекты». YouTube Symphony Orchestra распадется на составные, нули и единицы, превратится в эфир, из которого магическим способом сгустился считанными часами раньше.

В конце вечера, пока весь оркестр купается в щедрейшей овации со свистом (в США свистят одобрительно), я пытаюсь представить себе, что ощущают люди на сцене. Особенно Алексей и Анна. Скоро полночь, карета превращается в тыкву, тыква – в самолет «Аэрофлота». Завтра с утра – в аэропорт. Их дебют в Карнеги-холле пришел к ним рано и почти случайно. И из-за этой случайности стройное, последовательное течение их карьер – из провинции в Москву, из училища в консерваторию, из оркестровой ямы на сцену – нарушено навсегда. Им придется долго и упорно работать не для того, чтобы достичь чего-то нового, а чтобы повторить уже случившееся. С другой стороны, Нью-Йорк, Le Parker Meridien, знакомство с корифеями Тан Дуном и Томасом, дружба с коллегами по всему миру...

Для того чтобы все участники проекта, включая организаторов, толком поняли, что произошло, понадобится время. Двумя неделями позже запись концерта на YouTube просмотрели восемьсот тысяч человек – не много и не мало по меркам этого сайта. Ринулись ли любители классики в интернет? Облагородился ли музыкальный вкус среднего пользователя YouTube? Ответа на эти вопросы нет и быть не может – эти процессы постепенны, как таяние ледников. Британский журнал Gramophone, ведущее издание в мире классической музыки, назвал оркестр «одним из десяти самых вдохновляющих в мире», но статья была написана за месяц до концерта, и «вдохновляющий», если задуматься, – комплимент неоднозначный. Он обретет смысл, только если в числе вдохновленных будут сами музыканты, наутро после концерта засыпающие в креслах экономического класса десятков самолетов, уносящих их домой. Перед глазами у них, наверное, все еще стоит партитура Бриттена с причудливыми ­значками вместо нот, а в ушах звучат овации, которыми наградил их Карнеги-холл.С