Курикулум Виты

Рассказ написан специально для «Сноб».

Lorenzo Castore / Agence VU / Fotolink

Она умирала по частям.

Сначала умерла матка. Вырезали. Заодно со злокачественной опухолью. Она хохмила: «Детей нет и не будет». Или: «Зато теперь со мной можно спать, не опасаясь обрюхатить». К тому времени никто уже в общем не опасался. Ей было за пятьдесят.

Потом – бах, грыжа. Прооперировали. Не успела выписаться – воспаление и абсцесс. Хваленая американская медицина. Отправляясь по «скорой» в больницу, крикнула: «Не волнуйся! Знаешь, как мой папочка говорил? Мы, конечно, неудачники, но не из последних».

Эти слова она поставила эпиграфом к...

Стоп. Не отвлекаться.

Щитовидка, гормоны, вес под 200 кг. Жаловалась: «Не пойму, что же мне теперь со всей этой массой делать?»

Нашла, что делать – уронила. Вывихнула бедро. Вправили, но пришлось обзавестись палкой.

Похудела. Сообщила по «аське»: «Похожа на сдувшийся воздушный шарик». И через паузу с характерной двусмысленностью: «Заходил Брюс, пытался надуть».

Брюс – это муж Кати. А Катя – это... Стоп. Назад!

Инфаркт во время поездки в Канаду. Отходили.

Через несколько месяцев общий имейл друзьям: «Довожу до сведения заинтересованных лиц, что мой рак распространился в лимфатические узлы. Врач предлагает повторить химию. Начинаю во вторник».

Далее – как из дневника Анны Франк: сегодня умерли волосы, зубы, зрение.

Второй инфаркт. Больница. Больница. Больница.

На уговоры отправиться в хоспис ответила отказом. На вопрос, какую религию исповедает, сказала: «Ах, как бы мне самой хотелось это узнать». На вопрос, держать ли ее на аппаратах в случае комы, отчеканила: «Даже если за меня писает и какает машина, а мозг жив, не отключать».

Под конец вообще раздвоилась и состояла из себя-верхней – высушенной, с ввалившимися щеками, выпирающими лопатками, длинными тонкими красивыми пальцами рук, и себя-нижней – со слоноподобными ногами, ступнями, похожими на надутые медицинские перчатки, дырками в животе, из которых выскакивали по дороге в кишечник съеденные продукты, и сотней тысяч мелких и крупных болей, курсировавших от бедер к шее без всякого расписания. Она озвучивала их по-американски: «Ау! Ау! Ау! Ау!» (с ударением на «А») – и морщилась, как оцарапавшийся ребенок, который хочет показать взрослым, что ему по-настоящему больно.