Фото: Сергей Мелихов
Фото: Сергей Мелихов

Специальный проект «Россия до 30». «Сноб» собрал десять очень непохожих людей, с разными биографиями, взглядами, устремлениями и планами на жизнь. Объединяет их, пожалуй, лишь чувство внутренней свободы, открывающее перед ними самые невероятные перспективы, а также то формальное обстоятельство, что им всем нет еще тридцати. Они – новое, постсоветское поколение, которое сегодня заявляет о себе.

На рынке ходят слухи, что сделка с «Групоном» была закрыта с небольшой выгодой для основателей. Один из них, впрочем, эту информацию опровергает, рассказывая, что сделка позволила Масоловой стать частным инвестором и уже вложить в стартапы более миллиона долларов личных средств. Так или иначе, сразу после продажи Darberry.ru Масолова получила статус одного из самых известных российских интернет-предпринимателей: теперь весь купонный бизнес и удачные стартапы в России прочно ассоциируются с ее именем.

«Лена большая молодец, а вырастет – еще лучше станет», – рассказывает мне о Масоловой один из ее первых инвесторов, глава фонда Kite Ventures Эдуард Шендерович.

«Лене непросто находить с людьми общий язык. В любом разговоре она стремится показать свою значимость и само­утвер­дить­ся на фоне других собеседников», – готовит меня к встрече с Масоловой Никита Шерман, в прошлом президент «Мамбы» и «Одноклассников», ныне глава компании Drimmi, разработчика и издателя социальных игр.

«Лена идеальный менеджер: сосредоточенный, быстро принимающий решения, жесткий», – говорит один из ее партнеров.

«Лена гениальный продавец», «она может любого уговорить купить свою идею», «она лучший переговорщик из всех, кто занимается венчурными инвестициями в России» – подтверждают мне все вышеперечисленные.Собрав разные мнения, я иду знакомиться с Леной сам. Встречаемся в офисе ее компании Pixonic, разработчика и издателя социальных игр. Последний этаж и мансарда дома на углу Солянки. Лепнина на высоких потолках, дорогая мебель в переговорной и традиционные для айтишников кресла-мешки в комнате отдыха – такая вот забавная эклектика стартаперского пространства.

Лена мне сразу и безоговорочно нравится. Она отлично рассказывает истории, часто улыбается и удачно шутит.

Вы когда-нибудь хотели иметь свой бизнес или все получилось случайно?

Конечно, хотела, со второго класса. Как раз тогда в моей школе с экономическим уклоном начались уроки экономики, и я решила, что, когда вырасту, у меня будет собственная компания. Не столь важно какая. Еще все мои любимые детские книжки так или иначе были о капитализме: «Незнайка на Луне», где герои создавали акционерное общество, или «Бизнес крокодила Гены» Успенского.

Родителям нравились ваши предпринимательские стремления?

Во многом они их и формировали. Моя мама, учитель начальных классов, с раннего детства очень интересно, в игровой форме приучила меня читать, решать математические задачки и т. п. Когда мне было три года, мой поросенок якобы вешал на холодильник примеры по математике, и мне нужно было их решить. С тех пор с математикой у меня проблем не было. Папа был инженером, а с начала девяностых стал заниматься бизнесом. Я помню, как он постоянно дома разговаривал по телефону и давал указания своим подчиненным – я это воспринимала как естественную, нормальную модель поведения.

К папиному бизнесу вас с детства не привлекали?

Нет, папа занимался чем-то связанным с переплавкой цветных металлов, так как наша семья изначально была из Норильска. Но это был точно не тот бизнес, в который мне было бы интересно прийти, поэтому детально в него я никогда не вникала.

Наверное, вы какие-нибудь детские бизнесы пытались сделать в школе?

Нет, что-то мелкое мне начинать было неинтересно. Когда говорят про «малый бизнес», где цель – прокормить семью, создать пару рабочих мест, я отвечаю, что это вообще не бизнес, если нет потенциала роста в сто, двести, триста раз.

И чтобы научиться создавать такой большой бизнес, вы поступили на экономический факультет Высшей школы экономики?

Да, популярная абитуриентская иллюзия заключалась в том, что на экономфаке учат строить бизнес. На практике оказалось, что бизнес-дисциплины программой не были предусмотрены. Лекции по маркетингу начались только в конце третьего курса. Это было ненормально и точно не то, чего я ожидала. Поэтому, что касается знаний, их я получала из журналов о бизнесе – садилась на лекциях на последнюю парту и читала «Секрет фирмы».

При этом вы фанат Вышки, о чем постоянно говорите.

Потому что это один из немногих вузов с западным подходом к образованию; там функционирует около тридцати студенческих организаций: клуб «Дебаты», где учишься говорить, «Кейс-клуб», где разбираешь бизнес-истории, клуб «Что, где, когда?».

Часто играли?

Да, я сразу же на первом курсе набрала свою команду, и почти каждые выходные мы где-то играли. Не только в Москве, ездили по всей России. Я тогда еще вошла в организацию, которая проводила турниры, – и это была моя первая школа менеджмента. Скоординировать шестнадцать команд, сделать под них турнирную сетку, найти помещения, микрофоны, организовать жюри и т. д. Плюс со второго курса я начала писать в студенческую газету Вышки, проработала в ней три года. Я писала про истории успеха – брала интервью у звездных выпускников.

Вы еще и в Стэнфордском университете учились?

Не совсем так. В магистратуре Вышки я поступила уже не на экономику, а на политологию. Хотелось перестать заниматься бесконечной математикой, и я решила реализовать свои детские интересы, к которым относилась и политика. Учиться на политолога было классно – большего удовольствия от учебы я никогда не получала. И вот уже в магистратуре полтора года я участвовала в дистанционной программе обучения Стэнфордского университета – мы каждую неделю писали эссе и отсылали им на проверку, слушали лекции американских преподавателей и т. д.

Вы играли в умные игры, писали статьи, слушали лекции по политологии. Где же тут запрятан бизнес, о котором мечтали со второго класса?

Я была за последовательное развитие. Курсу к четвертому базовые навыки менеджмента мной были получены, я поработала в стратегическом консалтинге, наступила психологическая зрелость – мне был нужен некий побуждающий к старту пинок. Мне был двадцать один год, когда моя команда выиграла конкурс бизнес-планов в Вышке. У нас был проект Smart-книга, идея имела западный аналог, и я решила ее реализовать в России: краткие содержания бизнес-книг, доступ к которым мы продавали корпоративным клиентам. Несколько бизнес-ангелов (первые профессиональные инвесторы, вкладывающие средства в инновационные компании. – Прим. ред.) вели с нами переговоры об инвестициях, хотя в итоге мы их не получили. Но для меня это было важно: раз в идею поверили пять членов жюри и инвесторы, значит, она неплохая. Мы запустились и строили планы достичь оборота один миллион долларов в год. В итоге в месяц мы достигли оборота пять-семь тысяч долларов.

Для студентов и это было неплохо?

Ну да, и примерно в это же время я начала ходить по различным мероприятиям для стартаперов. Сейчас они происходят практически каждый день, а тогда, в 2006–2007 годах, их было совсем немного. Постепенно я начала интересоваться венчурными фондами и съездила первый раз на конференцию Silicon Valley Open Doors (SVOD) в Крем­ни­евую долину. У меня практически всегда было несколько проектов разом – неинтересно концентрироваться на чем-то одном.

Вращение в стартаперской тусовке быстро дало свои плоды?

В первых числах января 2007 года мой друг познакомил меня с двумя выпускниками MBA, и уже через неделю мы начали «поднимать» деньги в венчурный фонд Ruvento. Попутно мы искали и первые проекты – потому что без портфеля проектов приходить к инвесторам не имело смысла. Этот фонд помог нам набрать связи и понять, как устроена отрасль, – хотя инвестиций мы тогда не привлекли. Идея была такая: мы попросту хотели сто миллионов долларов, ну в крайнем случае тридцать миллионов, на то, чтобы инвестировать в стартапы. Опыта у нас никакого не было, гениальных стартапов на тот момент мы тоже не нашли – но цель была красивой.

А когда вы все-таки приблизились к реальности?

Когда «подняли» инвестиции в фонд AddVenture. За год мы просмотрели около двух тысяч проектов и выбрали лучшие для развития. Из этого фонда выросло несколько известных в Рунете проектов – геолокационный сервис Altergeo, платформа для электронной коммерции Insales.ru и тот же Pixonic, компания, которую я возглавляю сейчас.

Но медийной персоной вы стали, только когда создали купонный сервис Darberry.ru, а если совсем честно – когда продали его американской Groupon.

Меня неплохо знали в интернет-комьюнити и до Darberry. Хотя, конечно, когда мы запускали купонный проект, то не предполагали, что все так удачно сложится.

А как все начиналось?

В конце 2009 года мы с партнерами создавали проект Cheap & Daily, из которого затем в начале 2010-го вырос Darberry.ru, на свои деньги. Только через месяц привлекли первые инвестиции от фондов. Необходимость реализовать бизнес-модель Groupon для нас на первом этапе была неочевидна, мы вообще не очень верили, что в России люди начнут оплачивать покупки карточками, электронными деньгами и т. д. Вся электронная коммерция на тот момент работала по модели cash-on-delivery, оплата курьеру. Поэтому, скажем, в регионах мы ставили сначала очень дешевые акции – по тридцать-пятьдесят рублей, чтобы люди могли оплачивать их по SMS.

Но вы, конечно, знали, что Groupon собирается выходить на российский рынок?

Планы развития Groupon не скрывались, но до последнего момента не было понятно, кого они купят. Наш основной конкурент Biglion.ru запустился на две недели раньше, что заставило нас еще меньше спать и еще больше делать. Мы долго шли вровень с ними, но к моменту сделки уже выбились в лидеры.

Ваш инвестор Эдуард Шендерович, кстати, сказал, что главным драйвером сделки стали не обстоятельства, а ваш талант продавца.

Это приятно слышать.

Фото: Сергей Мелихов
Фото: Сергей Мелихов

Чему вас научила работа уже под брендом глобального Groupon?

Мы стали частью большой компании, идущей на IPO. Ощущение было такое, что из ярославского «Шинника» наш проект превратился, грубо говоря, в «Милан» и скоро состоится финал Лиги чемпионов. Вот это было здорово. Глобальный офис стал делиться с нами опытом, информацией и специалистами. Пример: из Берлина к нам приехал их директор по маркетингу и помог за месяц в двадцать раз увеличить показатели по регистрациям новых пользователей. Мы сами пришли бы к этому месяцев через шесть, потратив много денег впустую.

Ваше сознание как интернет-менеджера как-то поменялось?

Ну да. Мне вот раньше казалось, что в России надо клонировать ставшие успешными на Западе бизнес-модели и проекты – так и понятнее, и надежнее для инвесторов. Но сегодня я думаю иначе: наш интернет-рынок – это лишь три процента общемирового, а потому интереснее создавать такой бизнес, который имеет мировой потенциал. И делать это из России или с российской командой также возможно. Хороший пример тут сайт знакомств Badoo, один из самых успешных сейчас в Европе. Его основатель Андрей Андреев сначала сделал в России сервис Mamba, а потом свой российский проект клонировал на Западе.

А вашим компаниям, например Pixonic, мешает российская прописка?

Нет, совершенно не мешает. Разрабатывать глобальные продукты и вести их маркетинг сегодня можно откуда угодно. Разве что скайп-конференции с Калифорнией в три ночи – не самая комфортная ситуация.

Как относятся к молодым русским на Западе?

Не знаю. Они же не говорят, они просто улыбаются. Хотя есть интересные наблюдения. Инвесторы Pixonic – французский фонд Ventech, – когда проходила сделка, сказали, что я самый молодой CEO среди их портфельных компаний. Мне тогда было двадцать шесть лет. Для России – уже вполне зрелый предпринимательский возраст, а для них – исключение из правил.

А зачем вам вообще участвовать в проекте как CEO? Можно ведь заниматься только стратегией в совете директоров.

На Pixonic я под свою ответственность привлекла пять миллионов долларов инвестиций. И инвесторы, разумеется, ожидают именно от меня результата и отличных показателей по выручке. Мне же важно доказать себе, что моя история – это систематический успех, а не случайность и везение: приехали американцы, купили проект, и на этом все.

А главный источник выручки ваших игр – продажа виртуальных возможностей?

Ну да, можно купить своему герою дополнительной энергии или полезные аксессуары.

Как в моем любимом сериале «Теория большого взрыва», где герои-ботаники постоянно играют в игры и покупают своим героям джедайские мечи.

Ага.

А вы сериалы смотрите?

«Теорию большого взрыва» смотрю. Он мне близок. И у меня тоже есть два джедайских меча.

Это очень круто. Вообще, давайте поговорим о чем-то человеческом. Вот вы, например, на митинги ходили?

Практически все мои знакомые ходили – на Болотную, на Сахарова. Меня не было ни в один из этих дней в Москве, но если бы я была, конечно, пошла бы. И не то что я напрямую сталкивалась с давлением на бизнес, но раздражение накапливается: ситуация, когда на протяжении двенадцати лет открываешь холодильник, а оттуда – Путин, достала. В обществе назрел конфликт, но, мне кажется, в ближайший год мало что поменяется – может, двух чиновников креслами поменяют, не более. А вот в перспективе двух-трех лет обязательно случатся перемены: либо совсем гайки закрутят, и тогда я и большая часть моих знакомых уедем, либо произойдет либерализация общества, по каким сценариям – вопрос.

А что будет лет через десять?

Лет через десять мне однозначно будет интересна только наука. Никакой интернет-коммерции или игр. Хочу создавать и развивать проекты в области биохимии. В школе я занимала призовые места на олимпиадах и по биологии, и по химии, и хотя фундаментального образования в этих сферах у меня нет, думаю, бизнес-экспериментам в научной области это не помешает. По выходным сейчас, кстати, читаю в основном учебники и научные книжки в этой области.

У вас прагматичный расчет наверняка: все только и говорят, что приближается бум научных стартапов.

Нет, для меня это скорее история про то, на что можно потратить деньги. Чтобы вывести на рынок новое лекарство, нужно около десяти лет. Соответственно, начинать стартап в области биохимии можно, только имея хороший запас средств. Вот ради этого я сейчас и работаю.

С появлением денег что изменилось в жизни?

Ничего, по большому счету ничего.

Тратить некогда?

Понятия «некогда» вообще не может существовать. Мы же сами управляем своим временем. При желании можно ездить в отпуск хоть каждый месяц. Но если желания нет, а интересно другое… У меня сейчас каждую неделю есть полноценные выходные, и я трачу их на чтение книг. А работаю, только если случается какой-то форс-мажор. Так было не всегда – где-то с лета. В момент, когда мы создавали Darberry, а потом развивали «Групон», конечно, выходных не было. К тому же в мае Pixonic «поднял» инвестиции, поэтому всю весну я занималась мучительным согласованием девяностостраничных договоров с тремя фондами, и это выматывало всю душу, а вот с лета смогла сосредоточиться уже на «экзекьюшене», что проще.

А вам не хочется пойти на наемную работу, топ-менеджером крупной компании?

Нет, вообще об этом не думала. Наоборот, я вижу обратный тренд. Мои друзья уходят из McKinsey (крупнейшая международная консалтинговая компания. – Прим. ред.), привлекают инвестиции и создают свои проекты. Но мне было бы интересно делать не только бизнесовые вещи. Например, я бы могла отчасти вернуться в журналистику – вести свою телепередачу про бизнес.

Вы не думали о том, чтобы взять отпуск со временем, поехать снова учиться в США? Ну, скажем, на факультет биологии.

(Смеется.) В Стэнфордской школе медицины есть PhD-программы, в прошлые выходные внимательно изучала их сайты. Вот только уровень там слишком высокий. То есть поехать учиться хотела бы, да не возьмут. Вообще, каждый раз, когда прихожу в кампус Стэнфордского университета, я понимаю, что это, пожалуй, лучшее место на земле. Дело не в погоде, не в архитектуре. Просто там… клево.

Вы везучий человек?

Не верю в везение. Я даже в поздравлениях никогда людям не пишу «желаю удачи». Я желаю им только успехов, потому что удача – то, что от нас не зависит. А успех – закономерное явление, результат твоих усилий.

Вы родились в правильное время, в правильном месте?

Да. Все очень правильно сложилось. Я родилась в 1984 году и успела запомнить еще советское время: карточки, очереди на шесть часов за какими-нибудь несчастными венгерскими сапогами, номерки, написанные чернилами на руках. Помоешь руки – что я один раз сделала – цифры смываются, место в очереди потеряно. Полезно помнить и тот мир, и жить в нашем сегодняшнем. И именно в России. Конечно, на Западе, в той же Америке, я бы никогда не создала в двадцать три года венчурный фонд. И была бы сейчас где-нибудь аналитиком. Умницей, молодцом. Но аналитиком. И точка!С