Березовский (взгляд почитателя)

Фото: Getty Images/Fotobank

Смерть Бориса Березовского моментально обросла загадками, слухами и конспирологическими теориями, как и его жизнь. Федеральные каналы утверждают, что его убила британская разведка МИ-6. Якобы, узнав, что он собирается вернуться в Москву и оттуда разоблачить антироссийские козни англичан, те нанесли ему упреждающий удар.

Конспирологи из числа борцов с режимом считают, что за инсценировкой самоубийства стоят российские спецслужбы; мертвый Березовский был им необходим как раз для того, чтобы утверждать, что его убила МИ-6.

Психологи-путиноведы объясняют гибель опального олигарха маниакальной мстительностью диктатора: он, как Сталин в отношении Троцкого, не мог успокоиться, пока его бывший соратник, ставший врагом, ходит по земле, олицетворяя собой пределы его могущества.

Более романтические натуры ищут причину самоубийства в предательстве любимых женщин.

Все это чепуха, пусть за каждой из теорий стоит определенная логика, вытекающая из обстоятельств момента. Борис же покончил с собой потому, что у него была тяжелая депрессия – такая же болезнь, как гипертония, стенокардия или рак. Возможно, хороший врач и правильные лекарства могли бы его спасти. Но таковых не оказалось, и болезнь покатилась к развязке, как поезд без тормозов, с того момента, когда в лондонском суде был оглашен вердикт по иску «Березовский против Абрамовича». Все, что произошло с ним за последующие полгода, включая покаянное письмо Путину (если оно действительно было), есть не более чем симптомы болезни. Березовский, пишущий такое письмо, как и Березовский, просовывающий голову в петлю, – это не Березовский, это человек в лапах «большой черной собаки», как именовал свою собственную депрессию Уинстон Черчилль.

Если и говорить о виновниках его гибели, то это, конечно же, судья Элизабет Глостер, приговор которой оказался смертным. И пусть не грозят мне обвинением в «неуважении к суду» – все было сделано по закону. Закон – штука хитрая. Иногда по закону и убийц отпускают, потому что им при аресте неправильно зачитали их права. Вот и леди Глостер по закону имела право лично рассудить, кому она верит больше – Борису Абрамовичу или Роману Аркадьевичу; она и рассудила. Также полностью в соответствии с законом она не должна была учитывать, что за Романом Аркадьевичем стоит Владимир Владимирович, ибо он – государство, а государство не может быть ответчиком в английском суде. Вот она и не учла.

Борис, безусловно, должен был заявить ей отвод, когда имел такую возможность. В начале слушаний она объявила о конфликте интересов – ее сын был высокооплачиваемым юристом в команде Абрамовича. Но Борис сказал: «Она – английская леди. Объективность и справедливость и есть английскость. Если она увидит, что я доверяю ее объективности, то и она будет максимально объективной и предрасположенной ко мне. Потому что я говорю правду». И не стал заявлять отвод. В результате закон и правда оказались по разные стороны ее вердикта.

В этом был весь Борис. Он обольщался людьми и идеализировал мир. И каждый случай, когда мир проявлял свою менее чем идеальную сущность, становился для него шоком. «Я крайне удивлен, – заявил он, выйдя из суда, – в особенности потому, что леди Глостер взялась переписывать русскую историю».

Точка, которую поставила леди Глостер в биографии Березовского, в историческом плане выглядит весьма бледно. В октябре в Лондоне предстоит еще один процесс, где судья сэр Роберт Оуэн даст «юридическую оценку» режиму Путина – то, чего хотел добиться Борис, пытаясь доказать факт рейдерского захвата его активов. На этот раз речь пойдет об убийстве его ближайшего соратника: будет рассмотрена «возможная роль российского государства» в отравлении Александра Литвиненко радиоактивным полонием. А еще через какое-то количество лет, когда закончится биография самого Путина, потомки обнаружат, что у Березовского не было причин вешаться: вердикт истории скорректирует вердикт леди Глостер, и все встанет на свои места.

После суда я пытался убедить его, что «еще не вечер», но такие аргументы Бориса не впечатляли. Он не работал на историю; он жил сегодняшним днем. Для него было невыносимо ощущение, что англичане, которых олицетворяла дама в судейской мантии, его отвергли. Смысл его существования заключался в покорении умов и сердец, привлечении восхищенных почитателей; это лежало в основе его самооценки. После полудюжины выигранных судов и заслуженного титула «главного противника путинского режима» в Лондоне он настолько уверился, что «англичане за него», что провал полностью разрушил картинку мира, которую он себе нарисовал.

Он не подготовил отходных путей ни в финансовом, ни в эмоциональном плане. Он вообще никогда не допускал мыслей о поражении. Много лет назад, когда на кону тоже стояло все – шла подготовка к президентским выборам 1996 года, и по всем опросам Ельцин должен был потерпеть сокрушительный крах от коммунистов, – я его спросил: «Борис, а что будет, если вы проиграете? Ведь тебя повесят на первом столбе. Ты бы хоть семью вывез». «Я об этом вообще не думаю, – ответил он. – Нельзя ввязываться в драку, думая, что тебя могут побить».

Не было бы Березовского, был бы сейчас в России президент Зюганов.

Фото: РИА Новости

На митинге в защиту 31-й статьи Конституции, Лондон, 2010

•••

Для тех, кто не помнит, Борис появился в большой политике в начале 1996-го, сплотив вокруг Ельцина деморализованных реформаторов типа Чубайса и паковавших чемоданы олигархов типа Гусинского и Ходорковского, а главное, убедив самого Ельцина в возможности победы.

Эта безумная отвага – отказ даже думать о поражении, когда все говорит о том, что оно неминуемо, – заряжала и притягивала к нему соратников. Недаром, когда в разгар предвыборной кампании чекисты в лице начальника ФСО Александра Коржакова и директора ФСБ Николая Барсукова пытались устроить путч, чтобы поставить президентом Олега Сосковца, реформаторы бросились к Березовскому в «Клуб» на Новокузнецкой, чтобы быть вместе, когда их начнут забирать.

Березовскому в ту ночь удалось задействовать два главных ресурса российской политики девяностых: федеральные телеканалы и президентскую дочь Татьяну. Не будь его, силовики похоронили бы российскую демократию за семь лет до того, как это сделал Путин.

Мне скажут: какая же это демократия, когда все решают десяток олигархов и придворные интриги? А я скажу: какая страна, такая и демократия. Когда ее (демократию) восемьсот лет назад оформляли у себя англичане в виде Великой хартии вольностей, там тоже были лишь придворные интриги да десяток упертых баронов. В политико-правовом смысле Россия не слишком далеко ушла от Англии XIII века. Именно это имел в виду Борис, когда заявил, что «семибанкирщина» – клуб ельцинских олигархов – оплот свободы.

«Наши критики не должны забывать, что сильное гражданское общество и средний класс, которые служат опорой свободы на Западе, отсутствуют в России, – объяснял он в статье в «Вашингтон Пост». – Зато у нас есть коммунисты и бывшие кагэбэшники, которые ненавидят демократию и мечтают о реванше. Единственный им противовес – новые капиталисты, которые в исключительных ситуациях считают возможным, более того, необходимым напрямую вмешиваться в политический процесс».

Занимаясь политикой, он не искал популярности в массах, потому что считал это бессмысленным занятием. «Сознание неправды денег в русской душе неистребимо» – это высказывание Марины Цветаевой было одной из его любимых цитат. Он не предпринимал практически никаких усилий, чтобы объяснить истоки своего богатства в ответ на обвинения в том, что оно было «украдено у народа».

В действительности богатство возникло, когда рыночная капитализация «Сибнефти» в одночасье подскочила в двадцать раз в результате победы Ельцина в 1996 году, которую Борис же и сконструировал. До этого компания не стоила и тех ста миллионов, которые поступили за нее в казну в ходе залогового аукциона. Такую стартовую цену назначил главный приватизатор Чубайс, но покупателей, выстроившихся в очередь за дешевым товаром, не наблюдалось.

У Бориса этих денег не было, и он бегал по миру в поисках инвесторов. «Ваш актив ничего не стоит, – сказал ему Джордж Сорос в моем присутствии за полгода до выборов. – Придут коммунисты и все отберут. Думайте лучше, как самому спастись». В конце концов деньги принес неизвестно откуда взявшийся Рома Абрамович в обмен на пятидесятипроцентную долю – сто миллионов, которые за десять лет превратились в тринадцать миллиардов.

Абрамович, как и Чубайс, и Гусинский, и Татьяна Дьяченко, все тогда доверились Борису, поддались его чарам и не пожалели об этом. Победа Ельцина 1996 года стала его звездным часом.

Следующим звездным часом был российско-чеченский мирный договор в мае 1997 года, за подготовку которого Борис отвечал, став замсекретаря Совета безопасности.

Контекст состоял в том, что Ельцин уволил генерала Александра Лебедя с поста секретаря Совбеза за «бонапартизм», в результате чего чеченское направление осталось бесхозным. Необходимо было перевести подписанное Лебедем Хасавюртское соглашение о прекращении огня на дипломатический и практический язык: договориться с Масхадовым о выводе войск, проведении выборов, обеспечении безопасности, обмене пленными, налогах, пенсиях, банковской системе и так далее. С обеих сторон мирному процессу противостояли ястребы: в Москве это была «партия войны» в армии и силовых структурах, в Чечне – полевые командиры, террористы и ваххабиты.

Фото: Reuters/Vostock Photo

C секретарем Совета безопасности Рыбкиным на переговорах с Закаевым и Удуговым, Грозный, 1996

Почему Борис тогда полез в чеченские дела, для меня до сих пор остается загадкой. Он лично ничего с этого не имел – это была только головная боль, причем небезопасная. Однажды он пригласил меня с собой прокатиться в Грозный на очередной тур переговоров, и я натерпелся страху на всю жизнь, оказавшись в комнате с вооруженными до зубов свирепыми людьми с черными бородами и зелеными банданами, и ни одного российского солдата в округе.

«Зачем ты это делаешь? Неужели в Москве больше некому этим заняться?» – спросил я его на обратном пути в самолете. «Представь, некому, – ответил он. – Людям в погонах вообще нельзя доверять, они все хотят снова на войну. Да и чеченцы мне верят. Вот Борис Николаевич и попросил».

Чеченцы ему действительно доверяли. Никто, кроме него, отправившись безоружным в отряд Радуева, не смог бы выменять двадцать два пленных пензенских омоновца на часы «Патек Филипп».

Мир с Чечней сделал Бориса наиболее ненавистной фигурой для «людей в погонах». Его битва со спецслужбами в 1998 году вывела на сцену двух персонажей, которым было суждено стать центральными в драматургии дальнейших событий: Сашу и Володю – Литвиненко и Путина.

После заключения чеченского мира Ельцину необходимо было усилить контроль над ФСБ – гнездом недовольных силовиков. И тут как раз к Березовскому пришел один из попавших под обаяние его личности – подполковник Саша Литвиненко, которого начальство поставило за Борисом следить. Саша пришел за помощью. Незадолго до этого его перевели в новое подразделение – отдел «внесудебных расправ», а он и еще пятеро коллег боялись, как бы их в конце концов не сделали крайними. Саша сообщил, что начальство поговаривает и о том, что пора ликвидировать самого Березовского – врага России, еврея и покровителя чеченских бандитов. Борис тут же сконструировал хитроумную комбинацию, и не прошло и трех месяцев, как в ФСБ произвели чистку, злополучное подразделение расформировали, а никому не известного Путина назначили директором – осуществлять президентский контроль.

Взаимоотношения внутри и вокруг треугольника Саша–Володя–Борис, закончившиеся полониевым убийством и самоубийством на берегах Темзы, тянут на шекспировский уровень не только из-за того, что их фоном были несметные богатства, судьба трона и взаимоотношения государств, но и из-за столкновения характеров и игры страстей: тут и верность, и предательство, и месть.

Через полгода после того, как Саша помог Володе стать директором ФСБ, тот сажает его в тюрьму, чтобы завоевать доверие новых подчиненных, и Борису приходится долго его оттуда вытаскивать. Еще через полгода Борис вводит Володю в круг вершителей судеб государства, известный под названием «семья». Кроме Бориса, который играет там первую скрипку, в семью входят президентская дочь Татьяна, ее друг Валентин Юмашев, Рома Абрамович и Саша Волошин – бывший сток-брокер Бориса, а теперь глава администрации.

Семья решает сделать Володю президентом. Когда Борис впервые сообщает ему об этом, тот пугается: «Я не смогу, я не справлюсь!» Но Борис его убеждает с помощью двух аргументов: «Больше некому, Володя! Если не ты, то страна перейдет к Примакову, который разрушит все, что создавалось десять лет» и «Мы же тебе поможем».

А затем Борис совершает немыслимый политтехнологический прорыв: за считанные недели на пустом месте создает партию «Единство» и убеждает критическую массу губернаторов к ней присоединиться. Это обеспечило победу ельцинского лагеря на парламентских выборах 1999 года и гарантировало Путину президентство. Борис был настолько уверен в победе, что сразу после Нового года уехал отдыхать.

•••

Среди военных людей, в отличие от простых смертных, бытует особая форма мужской любви, не имеющая никакого отношения к сексориентации, – это любовь солдата к командиру (вспомним: «Батяня-комбат»). Командир вправе рассчитывать на любовь подчиненных, и, в свою очередь, он любит своего командира. Как Саша, так и Володя, будучи людьми военными, по-своему любили Бориса, который был для них как бы комбатом. Но, став президентом, Володя сам превратился в батяню и потребовал, чтобы Борис теперь любил его. Но Борис, будучи человеком штатским, не любил никого, кроме своих женщин.

Фото: ИТАР-ТАСС

На годовщине смерти Александра Литвиненко с его вдовой Мариной и ее сыном Анатолием, Лондон, 2011

Возвратившись из дальних странствий в Москву на Володину инаугурацию, он обнаружил перед собой другого человека. Этот человек требовал коленопреклоненной присяги на верность, а Борис никакой любви не выказывал, наоборот, попытался командовать им, как в прежние времена. Произошел конфликт – сначала из-за войны в Чечне, потом из-за наезда Кремля на губернаторов, а затем из-за подлодки «Курск».

Семья к тому моменту распалась. Татьяна и Юмашев, потеряв всякое влияние, тихо сошли со сцены, а Рома и Волошин, видя, как Борисова аррогантность раздражает Володю, сказали ему те слова, которые он хотел слышать: «О великий царь, мы твои презренные рабы, не вели казнить, вели миловать!» И рассказали ему, что то, о чем кричит Борис, – демократия, свобода, права, собственность – есть фальшивые, враждебные ценности и что истинная любовь народа достигается через соблюдение национальных традиций, которые к свободе и демократии отношения не имеют, что, кстати, есть чистая правда. Дни Бориса были сочтены.

•••

Как он мог просмотреть Путина? Ведь от него за версту несло чекизмом! Вероятно, Борис купился на любовь. Путин поначалу действительно смотрел ему в рот, не слишком понимая, о чем он говорит, и любил его как старшего, умного брата. Или делал вид, что любит.

Борис вообще был падок на любовь. Он любил всех своих женщин, покорение и завоевание которых было для него первым приоритетом – более важным, чем политика или деньги. А они? Что они нашли в нем, отнюдь не голливудском красавце?

Не верьте циникам, которые говорят, что это была банальная любовь за деньги или какие-то осязаемые блага. Власть, слава, успех и богатство привлекательны в мужчине сами по себе, без переписывания их на свое имя. Считается, что любовь дает возможность женщине чувствовать себя царицей. У Бориса же в руках были реальные нити управления царством, и он продолжал производить такое впечатление, даже когда их потерял. За то они его и любили.

Если кто не верит, что любовь красавиц может строиться на притяжении волшебной энергии Истории, перечитайте Бориса Годунова, сцену, где Марина Мнишек объясняет свою любовь монаху Григорию, претенденту на русский престол.

Мне скажут, что Григорий был никакой не царевич, а самозванец. А я скажу, что и Годунов был не легитимный царь.

И что народ, как и тогда, безмолвствует.С