Бункер Буша

Если все пойдет как заведено, то ранним утром 20 января 2009 года Джордж Буш сядет за резной дубовый стол в Овальном кабинете и напишет своему преемнику напутствие, как это делает по традиции каждый американский президент.

Но что может написать тому, кому предстоит занять его место, этот президент, капитан корабля, которого даже многие члены его собственного экипажа про себя называют USS Delusional¹?

Рональд Рейган в свое время написал Бушу-старшему всего одну фразу: «Don't let the turkeys get you down!»² Буш-старший, в свою очередь, пообещал Клинтону, что будет болеть за него. Клинтон так и не раскрыл содержания записки, которую оставил Бушу-младшему. Но что бы он ни написал, можно с уверенностью сказать: в 2001 году невозможно было предположить, до какой степени провальным окажется омраченное войной, некомпетентностью и коррупцией правление 43-го американского президента.

Когда помощники Буша пытаются внушить нам, что он человек более добросовестный, более мыслящий, более глубокий, чем кажется, они обычно предают гласности образчики его мышления, написанные его собственной рукой. («Да воцарится свобода!» – написал он, например, в ответ на сообщение Кондолизы Райс о том, что США передали власть в Ираке первому из нескольких неэффективных правительств.) Эти попытки, однако, в лучшем случае доказывают то, что президент, как и все мы, обладает отстоящим большим пальцем руки³. Если Джордж Буш и записывает в дневнике свои сокровенные мысли, как это делал даже Рональд Рейган, то никто этого дневника не видел. Если Буша и посещают сомнения в мудрости его политики, то он ни с кем, насколько нам известно, ими не делился. Напротив, он славится способностью не только не признавать, но даже и не помнить своих ошибок. Сожалеет ли он о чем-нибудь? Едва ли. Он сделал все так, как считал нужным.

Президентство – это работа, которая по природе своей предполагает одиночество. Джордж Буш, однако, благодаря своим личным особенностям и посредством чисто волевых усилий добился того, что в его случае степень этого одиночества намного превышает обычную норму. Как утверждает Боб Вудвард⁴, в конце 2005 года Буш заявил группе законодателей-республиканцев, что не выведет войска из Ирака, даже если его не будет поддерживать никто, кроме жены Лоры и собаки Барни. И сегодня он, похоже, решил это доказать.

Сейчас, когда до конца правления Буша остается не так много времени, мы становимся свидетелями безнадежно проигранного эндшпиля. Из глубины оборонительных сооружений Белого дома президент излучает сверхъестественное спокойствие. Немногие оставшиеся верными ему штабные порученцы мужественно доставляют его приказы несуществующим армиям: «Реформировать систему иммиграции!», «Пересмотреть налоговый кодекс!», «Приватизировать социальное обеспечение!» За пределами бункера, в стране, которую члены его администрации теперь называют не иначе как the homeland⁵, царят хаос и смятение. Выиграв выборы в конгресс, демократы форсировали Потомак, и их «синяя армия» уже контролирует большую часть политического Вашингтона. Флаг «синих» реет над Капитолием. Люди президента один за другим попадают в плен и подвергаются допросу (самый яркий пример – отставка генерального прокурора Альберто Гонсалеса). Другие, как, например, Мэтью Дауд, бывший главный стратег предвыборной кампании Буша, спешат дезертировать (Дауд спарашютировал на первую страницу неприятельской «Нью-Йорк таймс», где во всех деталях раскритиковал политику Буша). Нейтральные силы, которые могли бы добиваться мира, например комиссия Бейкера-Гамильтона, оттеснены. Некоторые верные сторонники Буша, в том числе его советник Дэн Бартлетт, попросту сбежали в частный сектор.

По тем или иным причинам большинство старших помощников верховного главнокомандующего покинули свои посты, уступив место незрелым выскочкам или использующим последний шанс оппортунистам. Двумя его самыми влиятельными советниками были вице-президент Дик Чейни и «министр пропаганды» Карл Роув. Они находились рядом с Бушем с самого начала и оставались его близкими и доверенными лицами, несмотря на все катастрофы, которым сами же способствовали. Чейни, конечно, не покинет бункера до конца, а вот политический стратег Роув тихо выскользнул из него. Сам же лидер – с супругой и преданной собакой – непоколебимо остается на посту... Таблоиды намекают на пьянство и супружеское отчуждение, но те, кто встречался с президентом в последнее время, с единодушным удивлением отмечают, что он выглядит бодрым и оптимистичным, а в его ясном взгляде читается твердая уверенность. Очень скоро все переменится! Никаких сомнений! Мы победим!

Он ведет, впрочем, одинокое, почти отшельническое существование. За первые шесть месяцев этого года президент ужинал в светских обстоятельствах вне Белого дома только трижды, причем все три раза в пределах одного и того же маленького участка северо-западного Вашингтона в домах старых друзей и помощников.

Нетрудно представить, что январским утром, в день инаугурации следующего президента Джордж Буш окончательно почувствует себя в изоляции. Когда часы будут неумолимо отсчитывать последние минуты его президентства, он, возможно, в последний раз обойдет разросшийся комплекс Белого дома с его пуленепробиваемыми окнами, бомбоубежищем и автономным водопроводом. И в этот момент, как и всегда, за перемещениями президента будут следить из кабинета главы его аппарата с помощью небольшого монитора, который называется Locator Box.

Когда Джордж Буш выйдет из Овального кабинета, чтобы встретить нового президента в центральном здании, и двинется вдоль колоннады Западного крыла, он минует маленькую табличку на подставке в деревянной лакированной рамочке. Эта табличка предостерегает любого от попыток проникнуть в его запертое на замок сознание, в замкнутый мир, где он существует. Позолоченными буквами на ней написано: «Посторонним вход воспрещен!»

То еще место

Бункер – это не просто метафора. Бункер – это в той или иной степени неизбежный удел каждого американского президента, а уж нынешнего – в большей степени, чем кого-либо из его предшественников со времен Ричарда Никсона.

Это предопределено несколькими факторами. И первый из них – само устройство Белого дома. Открытость его фасада обманчива, за ним прячется именно бункер в буквальном смысле слова. И это обстоятельство неизбежно влияет на его обитателей. Второй фактор – это неумолимый ход времени, когда из-за накопившихся проблем и ухода доверенных помощников, особенно к наступлению второго срока, воцаряется атмосфера уязвимости и подозрительности. И, наконец, играет роль характер человека, занимающего Овальный кабинет. Некоторые президенты, как, скажем, Рональд Рейган, Джеральд Форд или Билл Клинтон, по своему темпераменту были не склонны долго вести бункерную жизнь. Для других же, как, например, Никсон, изоляция странным образом оказывалась своего рода естественной экологической нишей, для существования в которой они словно появились на свет.

Что касается Джорджа У. Буша, то за последние месяцы я говорил о нем и его правлении с десятками нынешних и бывших сотрудников Белого дома, большинство из которых по понятным причинам просили не называть их имен. Их рассказы рисуют портрет человека, чей склад личности выражается формулой «My way or the highway»⁶. Люди такого типа обычно одиноки на своем пути.

Впрочем, не будем забегать вперед и начнем по порядку, с самого Белого дома. Ключевая особенность президентского комплекса, о которой редко упоминают, заключается в том, что это прежде всего военный объект – ощетинившаяся крепость, в недрах которой находится один-единственный номер категории люкс. Каждый президент начинает жить в бункере как только вступает в должность. И вырваться из него можно только ценой огромных усилий: бункер устроен так, что всегда затягивает своего обитателя обратно. Гарри Трумэн, с которым президент Буш в последнее время часто себя сравнивает, как-то в разговоре назвал президентский особняк «большим белым склепом», а в другой раз – «настоящим адом, если ты одинок». Трумэн, впрочем, редко бывал один. Он регулярно восставал из «гробницы», и ему часто удавалось вырваться из своего личного «ада».

Сейчас с этим стало труднее. Все подходы к комплексу Белого дома уже за квартал от него перекрыты рядами массивных железных тумб и выдвижными металлическими заграждениями, утопленными в асфальт. Ядро Белого дома площадью восемнадцать акров обнесено высоким железным забором и густой сетью электронных датчиков и сигнальных устройств. Крыша находится под наблюдением снайперов. На соседних зданиях установлены зенитки. Военные присутствуют повсеместно. Когда президент работает в Овальном кабинете, отряд морских пехотинцев в полной парадной форме стоит на посту под портиком Западного крыла. Когда он уходит, они отправляются в караульное помещение.

О самом крупном – с точки зрения персонала и бюджета – компоненте в хозяйстве Белого дома публике известно меньше всего. Это военный отдел Белого дома. Даже до терактов 11 сентября в военном отделе числились 2200 из 5900 сотрудников, входящих в расширенный штат Белого дома. Кстати, именно этот отдел снабжает продуктами Западное крыло и «Борт №1»: продукты приобретаются анонимными закупщиками в окрестных продовольственных магазинах.

Военный отдел надзирает за управлением связи Белого дома, укомплектовывает штат личных стюардов президента (большей частью филиппинского происхождения) и координирует работу президентского транспорта. В каждом кортеже можно увидеть автомобиль-универсал, набитый одетыми в черное и вооруженными до зубов сотрудниками секретной службы САТ (counter-assault team)⁷, и два одинаковых бронированных черных лимузина «Кадиллак». Один перевозит президента, другой с личным помощником и президентским врачом служит ложной мишенью и называется the toast car⁸ (поскольку именно «тостом» этой машине, случись худшее, и предстоит стать).

Впрочем, эту часть военной инфраструктуры Белого дома все же иногда показывают общественности. Если же спуститься по лестнице Восточного крыла, находящейся рядом с семейным кинозалом и приемной для посетителей, пройти мимо фильтра, очищающего каждую каплю воды, поступающую в краны Белого дома, попадаешь и вовсе в параллельную вселенную. В нее не заглядывал ни один посторонний, пока несколько лет назад не были обнародованы фотографии вице-президента Дика Чейни, запечатленного на своем рабочем месте сразу после падения башен Всемирного торгового центра.

Это Presidential Emergency Operations Center⁹ – укрепленный, бомбонепроницаемый подземный редут президента. Его воздух стерильно чист благодаря воздушным шлюзам и автономной вентиляции. Электроснабжение обеспечивается независимыми аварийными электрогенераторами. А запасные подземные ходы ведут из центра в неизвестных направлениях. Помимо комнат для заседаний там имеются спартанского вида общежития для президента, его ближайших помощников и родственников. Именно здесь спит во время своего двадцатичетырехчасового дежурства военный помощник президента, тот самый офицер, который носит предмет, называемый на сленге Белого дома football, – чемоданчик с кодами для запуска ядерных боеголовок.

Трудно переоценить то психологическое воздействие, которое оказывает на человеческую психику вся эта система безопасности, разраставшаяся шаг за шагом: в ходе холодной войны, после убийства Кеннеди, покушения на Рейгана, в период подъема глобального терроризма.

«Изоляция того, кого система должна защищать, конечно, не являлась ее изначальной задачей, – сказал мне один президентский помощник, – однако, когда комплекс мер безопасности такого масштаба возводится вокруг одного человека, этот эффект неизбежен».

Рассказывают, что Билл Клинтон по пути на работу время от времени подходил к очереди туристов на первом этаже – просто для того, чтобы хоть на минуту приобщиться к внешнему миру. Впрочем, после 11 сентября президенту даже это больше не разрешается.

Физическая изоляция президента в Белом доме чрезвычайна и ощутима даже в счастливейшие дни, в наилучшие времена, при самой успешной администрации. И все же психологическая изоляция давит еще больше, в особенности когда президент оказывается в сложной ситуации. Мэтью Дауд, в прошлом главный стратег предвыборных кампаний президента, признался мне, что сегодня он едва узнает некогда общительного и жизнерадостного политика, которым он знал Буша в его бытность губернатором Техаса...

«Дело не только в Белом доме и в том, как в нем все организовано, – добавил Дауд. – Если ты чувствуешь, что тебя окружают противники, что ты под огнем, то всякий, кто с тобой не согласен, кто ведет себя независимо, становится частью проблемы».

Весь механизм Белого дома направлен на то, чтобы обезопасить президента не только от его врагов, но и – в неменьшей степени – от его друзей. Само по себе знание того, что где бы и в каких бы обстоятельствах ты ни находился, вокруг постоянно шныряют невидимые телохранители в штатском, не располагает к откровенным дружеским контактам. (Одной из любимых бродвейских песенок семейства Кеннеди была жалобная песенка дочери президента из мюзикла Ирвинга Берлина «Мистер президент» «The secret service makes me nervous»¹⁰.) До 1993 года, когда Билл Клинтон отменил эту практику, президентские телефонные аппараты не имели даже кнопок для обычных внешних телефонных звонков. Президент мог звонить исключительно через коммутатор и специального оператора управления, название должности которого словно позаимствовано из романа времен холодной войны – «Оператор №1».

Только горстка ближайших друзей президента и члены его семьи знают прямые номера его кабинета или личных апартаментов, и лишь избранным известен его личный почтовый индекс, теоретически позволяющий отправлять письма президенту напрямую (хотя его почта все равно сперва проходит анализы на сибирскую язву и прочие напасти). Что касается электронной почты, то, едва вступив в должность, Джордж Буш заявил, что вынужден отказаться от удовольствия общаться с родными и друзьями по интернету, поскольку их личные размышления и переживания получили бы статус президентских документов, подлежащих просмотру и пристальному изучению.

Представим себе на минуту, что с Джорджем Бушем захотел связаться один из его старейших и ближайших друзей, скажем, однокурсник по Йельскому университету Роланд Беттс. Как он может это сделать? Процедура будет примерно следующей. Имя Беттса числится в коротком списке известных друзей президента. Возможно, Беттс даже знает прямой телефон Овального кабинета. Если он им воспользуется, на его звонок ответит секретарь президента или администратор Овального кабинета. Тот, в свою очередь, может обратиться к личному помощнику президента, который в клинтоновские времена звался butt boy¹¹. Если президент ничем особенным не занят и оба его помощника решат, что он, возможно, захочет поговорить со своим старым другом, их соединят. В ином случае они запишут номер Беттса и соединят президента с ним позже, например из лимузина, по дороге на очередное публичное мероприятие...

А теперь представьте себе, что с президентом пытается связаться не близкий, старый друг, а, скажем, мэр большого американского города, например Нового Орлеана¹². Допустим, мэр чем-то расстроен и в нарушение протокола ухитряется дозвониться до приемной Овального кабинета. Первым делом его звонок переведут на управление по межправительственным делам, которое ведает отношениями президента со штатами и местными органами власти. Если повезет, у мэра найдется знакомый в этом ведомстве, который, в свою очередь, добьется, чтобы его соединили с одним из заместителей начальника канцелярии. Возможно, в конце концов он доберется до самого начальника канцелярии (после того как попросит о помощи дружески настроенного сенатора или толстосума, жертвующего деньги Республиканской партии). И, может, начальник канцелярии позвонит в кабинет президента (глава канцелярии принадлежит к тем немногим, которых всегда соединяют). И, вероятно, если все пойдет хорошо, начальник канцелярии даст понять, что президент перезвонит мэру. И при удачном стечении обстоятельств они поговорят, и президент скажет, что постарается сделать все возможное, дабы выполнить пожелание мэра. После чего все начнется сначала.

Для президента – любого президента – возможность получить независимую, объективную информацию из внешнего мира может стоить огромных личных усилий. Известно, что Рональд Рейган и Джордж Буш-старший посылали своим друзьям и знакомым – без преуменьшения – тысячи (!) рукописных записок ради того, чтобы поддерживать с ними прямую связь и не дать себе забыть о существовании огромного мира за пределами Белого дома. Билл Клинтон сделал своей постоянной практикой ночные телефонные звонки друзьям и знакомым. Он звонил им, чтобы проверить свои предположения, попросить совета или просто «соотнестись с реальностью». В общей сложности более восьмидесяти раз Клинтон приглашал в Белый дом своего приятеля историка Тайлора Бранча просто для того, чтобы пообщаться с ним. Кроме того, Клинтон жадно читал, в том числе статьи о самом себе, которые порой бесили его. Опубликованные недавно дневники Рональда Рейгана показывают, что он по воскресеньям смотрел политические телепрограммы «Встреча с прессой» и «60 минут», причем делал это более регулярно, чем ходил в церковь; не единожды во время трансляции в День труда ежегодного благотворительного телемарафона Джерри Льюиса в пользу страдающих мышечной дистрофией он хватал трубку, просил соединить его с номером на экране и с трудом убеждал ошарашенных телефонисток, что звонит действительно президент, желающий сделать пожертвование.

Помощники Буша уверяют, что он общается с многочисленными друзьями по всей стране и часто донимает телефонисток Белого дома тем, что снимает трубку и сам набирает нужный ему номер. Возможно, это и так. Президент Буш, однако, никогда не пытался продемонстрировать общественности, что он ценит открытость или хотел бы сохранять прямые контакты с внешним миром.

Наоборот, он скорее старался оградить себя барьерами от внешнего мира – даже в мелочах, имеющих чисто символическое значение. При Буше впервые в истории Белого дома был учрежден формальный дресс-код для всякого, кто приходит в Западное крыло: никаких джинсов, кроссовок, шорт, мини-юбок, футболок, маек, сандалий. Что более серьезно, администрация установила новые жесткие ограничения на публичный доступ к президентским бумагам, в том числе на собственный доступ к ним. Сам же президент сделал знаменитое заявление о том, что он почти не читает газеты и не смотрит теленовости, предпочитая им информацию из «объективных источников» Белого дома, то есть от окружающих его людей. Буш заявляет также, что не обращает внимания на опросы общественного мнения. Дауд, его бывший специалист по опросам, называет это грубой ошибкой: «Как, если ты сидишь на очень маленькой огороженной площадке, если ты из черного лимузина мгновенно пересаживаешься в вертолет, а оттуда – в самолет, ты можешь знать, что думают люди? Один из способов понять, что они думают, – это проводить опросы. При всех недостатках Клинтон, за которого я не голосовал ни разу, по крайней мере не был лишен здравого смысла, и один из его барометров всегда находился в гуще американского общества».

Конечно, трудно было бы себе представить, что Джордж Буш не просматривает хотя бы те ежедневные обзоры прессы, которые тщательно готовят для него сотрудники Белого дома. В июле прошлого года, например, он заметил и специально рекомендовал своему аппарату бодрую статью из «Вашингтон пост», написанную Уильямом Кристолом, одним из интеллектуальных трубадуров войны, и содержавшую радужную оценку ситуации в Ираке.

Это, однако, те новости, которые Буш хочет услышать. Если же речь идет о новостях другого рода, он способен просто не обращать на них внимания. По словам репортера Рона Саскайнда, в августе 2001 года на ранчо Буша в Техасе был отправлен аналитик ЦРУ, чтобы ознакомить президента с данными о быстрорастущей угрозе со стороны «Аль-Каиды». Президент его выслушал и отправил восвояси со словами: «All right. You've covered your ass, now»¹³.

При Буше Белый дом получил собственную независимую систему кабельного телевидения, в которой доступны только некоторые, тщательно отобранные каналы. Как стало известно недавно, если президент отправляется в поездку и останавливается в отеле, в соответствии со специальными письменными инструкциями Дика Чейни телевизоры в его номере заранее настраиваются на «Фокс ньюс», известный своими правыми взглядами.

В президентском самолете тот факт, что телевизоры настроены на «Фокс», стал уже настолько привычен, что, когда Буш три года назад предоставил Нэнси Рейган свой «Боинг» на время похорон мужа, ей пришлось специально просить стюарда перенастроить телевизор на MSNBC, с которым связан ее сын Рон.

Еще во время второй избирательной кампании Буша в 2004 году передовые отряды президентской избирательной команды стали исключать из состава участников его публичных мероприятий всех, кто мог быть заподозрен в возможных отклонениях от политики президента. С тех пор Буш редко появлялся перед аудиторией – неважно, большой или маленькой, – чья лояльность не была проверена заранее, а планирующиеся вопросы из зала не утверждены.

Как-то во время поездки Буша на Род-Айленд в ходе фотосъемки в аэропорту корреспондент WPRI-TV Джеррод Холбрук дважды окликнул президента, пытаясь задать ему вопрос. Холбрука не предупредили, что вопросы в тот момент не предполагались. К нему немедленно подошел сотрудник Белого дома с наушником и значком охраны. Он сорвал с пояса Холбрука его пресс-карту и скрылся внутри президентского самолета. Холбрук, уроженец Техаса и бывший морпех, позже сказал мне, что просто хотел спросить, понравился ли Бушу его первый визит на Род-Айленд в качестве президента.

В какой-то момент изоляция начинает расти по инерции и продолжает развиваться, подпитывая сама себя.

Большой исход

Ощущение оторванности Белого дома обычно достигает своего апогея во время второго президентского срока.

Едва ли хотя бы один из тех президентов, которых судьба наградила (или покарала) вторым сроком, стал бы утверждать, что второй раз был лучше первого. Некоторым из них, однако, со вторым сроком особенно не везло. Президент Вудро Вильсон, например, был избран в 1916 году на второй срок под лозунгом «Он уберег нас от войны!» Соединенные Штаты, однако, все равно вступили в Первую мировую вскоре после его переизбрания, а Вильсон закончил второй срок разбитым инсультом и униженным тем, что Америка так и не сумела присоединиться к Лиге наций.

Президент Эйзенхауэр за свой первый срок добился очень многого: он положил конец Корейской войне и дал толчок потребительскому буму. Но все это померкло на фоне страхов, связанных с запуском советского спутника, борьбы за гражданские права внутри страны и множащихся недугов президента, постигших его на втором сроке. Уотергейтские злоключения Ричарда Никсона говорят сами за себя, равно как и невзгоды Рональда Рейгана из-за скандала Иран-контрас. Второй срок Билла Клинтона был омрачен историей с Моникой Левински и последовавшей угрозой импичмента.

Однако провал второго срока Джорджа Буша был выдающимся даже по этим меркам. Выиграв выборы 2004 года, он заявил на победоносной пресс-конференции, что накопил невиданный запас политического капитала. Сегодня этого капитала больше не существует. Грандиозный план перестройки пенсионной системы путем создания частных инвестиционных счетов погиб в зародыше. Попытка реформы иммиграционного законодательства натолкнулась на ярую критику со стороны консерваторов в его собственной партии и потерпела унизительное поражение в конгрессе. Жалкая реакция Буша на катастрофу в Новом Орлеане, вызванную ураганом Катрина, начисто опровергла все его претензии на организаторские способности, которыми он, первый в истории страны президент с бизнес-дипломом, вообще говоря, вполне мог бы и вправду обладать. С тех пор как демократы получили контроль над конгрессом, президентскую администрацию забрасывают повестками на слушания по десятку разных вопросов одновременно. И над всем этим главенствует поражение в Ираке, о котором говорят в Вашингтоне везде, кроме Овального кабинета.

Признание поражения настолько единодушно, что даже когда президенту понадобилось определить кандидатуру нового руководителя иракской кампании, то ему не оставалось ничего другого, как остановить свой выбор на генерал-лейтенанте Дугласе Льюте, который был известен как противник президентской политики наращивания американского контингента в Ираке.

Извечный парадокс второго президентского срока состоит в том, что именно тогда, когда президент больше всего нуждается в первоклассной команде опытных помощников, которые не позволят ему выдавать желаемое за действительное, вокруг него собираются третьеразрядные назначенцы из числа неофитов или «долгожителей», годами ожидавших возможности подняться на ступеньку вверх...

К концу пребывания Франклина Рузвельта в Белом доме многие его сторонники сокрушались, что со сцены ушли именно те помощники президента, которые были способны уберечь его от неприятностей (или, по крайней мере, от самого себя): советник Луис Хоу, секретарь Мисси Лехэнд, ближайший помощник Гарри Гопкинс. То же самое можно сказать и о Буше. Сегодня с ним уже нет тех, кто дольше всех с ним проработал, лучше всех его понимал, тех, кто говорил ему правду, как бы неприятна она ни была: таких людей, как его старый друг и бывший министр торговли Дон Эванс, советница Карен Хьюз, помощник Дэн Бартлетт, проработавший у него дольше других. В отличие от своего отца, которого всегда окружали подлинные соратники, чьим откровенным советам он целиком и полностью доверял, Джордж Буш никогда не имел советников, которых он рассматривал бы как равных себе. Поэтому уход тех, кто по крайней мере был к нему приближен, – настоящее бедствие.

Конечно, по всем меркам Джошуа Болтен, новый глава президентской администрации, занявший пост в прошлом году, – это опытный вашингтонский игрок, который не постесняется ни сообщить Бушу новость, которая ему может не понравиться, ни пойти наперекор мнению большинства. И все же, по мнению ряда хорошо информированных республиканцев, с которыми я обсуждал этот вопрос, Болтен сильно уступает Карлу Роуву. Роув, прозванный Бушем Boy Genius¹⁴ или Turd Blossom¹⁵, обладал способностью интерпретировать настроения и мысли Буша лучше, чем кто бы то ни было, и это давало ему огромную власть. К удивлению многих, в августе 2007 года Роув на эмоциональной пресс-конференции в присутствии Буша бодрым голосом объявил о своей отставке. Цветок распрощался с навозом, на котором вырос, но бункер, который Роув помог Бушу построить, остается в неприкосновенности.

Исход ближайшего окружения Буша начался еще в 2002 году, с ухода Карен Хьюз, одного из самых влиятельных помощников Буша, которая являла собой эффективный противовес тенденциозному мачизму Роува. По официальной версии, она ушла, чтобы иметь возможность «проводить больше времени с семьей».

Мэтью Дауд, когда наступила его очередь, не просто покинул команду, но и пошел дальше. В интервью, опубликованном на первой странице «Нью-Йорк таймс» весной 2007 года, он по пунктам объяснил, почему разочарован политикой президента. Николь Девениш Уоллес, благоразумная и вместе с тем откровенная помощница президента по связям с общественностью, работавшая в свое время у Джеба Буша¹⁶, которая была опорой избирательной кампании 2004-го, покинула Белый дом в прошлом году, не выдержав жесткого правления Роува, его нетерпимости к критике и склонности высмеивать и унижать всякого, кто выражал несогласие с ним.

Еще более сильным ударом стал уход советника Дэна Бартлетта, про которого иногда говорили, что Буш относился к нему как к сыну, которого никогда не имел. Бартлетт, работавший у Буша с 1993 года, всегда держался тихо и внешне лояльно, но про него было известно, что он готов сказать президенту неприятную правду. Именно Бартлетт составил для Буша дайджест новостей о последствиях урагана Катрина в последнем отчаянном усилии донести до него то, что знала вся Америка: речь идет о критической ситуации. Бартлетт объявил об уходе в отставку в июне 2007 года, в свой тридцать шестой день рождения. Он выглядел при этом по крайней мере вдвое моложе своего возраста и сказал репортерам, что к такому решению его подтолкнуло рождение третьего сына. Буш на прощание похвалил Бартлетта, назвав его «советником в полном смысле слова», но в жестах президента сквозило заметное недовольство поступком ближайшего помощника, который оставил его всего через год после того, как всем старшим сотрудникам Буша было предложено либо уйти немедленно, либо дать обязательство остаться до конца президентского срока.

Итак, взрослые ушли. И Джордж Буш остается в компании самого «бункерного» из своих подчиненных – вице-президента Дика Чейни, который, по утверждению «Вашингтон пост», прячет даже самые рутинные документы в «сейфах Mosler высотой в человеческий рост» и, добиваясь неукоснительного выполнения своих решений, пытается контролировать даже самые крошечные капилляры федеральной бюрократии.

Джордж Буш всегда подчеркивал тот факт, что Дик Чейни не имеет президентских амбиций. Эта особенность Чейни преподносилась как его положительное качество, гарантирующее безусловную преданность президенту, а равно и высокую личную эффективность.

На самом деле все обстоит ровно наоборот. По мере приближения выборов 2008 года все очевиднее, что намеренная политическая глухота Чейни становится одной из главных проблем Буша. Будь у вице-президента личные честолюбивые планы на будущее, он действовал бы куда деликатнее и продуманнее. С другой стороны, и сам президент, стремящийся усилить позиции своего вице-президента – с учетом все тех же планов, – никогда не позволил бы себе того упрямства и невнимания к электоральным реальностям, которые сейчас позволяет Буш.

Несмотря на слухи о якобы уменьшившемся влиянии Чейни и его эпизодические политические проигрыши, он остается самым влиятельным вице-президентом в истории страны – во многом благодаря тому, что его взаимоотношения с президентом носят абсолютно приватный, закрытый характер.

Один ветеран администрации Буша подытожил наш разговор о Чейни так: «The guy scares the crap out of me»¹⁷.

Верховный самообманщик

Как-то раз на официальном банкете президент Буш завел светский разговор о последнем технологическом чуде Белого дома – криптозащищенном видеотелефоне, с помощью которого он мог в любое время дня и ночи консультироваться со своими помощниками, находящимися вне пределов Белого дома, или иностранными лидерами, такими как, например, иракский премьер-министр Нури Камаль аль-Малики. Изображение и звук видеотелефона настолько четкие, непринужденно рассказывал Буш, что «я вижу, как трясется Малики, когда я устраиваю ему взбучку».

Вся суть изоляции Джорджа Буша в его «бункере» заключается в том, что ему подобных выговоров не устраивает никто. Общение с президентом представляет собой улицу с односторонним движением: самого Буша никто не отчитывает. «Когда люди приходят к нему обсудить Ирак, – рассказывал мне старый вашингтонский республиканец, работавший в администрациях Форда и Рейгана, – он пускается в этакие сольные импровизации на манер Черчилля. Но разговора не получается. Он принимает человека. Но это не означает, что он его слышит».

Эд Роллинс, политический директор Белого дома при Рональде Рейгане, сделал в свое время постоянной практикой проведение неформальных фокус-групп из числа самых обыкновенных людей – шоферов, медсестер... Их истории, пусть часто анекдотические, тем не менее были для Рейгана важной связующей нитью с действительностью.

Роллинс утверждает, что никогда не видел, чтобы в Белом доме Джорджа Буша кто-нибудь пытался организовать что-то подобное. Он много раз, однако, слышал жалобы известных людей, которых приглашали в Белый дом для консультаций, что беседы с президентом имеют свойство быстро превращаться в его монолог.

По словам Роллинса, как-то однажды в Белый дом был приглашен некий известный бизнесмен, руководитель крупной компании и председатель правления одной из больших медицинских клиник. Он был приглашен специально, чтобы поделиться своими взглядами на исследования стволовых клеток. Каково же было удивление приглашенного, когда, едва выслушав его, Буш принялся сердито возражать, пытаясь предложить свою точку зрения и от возбуждения тыча приглашенного пальцем в грудь.

Один бывший деятель Республиканской партии, занимавший видные посты и в первой, и во второй администрациях Буша, был еще более прямолинеен. «Хотелось бы знать, – заявил он, – общается ли президент вообще с теми людьми, которые при всем к нему уважении либо с ним не согласны, либо мыслят иначе, либо хотя бы могут выдвинуть какие-то резонные контрсоображения? Я думаю, это происходит крайне редко. Есть люди, любопытные с рождения. Оказавшись, например, на ферме, они всегда хотят узнать, как работает, скажем, оросительная система. На мой взгляд, Буш почти лишен любопытства. Он вежлив – его так воспитали. Но по-настоящему его интересуют только физзарядка и колка дров».

Известно, что даже в разгар гражданской войны Авраам Линкольн всегда искал общества хороших собеседников. Не менее двух раз в неделю он отправлялся на ужин к своему умудренному опытом госсекретарю Уильяму Сьюарду поболтать и сменить обстановку. Как уже отмечалось выше, исключая обязательные официальные ужины с прессой (которые он переносит с трудом) и банкеты на заграничных саммитах (то же самое), Буш выезжал из Белого дома, чтобы просто пообщаться с кем бы то ни было, всего три раза за шесть (!) месяцев. Как утверждает корреспондент CBS Марк Ноллер, который ведет аккуратный учет событий такого рода, в марте Буш ездил на воскресный ужин к Карлу Роуву, а в июне ужинал у Клея Джонсона, своего йельского однокашника, заместителя начальника бюджетного управления Белого дома, и у Джеймса Лэнгдона-младшего, возглавлявшего президентский совет по внешней разведке. Во всех трех случаях Буш возвращался в Белый дом около 9.30 вечера, когда он обычно ложится спать.

По сравнению с ним Лора Буш куда общительнее: она ужинает с подругами, ходит в театры и посещает концерты в Центре Кеннеди, а иногда выбирается в Нью-Йорк. Но кто знает, что у нее на уме; можно только гадать, что она рассказывает (или не рассказывает) мужу. Осенью 2006 года, на следующий день после поражения республиканцев на предварительных выборах, в тот самый момент, когда Джордж Буш проводил по этому поводу мрачную пресс-конференцию в Белом доме, Лора Буш отмечала свое шестидесятилетие с двадцатью пятью друзьями за обедом в элегантной сельской гостинице в Little Washington, Virginia¹⁸.

«Одна из серьезных ошибок Буша – это недостаток общения и социальных контактов, – говорит Мэтью Дауд. – Я считаю, что огромных преимуществ добивается тот президент, который налаживает отношения с политическими противниками не в момент, когда ему нужны их голоса, а в ходе повседневной жизни: приглашает их поужинать в Кемп-Дэвид, зовет в Белый дом. Сейчас мы практически этого не видим. Мы страшно гордимся тем, что обходимся без правительственных ужинов. Мы хвалим себя за то, что, когда едем в какую-нибудь страну, не тратим там даже лишней минуты. Многие люди в окружении президента считают, что такая пунктуальность – это классно: "Он четко придерживается расписания! Он пробыл там ровно полтора часа!" Может быть. Но когда нам понадобились союзники – внутри страны и вне ее, – у нас их не оказалось».

Природа бункеров такова, что они имеют свойство усиливать, гипертрофировать личные особенности, характерные черты, неврозы и странности своих обитателей. Изоляция в «бункере» президентства усилила самоуверенность Джорджа Буша, его непоколебимую убежденность в собственной правоте и пугающее спокойствие. Пару месяцев назад один посетитель сочувственно спросил его о тяготах президентской должности. Казалось, Джордж Буш не понял, о чем идет речь. «Это же лучшая работа в мире!» – воскликнул он. С учетом обстоятельств его сегодняшнего положения такое заявление делает Буша человеком... ну, давайте скажем, странным. Спичрайтер Пегги Нунан, составившая для Буша-старшего самые лучшие его речи и считавшаяся верной сторонницей Буша-младшего, написала недавно, что упорная жизнерадостность Буша перед лицом скверных известий представляется ей «дезориентирующей и странной».

Неестественно оптимистичный лидер с остекленевшими от собственной решимости глазами, верховный самообманщик, уверенный в том, что знает все лучше всех, – это классический персонаж любой «бункерной» истории. На протяжении последнего года Джош Болтен и Дэн Бартлетт делали все, чтобы помочь Бушу понять происходящее и преодолеть явный разрыв с действительностью. В частном порядке на военных базах по всей стране, в отелях, а порой и в Овальном кабинете он встречался с семьями погибших в Ираке, с людьми, многие из которых были чрезвычайно критично настроены в отношении его политики и не скрывали этого. Он общался с историками и публицистами, отнюдь не являвшимися его сторонниками.

Любопытно, что у всех посетителей складывалось примерно то же впечатление, что и у Пегги Нунан. Историк Алистер Хорн, например, после встречи с Бушем, которая продолжалась целый час, сказал в интервью BBC: «Он выглядел так, будто только что вернулся из круиза по Карибам, и явно не испытывал ни тени тревог или волнений». Ирвин Стелзер, научный сотрудник Хадсоновского института и постоянный автор консервативного журнала «Уикли стандард», прошлой весной в составе небольшой группы был приглашен к президенту на ланч. Он рассказывал мне, что его поразила «спокойная уверенность, исходившая от президента. Я ожидал увидеть человека, отягощенного тяжким бременем. Ничего подобного. Это был человек, который все для себя решил. И, судя по всему, его вполне устраивали принятые решения. Кто-то из нас спросил его: "Как вы реагируете на давление, которое испытываете последнее время?" Буш ответил: "Я не испытываю никакого давления". Он сказал среди прочего: "Господь говорит нам, что есть добро и зло, но не может сказать, должен ли я послать войска в Ирак. Я должен решить это сам исходя из моего понимания добра и зла". Я не думаю, что у него есть сомнения в собственной правоте. Хотя, с другой стороны, возможно, он все-таки сомневается, поскольку хочет услышать иные мнения».

Один мой собеседник, недавно побывавший на ужине в Белом доме и не являющийся сторонником президента, рассказал мне, что Бушу доставляет особое удовольствие сравнивать свое положение с положением Линкольна летом 1864 года: коллеги-республиканцы предупреждали тогда Линкольна, что он рискует потерей общественной поддержки, если не откажется от идеи освобождения рабов. Историки могут спорить о правомерности подобной аналогии, но Буш, кажется, черпает силу из таких примеров.

Прошлым летом, за несколько недель до того, как покинуть Белый дом, помощник президента Дэн Бартлетт признался в телефонном разговоре, что, с его точки зрения, «глубочайшее заблуждение относительно Джорджа Буша состоит в том, что он якобы не отдает себе отчета в том, насколько сильна оппозиция и насколько глубоки антивоенные настроения в стране, поскольку старается игнорировать те новости, которые его не радуют».

«Ирония в том, что он большую часть времени только их и слышит, – говорит Бартлетт. – За день процентное соотношение 80:20. Если новость ложится на стол президента, то обычно потому, что она плохая. Каждое утро он получает отчет о жертвах войны. В середине дня – новый отчет. И еще один – перед сном. Представление о том, что все на цыпочках обходят острые вопросы, совершенно ложно».

Совсем иное дело, однако, что президент говорит – публично или даже в узком кругу.

«Я думаю, что если бы он решился высказать какие бы то ни было сомнения по поводу своих решений, то немедленно лишился бы даже той общественной поддержки, которая у него еще осталась, – говорит Бартлетт. – Да это и не его стиль. Он искренне считает себя человеком, который, раз приняв решение, уже никогда не сомневается в нем».

Другой бывший старший помощник Буша выразил ту же мысль несколько иначе: «У меня не было ни одного случая, чтобы мне кто-нибудь в панике позвонил из Белого дома со словами: "О господи, мы тут, кажется, оторвались от действительности". Я думаю, они прекрасно понимают, до какой степени многие люди вне стен Белого дома обеспокоены их решениями. Просто они работают на человека, которого волнует разве что суд истории».

Историк Дорис Кернс Гудвин, которая в начале своей литературной карьеры помогала Линдону Джонсону с его мемуарами, а затем занималась детальным анализом поведения в годы войны президентов Авраама Линкольна и Франклина Делано Рузвельта, хорошо знакома с подобным типом мышления. В книге «Линдон Джонсон и американская мечта» она пишет, что чем ниже падала популярность Джонсона, тем громче он выражал уверенность в правоте своих решений по Вьетнаму. «Он поставил на Вьетнам все, – пишет она. – И просто не мог усомниться в своей правоте, пусть даже вопреки фактам. Думать иначе, допустить малейшее сомнение означало бы мучительный пересмотр былых решений и давно упущенных возможностей. "Нет, нет, нет! – крикнул он мне однажды, когда я попыталась поднять вопрос о былых возможностях мирного разрешения ситуации во Вьетнаме. – Я вам не позволю возвращать меня назад во времени! Пятьдесят тысяч американских мальчиков погибли. Что бы мы ни говорили, изменить этот факт невозможно. Только полнейшее незнание обстоятельств позволяет вам полагать, что у меня была возможность принять иное решение. Поступи я иначе, я бы нес ответственность за начало Третьей мировой войны!"»

Дауд считает, что если президент начинает думать подобным образом, то дело плохо. «По-моему, – говорит он, – это то же самое, что в бизнесе называют ловушкой невозместимых издержек. Ты потратил семьдесят пять или восемьдесят процентов денег и увидел, что ведешь строительство не в том месте. И все кончается тем, что ты вбухиваешь в провальный проект остальные двадцать процентов, потому что боишься признаться, что неправильно израсходовал те восемьдесят». Он добавляет: «Я знаю от президента и от Карла (Роува. – Pед.), что они считают признание ошибки проявлением слабости. Но американская общественность, что интересно, считает такое признание проявлением силы. Меня спрашивают, что бы я посоветовал политику. Я бы посоветовал ошибаться каждую неделю и извиняться за ошибку».

Упомянутый уже деятель, который работал у обоих Бушей и отметил недостаток любопытства у нынешнего президента, сказал, что этот недостаток распространяется и на самое важное его решение – начать войну в Ираке. «Я не думаю, что мы когда-нибудь сможем по-настоящему проникнуть в сознание Джорджа Буша и понять, почему он так поступил, – говорит он. – По-моему, он сам себе запудрил мозги, и этим все сказано».

Последняя битва

«В конечном счете все сводится к человеку за письменным столом в Овальном кабинете». Эти слова принадлежат Бушу-старшему, который во время избирательной кампании 1988 года заявил: «Я – этот человек». Его сын добился второго срока, чего не удалось отцу, и казалось, что его президентство будет столь заметным, что займет важное место в книгах историков. Ирония в том, что в книгах историков оно и правда свое место займет.

Что напишет январским утром своему преемнику Джордж Буш, человек, в юности считавшийся неудачником и превзошедший самые смелые ожидания своей семьи только для того, чтобы вновь обратить свой невероятный успех в неудачу? Напишет ли он о трудностях президентской должности? Даст ли совет о том, как избежать ловушек? Пошутит ли? Восхвалит ли стойкость?

Внешне он не теряет своей самоуверенности. В прошлом году на рождественской вечеринке для прессы в Белом доме моя жена Ди Ди Майерс, которая при Клинтоне была пресс-секретарем Белого дома и к которой Буш все эти годы был неизменно любезен, спросила, пожимая ему руку, как он себя чувствует. «Мне нравятся трудные испытания!» – ответил он, улыбаясь. Фотографии президента, однако, говорят иное: несмотря на все физические упражнения, на всю самодисциплину, на все публичные демонстрации уверенности и добродушия, он выглядит серым, усталым, осунувшимся. В любом случае ни на секунду не моложе своих лет – шестидесяти одного года. Тем не менее он еще нестарый человек. И если статистика средней продолжительности жизни верна, ему еще немало лет придется слышать яростные споры о результатах его политики. Буш заявляет, что такая перспектива его не смущает.

«По-моему, я не особенно отличаюсь от других политических деятелей, – сказал он в июле 2007 года на несколько хаотической пресс-конференции, отвечая на вопрос Эдвина Чена из "Блумберг ньюс" о том, как он может рассчитывать успешно вести войну в Ираке, не имея общественной поддержки. – Каждый хочет, чтобы его любили. Но иногда решения, которые ты принимаешь, и их последствия этому не способствуют. Знаете, Эд, когда все будет позади и вы приедете ко мне в Крофорд навестить меня, старого и усталого, я скажу вам следующее: я был честен с собой, я принимал решения, основанные на принципах, которым я следую, а не на политических соображениях. И это для меня самое важное».

Забудем на мгновение, что администрация Буша была погружена в политику не меньше, чем любая другая. В некоторых отношениях, собственно, это была самая политически мотивированная администрация современности, чья позиция по широкому кругу вопросов, от науки до налогов, диктовалась партийными выгодами и идеологическими догмами.

Ответ Буша, однако, интересен тем, что отражает его взгляд на себя и свою судьбу. Еще один классический образ бункерных мифов: бесстрашный лидер, покинутый массами, встречающий свой конец в окружении немногих оставшихся приверженцев. Как персонаж романа из серии «Оставленные», Буш ждет вознесения, уверенный, что будет спасен и оценен по достоинству, а скверная нынешняя земная действительность будет осуждена. Отложенное признание заслуг в каком-то смысле даже слаще. Несколько месяцев назад один очень крупный бывший деятель из администрации Рейгана попытался внушить Бушу, что еще не поздно поправить дела, что Рональд Рейган сумел преодолеть последствия скандала Иран-контрас и к моменту окончания своего президентства имел рейтинг одобрения шестьдесят восемь процентов. Но Буш перебил собеседника. Нет, возразил он, рейтинги Рейгана пошли вверх позже, когда он уже не был президентом. Буш, конечно, ошибался, но переубедить его оказалось невозможным. Перед его глазами стояла его собственная президентская «жизнь после жизни».

Кен Эйделман, во времена Рейгана участник переговоров по контролю над вооружениями, убежденный «ястреб», чье негодование по поводу иракских ошибок Буша было столь велико, что испортило его некогда близкую дружбу с Диком Чейни, очень любит Шекспира и зарабатывает хорошие деньги, читая современным менеджерам лекции о том, чему могут научить их шекспировские примеры. Я спросил его, кого напоминает ему Буш из шекспировских героев. «Ричарда II», – ответил он не задумываясь и пояснил, что Ричард был окружен советниками-подхалимами (их звали Буши, Бегот и Грин), восстановил своих подданных против себя изнурительной войной с Ирландией и в конце концов был вынужден отдать трон Генриху IV.

«Не смыть всем водам яростного моря / Святой елей с монаршего чела, – с вызовом заявляет Ричард, очень напоминая при этом хорошо знакомого нам решительного лидера. – И не страшны тому людские козни, / Кого Господь наместником поставил»¹⁹.

Но чуть погодя Ричард вынужден смириться и признать: «...почтение к бессильной этой плоти – лишь насмешка... / Ведь, как и вы, я насыщаюсь хлебом, / Желаю, стражду и друзей ищу, / Я подчинен своим страстям, зачем же / Вы все меня зовете "государь"?»

Любой президент, любой человек, даже такой закрытый и забункеренный, как Джордж Буш, испытывает желания, переживает огорчения, ищет друзей. Буш не чужд человеческих эмоций. Известно, например, что у него, как и у всех мужчин в его семье, легко наворачиваются на глаза слезы (правда, это обычно происходит не на публике).

Камень за камнем, решение за решением он перестроил тот бункер, в который попадает каждый президент, в политическую и эмоциональную тюрьму для самого себя. Он один может ее открыть. Повернет ли он ключ в тот день, 20 января 2009 года, когда наконец сложит с плеч свою ношу? Я бы не стал на это рассчитывать. С

¹ - Крейсер «Бредовый»

² - «Не дай индейкам сбить себя с толку» (идиоматическое выражение, означающее примерно следующее: птице, которая умеет летать, не следует слушать индеек, которые летать неспособны)

³ - Один из признаков, отличающих человека от обезьяны

⁴ - Боб Вудвард - известный американский журналист

⁵ - Отчизна

⁶ - «Делай помоему или уходи»

⁷ - Группа отражения нападений

⁸ - Машина-смертник

⁹ - Оперативный центр для чрезвычайных ситуаций

¹⁰ - «Секретная служба меня нервирует»

¹¹ - «Шестерка»

¹² - Пример не случаен. Одной из причин того, что во время урагана  атрина президентской команде не удалось правильно среагировать на ситуацию, считается плохая коммуникация

¹³ - «Ну ладно, считайте, вы прикрыли свою задницу»

¹⁴ - Юное дарование

¹⁵ - Цветок на навозной куче

¹⁶ - Джеб Буш - младший брат президента Джорджа У. Буша, губернатор штата Флорида

¹⁷ - «Я боюсь этого парня до усрачки»

¹⁸ - Городок Вашингтон в штате Вирджиния

¹⁹ - Здесь и ниже перевод М. Донского