Сергей Николаевич: Татуировки премьера

Однофамильцам великих людей редко везет. Их всегда путают, с ними то и дело случаются какие-то смешные и грустные истории, когда ждали одного, а приехал другой и т. д. Даже не хочу представлять себе, каково жить в нашей стране под фамилией, например, Пугачева или Плисецкая. Менять – канительно и долго, да и с какой стати? Остается только один выход: стать еще более известным и популярным, чем твой однофамилец. Я не знаю, ставил ли перед собой такую задачу Сергей Полунин. Ведь он тоже с самого начала был обречен стать заложником международного имени-бренда Slava Polunin – великого клоуна и шоумена, но, похоже, Сергей никогда об этом и не думал. У него своя история и свое имя, которое теперь ни с каким другим не спутаешь.

Временами наше общение с Сергеем Полуниным напоминает собеседование в каком-нибудь пересыльном пункте по делам беженцев и эмигрантов. Хотя сидим мы на удобных диванах Armani Casa в кабинете художественного руководителя балетной труппы Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко Игоря Зеленского. Свет приглушенный, гамма обивки песочно-шоколадная, вода Evian. И все равно разговор получается обрывистый, напряженный. Я задаю вопрос, в ответ – одно предложение. Эмоций почти никаких. Информации тоже немного. Почти как в «твиттере».

Он родился в Херсоне. Отец из Краснодара, мама из Иванова. Оба русские. Ровесники. Он был у нее первым, она у него тоже. Каждому по двадцать. Мама замуж не хотела. Говорит, что плакала, когда шли расписываться. Но она была уже на шестом месяце. И деваться было некуда. Расписались, поженились, стали жить. Работы никакой. 1989 год.

– Нищета? – скорбно уточняю я.

Сергей равнодушно кивает.

– Да, мы были сильно бедные. Прямо копейки считали.

Сережа еще маленьким постановил, что за хорошие оценки в школе ему полагается какое-то вознаграждение. Но денег скопить не удавалось, потому что каждый раз в конце месяца мама подъезжала: «Сереж, давай я сейчас у тебя одолжу на еду, а потом верну». И никогда не возвращала, потому что откуда взять-то? Отец уезжал на заработки. И все с ним было нестабильно. То сходились, то разводились. То он работал грузчиком на спиртзаводе, то еще кем-то на Coca-Cola, потом на десять лет завербовался строителем в Португалию. Бабушка тоже уехала в Грецию работать сиделкой. Все вертелись, как умели. Ни про какой балет они поначалу, конечно, не думали. Мама хотела, чтобы он занялся гимнастикой. У него явно был талант. Ни секунды не мог побыть в покое. Просто какой-то Человек-паук: куда-то карабкался, лазал, прыгал, взбирался по полкам стеллажа на потолок. В результате его отдали в спортивную школу. День строился так: с восьми до двенадцати – общеобразовательная школа, потом он шел через весь парк Ленина на гимнастику. Тренировки продолжались до 18.00. Вечером садился в трамвай, который вез его через весь город домой. Иногда не было сил даже раздеться, и он падал в изнеможении прямо в прихожей. Спорт отнимал все силы, но прогресс был налицо. Опытный тренер Анатолий Николаевич Юрашев считал, что у него были все шансы стать олимпийским чемпионом: «У Сергея природная гибкость, легкий прыжок и потрясающая растяжка. К тому же он ничего не боится. В спорте это важно».

В жизни тоже. Хотя не стала ли эта отвага причиной серьезной болезни? В восемь лет Сергей перенес на ногах пневмонию. Поначалу думал, что просто простудился, что все пройдет. Продолжал ходить на тренировки. Но ничего не прошло и спустя месяц, проведенный в госпитале на сильнейших антибиотиках.

– Помню, что было четыре укола в день… А когда выписывали, сказали, что у меня неизлечимая болезнь. Одно легкое совсем не работает. И помочь мне они не могут.

Но мама с этим диагнозом смириться не захотела. Решила попробовать то, что называется альтернативной медициной: бабушки-знахарки, травки, примочки, камушки… И вышла она на какого-то целителя, который лечил детей яйцами.

– Мы даже не успели рассказать, что со мной, а он и говорит: «Легкое темное. Ну, я тут вам помогу». Десять сеансов назначил. И даже денег не взял.

– А что он делал?

– Просто катал яйцо по всему телу. Говорил, что напрямую с детьми не может использовать свою энергию, только через яйцо. Снимал сглаз, порчу. И через пару сеансов сказал: «Все, ты здоров». И больше у меня никаких проблем с легким не было. Врачи не верили глазам своим, когда смотрели мои рентгеновские снимки.

Сергей вернулся в спортивную школу, но быстро понял, что время ушло безвозвратно. Те, кто был моложе и слабее, рванули далеко вперед, оставив его позади. Потерянные полгода ему было уже не наверстать, а отстающим быть не хотелось. К тому же ему совсем нельзя было дышать пылью, а в спортивном зале маты, старый поролон и, в общем, не так чтобы идеальные условия для легочника.

Стали думать, что делать дальше. Ведь столько сил уже было потрачено на эту спортивную школу. И тут как раз позвонила мамина подруга посоветоваться. Она решила отдать своего сына в Киевское балетное училище. «Что ты, Галь, про это думаешь?» И мама подумала: «А почему бы и моему сыну тоже не попробовать?»

– И вы поехали в Киев?

– Меньше чем через год мы были уже там. Ни родни, ни жилья, ни денег. У мамы в заначке было только пятьдесят долларов. Но меня взяли.

– На третьем туре вы танцевали под Паваротти?

– Да, я сам придумал этот номер.

Где-то в недрах YouTube, если порыться, можно найти любительское видео: десятилетний Полунин в черной женской блузе с люрексом танцует свое душераздирающее соло под пение Лучано Паваротти. Этюд в черном, пластическое высказывание на тему «красота спасет мир». Пусть даже в люрексе, пусть даже такая робкая, наивная и трогательная, но все-таки Красота!

Мама сняла крошечную комнату на пятнадцатом этаже в доме недалеко от балетного училища. Кровати стояли спинка к спинке. Не разойтись. Так и прожили четыре года. С тех пор он ненавидит маленькие комнаты и тесные пространства.

– Лучше пусть вообще никакой мебели, только чтобы можно было двигаться.

На общеобразовательных уроках в школе он физически не мог высидеть положенное время. Сколько себя помнит, все время с кем-то дрался, хулиганил, получал плохие оценки. Его выгоняли, возвращали, угрожали. Вызывали мать. Она плакала. Все напрасно. В школе Полунин считался безнадежным аутсайдером, зато в танцклассе он был звездой. Prima assoluta. Хотя так можно говорить только о балеринах. Прим среди танцовщиков не бывает. В классическом балете они всегда на полшага сзади, всегда с учтиво протянутой рукой в сторону партнерши, мол, все внимание ей, все аплодисменты и цветы для нее. Из этой тени можно выйти лишь на две-три минуты в одной-двух вариациях большого финального па-де-де. Но Полунин не очень-то над этим задумывался. Он любил танцевать, он хотел танцевать, он был единственным, кому строгий педагог Эдуард Борисович ставил «отлично». И он стал первым, кому Фонд Рудольфа Нуреева оплатил обучение в Королевской балетной школе в Лондоне.

А дело было так. Мама совершенно случайно узнала, что десять лет назад сын балетного фотографа Ивана Путрова получил стажировку в «Ковент-Гарден». Найдя нужный адрес, выслала фотографии и видеозаписи Сергея. Ответ пришел довольно быстро: «Приезжайте». Личное знакомство уже было формальностью. «Я только увидела, как он делает плие, – скажет позднее директор Гейлен Сток, – и сразу поняла: да, это что-то».

Англия и все, что с ней связано, – это, конечно, сон золотой. После всей тесноты и муштры, после маминой опеки и учительских придирок вдруг Ричмонд-парк, королевский замок White Lodge, лани, попугаи на ветках, лужайки из нарциссов и крокусов в феврале. А главное – отдельная спальня, где он сам себе хозяин и господин.

– Я как раз читал тогда книгу про Гарри Поттера, и у меня было чувство, что я поселился прямо в этой сказке.

По своей подготовке он явно опережал сверстников, так что его записали к старшеклассникам. Он был моложе всех на два года. Английский тогда был на нуле, поэтому общеобразовательные предметы он не посещал. Зато все время проводил у станка. Репетировал без устали: растяжки, заноски, батманы… Никаких вольностей, никаких шалостей или тем более драк. Сергей знал, что за малейшую провинность, которую другим простят легко, его выставят из этого рая с позором. Он держался изо всех сил, стараясь заработать репутацию лучшего танцовщика на курсе. Как ни странно, англичане легко признали его первенство. И даже, судя по откликам однокашников, никто и не пытался с ним конкурировать. Им гордились, им восхищались, о нем говорили как о русском феномене, ему прочили будущее звезды. А что ему самому больше всего понравилось в Англии?

– Там у каждого человека есть свое пространство, нарушать границы которого не полагается ни при каких обстоятельствах. И неважно, кто ты – лорд, звезда или капельдинер в театре. У тебя должна быть своя территория. Даже когда едешь в переполненном вагоне метро, люди стараются не касаться друг друга, они первыми бросаются извиняться, даже если их задели другие. В этом, наверное, и заключается уважение к личности. В России этого совсем нет, ну если только ты очень богат…

Полунина взяли в «Ковент-Гарден» сразу после школы. Заглавных ролей не обещали, поначалу это были маленькие соло: кавалер, друг принца, стражник. Он не жаловался – все через это проходят, но какая-то обида в нем поселилась уже тогда. Он-то знал, что может и достоин большего. Он рвался в другую жизнь, которая ждала его за порогом «Ковент-Гарден» и притягивала гораздо сильнее, чем эта призрачная, иллюзорная и безнадежно заорганизованная реальность Королевского театра. Именно в это время он знакомится с Энтони Ламмином – человеком с темным прошлым и не очень внятным настоящим. Он приобщил его к тату. Я спрашиваю Сергея, с чем это можно сравнить.

– Ну, это как прыгнуть в ледяную ванну. Все тело горит, но чувствуешь себя счастливым. Для меня это лучший способ выбраться из любой депрессии.

Сегодня свои татуировки Полунин демонстрирует, как ветераны – боевые ордена. С какой-то тайной гордостью, мол, смотрите, что у меня есть. Имя голливудского неприкаянного бунтовщика Джеймса Дина на левом предплечье появилось первым. Потом на левом плече возник Джокер в исполнении Хита Леджера. Оба ушли молодыми, но это Полунина не смущало. Через какое-то время живот украсился многозначительной надписью: I am not Human / I am not God / I am who I am («Я не человек / Я не Бог / Я тот, кто я есть»).

К этому еще надо добавить распятие, морду оскалившегося волка, двуглавого орла на тыльной стороне правой руки, изображение Игоря Зеленского и живописные следы от тигриных когтей, якобы исполосовавших ему весь бок.

Вот такая красота! Теперь театральным гримерам было над чем поработать – каждый вечер им приходилось закрашивать художества Энтони Ламмина. Но Полунин не собирается считаться со старыми предрассудками и классическими традициями. Его бы воля, он так в татуировках и выходил бы на сцену. Все веселее, чем в пудре и гриме прыгать! Но нет, не положено. В «Ковент-Гарден» он довольно быстро понял, что театр не собирается работать на него. Есть дисциплина, есть график спектаклей и репетиций, есть жесткая иерархия положений, которой ты должен подчиниться или… уйти. Времена «священных чудовищ» давно миновали. Их капризы, скандалы, гонорары, амбиции – все это сегодня не более чем мифы и легенды, которые не имели ни малейшего отношения к скромной, трудовой жизни балетных солистов. И даже когда у Полунина пошли заглавные партии и хвалебные рецензии, его не оставляла мысль, что он теряет время.

Я спрашиваю его: а как же Нуреев, Барышников, Макарова? Как им удалось стать звездами вопреки жесткому диктату – вначале со стороны советской системы, а потом и западных импресарио?

– Другое было время. Тогда русские танцовщики были редкостью, а сейчас нет такой балетной труппы в мире, где бы они ни выступали. Да и деньги платили другие. Нуреев много чего мог себе позволить такого, о чем сейчас нам не стоит и мечтать.

Максимум, на что Полунин мог рассчитывать в «Ковент-Гарден», – это карьера Энтони Доуэлла. Идеальный партнер, идеальный джентльмен, точный, пунктуальный, немногословный. Квартирка в Хэмпстеде, загородный дом в Оксфордшире, отдых на греческих островах. За тебя все расписано, продумано на годы вперед. Только без глупых импровизаций и опасных отклонений. Что-то подобное Сергею пытались втолковать и его партнерша Хелен Кроуфорд, с которой, несмотря на девять лет разницы в возрасте, у него завязался бурный роман, и директор труппы Королевского балета Моника Мейсон, искренне старавшаяся ему помочь и направить на путь истинный. Бесполезно.

В конце концов он уйдет и от Хелен, и из «Ковент-Гарден». Все сошлось в одно время и в одном месте, что проще было оборвать разом.

– Вы хоть понимали, что делали?

– Догадывался, – улыбается Полунин, – но дальше тянуть не мог.

– Вы успели оформить гражданство?

– Мне оставалось еще ждать паспорта полгода.

– Неужели нельзя было подождать?

– Нет.

Почему-то была уверенность, что теперь, когда он освободится от плена «Ковент-Гарден», он будет нарасхват. Выступай где хочешь, танцуй что хочешь… Лучшие театры мира выстроятся в очередь, чтобы заполучить его. Но телефон упорно молчал, и даже те договоренности, которые у него были, очень быстро рассыпались в прах. Полунин рванул в Нью-Йорк проситься в АBТ, но главный хореограф Кевин Маккензи говорил уклончиво, ничего толком не обещал, хотя до того звал его в течение пяти лет.

В Европе из-за кризиса один балетный проект отменялся за другим. Англичане поспешили ликвидировать его рабочую визу, так что какое-то время у него не было возможности вернуться в страну, чтобы забрать личные вещи. Полунин набирал вес, терял форму. Перед каким-то гала-концертом он мельком взглянул на себя в зеркало.

– Я был толстый. С короткой стрижкой ежиком. Выглядел плохо. Танцевал тоже плохо. Даже умудрился один раз упасть.

Балетный мир очень замкнутый. Полунин еще не знал, что за ним закрепилась репутация нестабильного и непредсказуемого, что после его демарша серьезные театры для него закрыты. Поняв, что круговую поруку балетных начальников не прорвать, решил попробовать счастья в России. В Петербурге ему не понравилось. За кулисами Мариинского театра царила та же унылая рутина, что и в Королевском театре в Лондоне. Он едва продержался в нем месяц. Хотел пойти показаться в Большой, но знающие люди отсоветовали: там шла изнуряющая война Николая Цискаридзе с дирекцией, и исход был неясен для обеих сторон.

Полунин невозмутимо перечисляет все свои злоключения. Он не сетует, не жалуется. Похоже, этот опыт закалил характер, сбил ненужную спесь, утвердил в сознании, что свобода стоит дорого и каждый день надо доказывать, чего ты реально стоишь. Как раз когда он в очередной раз оказался на перепутье, в его жизни возник Игорь Зеленский, бывший премьер Кировского театра и Нью-Йоркского балета, с недавних пор возглавивший балетную труппу Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко. Они были немного знакомы. К тому же Зеленский был одним из тех танцовщиков, чьи видео служили для Полунина своего рода эталоном мужского танца. Он бесконечно их пересматривал и даже пытался ему подражать, примеривая на себя его жесты, походку, пластику.

– Мне нравится мужественный, героический стиль в балете, – говорит Сергей. – Мужчина должен быть сильным. Как Васильев в «Спартаке», как Зеленский в «Баядерке». Мы быстро с Игорем нашли общий язык.

Собственно, вся дальнейшая история Полунина пройдет под знаком вкрадчивой режиссуры и демонической личности Игоря Зеленского. Это он переведет его в Москву, это он сочинит пятилетний контракт, о котором без завистливой дрожи не могут говорить другие танцовщики (по слухам, одним из его пунктов является покупка квартиры стоимостью миллион долларов). Это он будет выстраивать специальный репертуар, который должен раскрыть талант новой звезды. Полунин теперь всюду: и в телевизоре (телевизионный конкурс на канале «Культура» принес ему за три вечера больше поклонников, чем за шесть лет выступлений на сцене), и в рекламном ролике Dior Homme, и в фотосессии Брайана Адамса, специально сделанной в поддержку Международного благотворительного фонда для слабослышащих. И в новом фильме, который снимают британские кинематографисты в формате 3D. При этом одной сцены «Стасика» Полунину показалось мало, и теперь каждый месяц он летает еще в Новосибирск, где его ждут поклонники, где у него есть свои спектакли. Он теперь большой национальный проект. Наш ответ Западу, привыкшему переманивать и перекупать наши лучшие творческие силы. А теперь мы сами все можем!

Впрочем, это вовсе не исключает выступлений Полунина на международных подмостках и сотрудничества с западными хореографами (это положение специально оговорено в контракте). Весной этого года Полунина снова пригласили на сцену «Ковент-Гарден». Круг замкнулся, былые обиды забыты, жизнь продолжается.

При этом сам он довольно равнодушен к танцу модерн, предпочитая чистую классику. Полунин любит драмбалет, остро психологический танец. Любит проживать свои балетные партии по законам «театра переживаний». Неслучайно его главной партией на сегодня является загадочный наследный принц Рудольф в балете «Майерлинг» – коронованный самоубийца, декадент с генеральскими эполетами, истерик, разрывающийся между любовью к двум женщинам, жертва заговора и собственных комплексов. Полунин играет это все поразительно подробно и драматично. Единственный упрек, который можно сделать, – маловато танцев. Но так поставил знаменитый англичанин Кеннет Макмиллан. Что тут можно поделать?

– На самом деле «Майерлинг» дают станцевать как раз перед пенсией, – улыбается Сергей. – Но у меня всегда все не так, как у других. В двадцать четыре я танцую то, что другие танцуют в сорок.

– А правда, что вы хотите уйти из балета в двадцать шесть – двадцать семь лет?

– Пока не знаю. Хотя двадцать шесть, по-моему, хорошая цифра. Знаю только, что на сцену надо выходить, только когда ощущаешь взрыв адреналина в крови. Поэтому я терпеть не могу долго репетировать, разминаться. Все должно быть как в первый раз, когда тебя ждет какая-то неожиданность, когда не знаешь, что будет в следующую минуту и чем все закончится. Только тогда я получаю удовольствие от того, что нахожусь на сцене.

А иначе какой во всем этом смысл?

– Слава, успех, деньги…

– Свобода дороже.С