Леонид Александровский: Лондон Колин

То, что Колину Ферту не суждено стать новым Лоуренсом Оливье, было понятно еще в колледже, где он и сыграл своего последнего Гамлета. Этот досадный факт не помешал уроженцу деревеньки Грэйшотт, что в Хэмпшире, стать бокс-офисной суперзвездой с капитализацией три миллиарда долларов, получить все главные кинонаграды англоговорящего мира и стать основным фигурантом неразборчивых грез о пресловутой «британскости». «Главный аристократ Голливуда», «настоящий английский джентльмен», «один из последних носителей классических британских манер» – вот лишь несколько слоганов, которыми кормит себя массовое сознание с того момента, когда киноаудитория планеты пала ниц перед двойным выстрелом «Одинокий мужчина»/«Король говорит!». Любопытно, что по этому поводу думает сам Колин Ферт. А думает он много чего. Вот, например, про «аристократизм»: «Актеры по большей части изображают нечто, чем сами не являются. Аристократы в кино – сплошь обнищавший средний класс или вообще пролетарии. И наоборот, масса так называемых рассерженных молодых актеров – дети рантье, выросшие в полном буржуазном достатке. Вы удивитесь, насколько это распространенная штука». А чего удивляться? Взять хоть самого Ферта – старшего сына кочевавших с одной кафедры на другую педагогов, которому до престижной public school или оксбриджских университетов было как до Луны; будущий «аристократ Голливуда» учился в государственной школе и оканчивал образование в маргинальном колледже в Истли.

Ну хорошо, а как насчет «носителя британских манер»? И тут, выясняется, не все чисто. Ферт продолжает: «В кино я изображаю тип англичанина, который ровно противоположен мне настоящему – такого сдержанного до треска в зубах, внутренне репрессированного мифологического англичанина. Но таких сейчас почти не осталось. Я дам сто фунтов каждому, кто на­ткнется на улице на человека в шляпе с зонтиком, который не идет при этом на маскарад. Мое поколение прокалывало уши и бренчало на гитаре, а не твердило себе: “Сейчас вырасту, выучу манеры, надену костюм в полоску и пойду пыхтеть в офисе”». По поводу гитары мы еще посмеемся через пару абзацев, а пока другое признание: «Я вырос в окружении американцев и в большой степени чувствую себя американцем. Это прозвучит странно, потому что я всем кажусь квинтэссенцией англичанина, но, может, так оно и есть. Очарованность Америкой – вполне английская черта». Уф, так и слышишь просвист звучного удара под дых англофилам. Про джентльменство после этого уже и говорить не хочется. Но придется, ибо мы как раз подошли к первой главе сотворения мифа под названием «Колин Ферт».

Колин против Руперта, или Немного об искусстве истинно английского срача

Сейчас мало кто об этом помнит, но в середине восьмидесятых Ферта считали частью brit pack – удалой братии молодых талантливых британских актеров, уже добившихся серьезного успеха на родине и вовсю готовившихся к отправке в Голливуд. Остальные участники экспортного батальона хорошо известны: Дэниел Дэй-Льюис (простите, СЭР Дэниел Дэй-Льюис!), Гэри Олдман, Тим Рот, Руперт Эверетт, Кеннет Брана плюс фигуранты помельче. Все они, к слову, добились творческих и коммерческих успехов куда раньше Ферта, но речь не об этом. Ключевую роль во взлете четырех из них сыграл известный драматург Джулиан Митчелл, написавший в начале восьмидесятых драму «Другая страна» о студенческих годах Гая Берджесса – легендарного советского шпиона-перебежчика и члена Кембриджской пятерки. В «Другой стране» Берджесс был выведен под небрежно завуалированным псевдонимом Гай Беннетт, а сама драма представляла собой змеиный клубок классических топосов британской поп-культуры, которые так дороги cердцам англофилов, – шпионы, элитное учебное заведение, скрепленное узами юношеской любви и идеологического снобизма тайное общество, симпатичные униформы с гербами, и прочая, и прочая.

В первой постановке пьесы Гая Беннетта играл Руперт Эверетт, прочно зарифмованный со своим героем не только фамилией, но и происхождением и сексуальной ориентацией. Вот кто, право слово, истинный английский джентльмен: сын майора, выпускник махровой старорежимной public school, сбежавший в Лондон шестнадцатилетним юнцом и не чуравшийся легонько проституировать за наркоту. Настоящий аристократ, в общем. После Эверетта главная роль в «Другой стране» перешла Дэй-Льюису, а потом и Ферту, которого к тому моменту успел приметить в студенческой постановке «Гамлета» сам драматург Митчелл. Когда в 1984 году из пьесы решили сделать фильм, роль Беннетта досталась Эверетту, а роль его друга Томми Джадда – двадцатичетырехлетнему Ферту. Все логично – оба знали материал назубок. Тем не менее Руперт с Колином сразу невзлюбили друг дружку. Для начала Эверетт возжелал смазливого Колина, хотя само наличие этого невинного проявления либидо смущало Руперта в чисто классовом смысле. «Ферт, – вспоминал Эверетт, – был скучнейшим, жутким, вечно бренчавшим на гитаре краснокирпичным социалистом, который собирался, заработав первый миллион, отдать его на благотворительность. И вообще, он был похож на Иа-Иа». Что же, вполне аристократичное сравнение. Ферт отвечал коллеге взаимностью: «Руперт был невыносимой дивой с лебединой шейкой; ему явно казалось, что я сильно превосхожу в актерском смысле. Он чувствовал, что от меня исходит угроза. В общем, мы были в контрах; хотя, не будь я таким политизированным пуристом, мы бы поладили». 

Самое смешное, что свара Руперта с Колином продолжалась без малого четверть века, вплоть до 2007 года, когда оба снялись в «Одноклассницах» (Эверетт изображал злобную директрису в косынке, а Ферт – министра образования) и обыграли древнюю распрю репликой про их старое знакомство «в другой стране». Зато теперь, помирившись с заклятым другом, Колин не стесняется выдавать такие цитаты: «Все актеры на самом деле трансвеститы. Они могут сколько угодно твердить, что хотят с помощью своего искусства сделать человечество лучше, погрузиться в изучение человеческой души, но на самом деле они просто мечтают нацепить манишку и пуститься в пляс». Попробовал бы нынешний Ферт сказать это себе прежнему – либералу-зануде, выходцу из интеллигентского среднего класса, ненавидевшему вечеринки и премию «Оскар» («эти статуэтки вынуждают актеров, которых я уважаю, вести себя по-идиотски»). 

Аутсайдерская позиция Ферта сформировалась в детстве, прошедшем в самых разных местах – в Хэмпшире, Нигерии, американском Сент-Луисе. Когда подростком Колин вернулся в Англию из Штатов, ему приходилось имитировать пролетарский хэмпширский акцент, дабы избежать наездов школьных козлов. Проведя отрочество вдали от родины, он и во взрослой жизни не утратил охоты к перемене мест: с первой женой, актрисой Мег Тилли, пять лет жил в Канаде, положив на карьеру и маясь от бездействия, а с нынешней женой, режиссершей Ливией, живет на два дома – в Англии и Италии. Не говоря о том, что летние каникулы Ферт проводит в Калифорнии со своим сыном от Тилли и потому не может полноценно работать в театре. Такой вот, значит, тихий заграничный семьянин. И тот факт, что свои главные и самые заслуженные роли в «Мужчине» и «Короле» Ферт провел в амплуа «своего среди чужих», не может, таким образом, не казаться заключением силлогизма и венцом логики, не правда ли?

Дарси против Дарси, или Постмодернизм по-женски

Как бы то ни было, но следующая после дебютной роли в «Другой стране» карьерная декада молодого Ферта похожа на шизофренический коллаж, выдающий полную дезориентацию в пространстве. Вот лишь некоторые его фильмы смутного времени, одной строкой: телеэкранизация «Дамы с камелиями», телефильм по роману Пристли с Лоуренсом Оливье (которым, как мы выяснили, Колин таки не стал), военная драма про фолклендскую войну, аргентинский политический триллер в стиле Полански (!), американский трэш с говорящим названием «Фамм фаталь», мистерия про средневековую Францию, снятая в эстетике клипов группы Enigma, под названием «Час свиньи» (!!), наконец, straight-to-VHS-триллер Юрия Зельцера «Кукловод» (!!!), о коем в присутствии Ферта рекомендуется не упоминать. Даже формановский «Вальмон» – единственная картина того времени, о которой можно говорить серьезно, – прошел незамеченным благодаря успеху «Опасных связей».

В то время как современники Ферта по brit pack снимались у Копполы, Скорсезе и Тарантино, его собственная карьера стремительно катилась в ад бесславья и забвенья. Сильно удивляться тут нечему – в отличие от Дэй-Льюиса, Олдмана или Рота, Ферт сроду не  отличался гигантским драматическим талантом, исполнительским гусарством или эксцентричной персоной. «Во мне есть, чисто физически, некая нейтральность, которая на самом деле мне помогает. У меня лицо, которое можно вытянуть в любую сторону. Даже имя у меня невыразительное – такое дают рыбке в аквариуме ради хохмы». Зато у Ферта всегда было нечто, чем не могли похвастаться его более способные сверстники, – железобетонный, надежный, как та кирпичная стена, и столь же непробиваемый сексапил, который нужно было просто, по словам самого актера, «вытянуть в правильную сторону». 

И тут на помощь пришел BBC. Точнее, наметанный женский глаз продюсера Сью Бертуистл, разглядевшей в тридцатипятилетнем Ферте мнительного любовника Дарси из «Гордости и предубеждения» Джейн Остин. Остальное было делом техники: сериал мгновенно превратил Ферта во всебританского героя-любовника, а сцену с выходящим из озера Дарси – в один из самых памятных моментов в истории британского ТВ (некоторые сумасшедшие даже сравнивают этот на самом деле маловыразительный эпизод с эпохальным катарсисом из «Трамвая “Желание”» и Стэнли, орущим «Стелла!»). В этой сцене Дарси должен был явиться своей будущей пассии Элизабет в чем мать родила, но Ферт постеснялся, и купаться пришлось в одежде. Превращению актера в секс-символ это ничуть не помешало – даже добавило, как можно догадаться, искомой «английскости», – и на ближайшие годы Колин Ферт превратился в британском массовом сознании в Фицуильяма Дарси. «В течение шести лет каждый заголовок статьи про меня содержал в себе слово “Дарси”»,  – жалуется Ферт. Но все лучше, чем у Зельцера сниматься, тем паче что история с Дарси имела витиеватое продолжение. 

А состояло оно в том, что представительница целевой аудитории сериала – литераторша за тридцать Хелен Филдинг – так обомлела от химзавитого красавца Дарси, что взяла да и назвала суженого своей героини Бриджит Джонс Марком Дарси. Разумеется, Ферту ничего не оставалось, как сыграть очередного Дарси в экранизации. Но это еще цветочки – в романе-продолжении вымышленная Бриджит берет интервью у настоящего актера Ферта. К счастью, сцена не попала в экранизацию сиквела, иначе психическое равновесие Колина могло пошатнуться окончательно и бесповоротно. Впрочем, это равновесие – пусть не самого актера, но его профессионального альтер эго – могло пошатнуться и раньше, во второй половине девяностых. Тогда, снявшись на волне успеха «Гордости и предубеждения» в «Английском пациенте» и «Влюбленном Шекспире» – двух грандиозных костюмных блокбастерах! двух лауреатах «Оскара» «за лучший фильм»! – Ферт умудрился сыграть рогоносцев в обеих картинах. И не просто рогоносцев – рогоносцев, теряющих женщин в пользу братьев Файнс (Рейфа в «Пациенте», Джозефа в «Шекспире»). «Скоро придется в целях развития карьеры искать нового Файнса, чтобы вручить ему свою жену», – пошутил тогда Колин, и не голословно. Глава про этот сомнительный период карьеры Ферта должна была называться «Ферт против Файнсов, или Рогоносцы в оскароносцах», но в целях экономии места целесообразнее сразу перейти к следующей, заключительной главе.

Джордж против Джорджа, или Гей, который заикался

Ах да, мы чуть не забыли еще одну «истинно английскую» черту нашего героя, от которой любят захлебываться обожатели Ферта, – речь о пресловутом британском чувстве стиля. «Англичане умеют носить костюм», и так далее, в порядке убывания аксессуаров. Ну да, черт побери, умеют, и Ферт тоже; вообще, он держится на людях с такой высокой степенью контроля, что один интервьюер однажды написал: «В том, как Колин просит своего публициста принести минералки, заключена вся британская элегантность». Кто его знает, может, так оно и есть. В любом случае красиво одеваться Ферт предпочитал с детства и даже актером решил стать после того, как «в детском саду изображал Джека Фроста в серебряных атласных панталонах, подпоясанный голубым кушаком, и в волнующейся белой рубахе. Тогда и подхватил вирус актерства». А на первых порах в Лондоне молодой Ферт подрабатывал в костюмерной Национального театра.

Все это, безусловно, очень важно и стало еще важнее в свете последних, зрелых работ актера, золотая поступь которых стартовала с «Одинокого мужчины» Тома Форда – с того, как Ферт носил в нем костюмы и очки Мастроянни, с каким достоинством обживал интерьеры Джона Лотнера, обустроенные дизайнерами из Mad Men. Что ж, кому как не полуамериканцу Ферту суждено было стать воплощением живописной фантазии Форда о приятном во всех отношениях мужчине из шестидесятых, решившем с пис­толетом в руках выбраться из своих безупречных интерьеров в беззвучную и безвидную пустоту по ту сторону стиля; решившем, да не решившемся – пока беззвучная и безвидная пустота не взяла дело в свои руки и не поставила точку инфаркта в конце героя.

А потом был фильм «Король говорит!» – апофеоз карьеры Ферта (кстати, как вы догадываетесь, республиканца по убеждениям), ее высшая точка, повторное покорение которой кажется трудновыполнимым. Хотя самой интересной – во всяком случае, с метаописательной точки зрения – кажется другая его работа последних лет. Речь о малоудачной картине «Артур Ньюман», в которой Ферт сыграл бывшего гольфиста, придумавшего сменить имя и зажить новой жизнью. В каком-то смысле и сам Колин нынче осознанно стремится к чему-то подобному – в особенности после успеха своих увенчанных призами фильмов. Именно поэтому он все чаще играет настоящих американцев, и не без успеха (смотрите новый фильм Атома Эгояна «Узел дьявола»). Да и Вуди Аллен, похоже, отнесся к монументальному британцу не без трепета: Ферт стал, кажется, первым английским артистом, на которого манхэттенский ерник взглянул без лишней иронии (помните инспектора Бремнера и детектива Несбитта из «Матч-пойнта»?).

В новом фильме – выходящем зимой пастише Мэттью Вона «Кингсман: секретная служба» – Ферт возвращается на свою национальную территорию и играет прожженного агента, посвящающего юного протеже в секреты мастерства. Разумеется, эта работа отсылает к Бонду, в подштанники которого за последние двадцать лет Ферта пытались засунуть неоднократно. Но ведь Бонд, при всей «британскости», нарисован широкими мазками, а Колин – мужчина, ценящий understatement. И это как раз оно, то самое, непереводимо английское в нем: «В спрятанности и непроговоренности заключен огромный драматический потенциал.  Я – специалист по таким ролям». И кто его знает, может, в этой специализации и кроется шанс Колина Ферта отвоевать у Лоуренса Оливье уготованную ему судьбой и профессией порцию величия. Сценарист «Бриджит Джонс» и режиссер «Реальной любви» Ричард Кертис не сомневается, что Ферту суждено стать Великим Британским Актером «благодаря некоему магическому элементу – темной, пугающей стороне его натуры, позволяющей играть романтических персонажей, которые недружелюбны, страшноваты, надломлены. Ему удается показать наличие тайной начинки, а это самое главное в британской драме, которая вся – про то, что спрятано. Поэтому нам так удаются шпионские истории – в отличие от Америки, страны вестерна. Колин был бы восхитителен в роли политика или отца проблемного семейства. В жизни он, разумеется, миляга, и чтобы увидеть темную сторону, надо копнуть поглубже, и тогда вы найдете там гнев, без которого он не смог бы сыграть свои лучшие роли».С