Саша Филипенко: Растерянная Европа
Поезд Ницца — Париж. Без малого шесть часов в пути. Лазурный берег, кирпичного цвета скалы. Туннели, туннели, туннели. Виноградники и гольф-поля, автомобильные свалки близ Тулона и завораживающие сердце любого парня бесконечные футбольные луга.
Я еду на фестиваль русскоязычной литературы. Все очень мило: мэрия Пятого округа, Пантеон в окне. Посвященные проблемам языкознания круглые столы и бабушки, которые, кажется, своими глазами видели колыбель Наполеона.
Беседы о литературе довольно быстро переходят к понятному. Всем хочется говорить об одном. Парижане по-прежнему чрезвычайно политизированы. Представляя человека, вам обязательно говорят, что он прекрасный переводчик и шепотом добавляют, что левак. «Прогуливая» неизвестных выступающих, парижане первым делом узнают политические пристрастия докладчика. После этого становится понятным, как его слушать и слушать ли вообще.
В кулуарах фестиваля, в теле одной из бесед, преклонных лет француз (правый, что редко для местных интеллектуалов) вдруг спрашивает меня: «Саша, если бы сейчас вам пришлось охарактеризовать состояние Европы, ваше собственное состояние, состояние, скажем, вашего издателя или ваших друзей в России, всего одним чувством, что бы вы мне предложили?»
«Ну уж точно не любовь», — с грустной улыбкой отвечаю я.
Признаться, я обожаю подобные головоломки. Я писал о «поколении тотчас» и «эпохе ленты». Я последовательно выступаю за плотность языка и его фрагментарность. Найти одно чувство, которым можно было бы охарактеризовать наше нынешнее состояние, кажется мне чрезвычайно занимательным упражнением. Спустя два бокала я произношу: «Не могу говорить за всех, обобщать не мой конек, но, если говорить обо мне, я бы озвучил чувство растерянности». Ничего точнее я сейчас подобрать не смогу. Каждое утро, пролистывая новостную ленту, я испытываю чувство растерянности, которое только усиливается, когда я зачем-то читаю комментарии. Я испытываю чувство растерянности, когда слушаю политиков и их ручных журналистов, когда смотрю ток-шоу о здоровье и матчи футбольной сборной. Я могу ошибаться, но что-то мне подсказывает, что это самое чувство растерянности испытывают и те, кого называют журналистами государственных СМИ. Казалось бы, все вылизано до блеска, но команды остановиться не было. Я пребываю в растерянности, когда вижу на одних фотографиях улыбающихся журналистов (на этот раз не представителей государственных СМИ) и людей, с которыми еще вчера они сражались. Смысловой винегрет. В растерянности и те, кто «против», и те, кто «за». В растерянности, кажется, даже те, кому на все наплевать, потому что на все давно наплевано и совсем не понятно, на что плевать дальше, разве что на этот текст.
В растерянности Европа. После трагических событий одновременно собран, воодушевлен, но и растерян Париж. В растерянности Германия, в растерянности, конечно, Украина. В полной растерянности Россия. Рекорды местной пропаганды стоит объяснять лишь тем, что сбитый с толку гражданин, испытывая неприятное чувство растерянности, пытается ухватиться за любой, даже самый абсурдный ориентир. В растерянности лидер. Всю жизнь этот политик правил в благоприятных экономических условиях и вдруг... что-то пошло не так. В растерянности его окружение. Даже фраза обожаемого «мягкой Москвой» чиновника о том, что пора оторвать задницу и идти работать, в действительности сказана от растерянности и пожирающей неуверенности в завтрашнем дне.
Подытоживая, я говорю французу, что вижу огромный снежный ком, который с каждым днем все увеличивается. При этом, заканчиваю я, я совсем не вижу приспособления, которое могло бы этот ком остановить, и это, безусловно, вызывает во мне чувство растерянности.
Француз молчит, кивает и как-то очень странно смотрит на меня. Спустя мгновение он говорит, что я очень точно описал все, что он испытывает в этот момент: страх, огромный катящийся в бездну ком и всепоглощающее чувство растерянности. Пожилой француз объясняет мне, что не может вспомнить, где оставил свой кошелек.