Старшего ребенка я родила в 24, младшего — в 34. За это время мой подход к воспитанию очень изменился. В этой сфере, как и везде, есть какие-то тренды, которым все следуют, и, если ты этого не делаешь, тебя закидывают тапками. Да и уровень информированности радикально изменился за эти годы. В 1997 году не было всех этих мамских форумов (с которых я, правда, впоследствии сбежала очень быстро, потому что это было невыносимо). С первым ребенком мне очень помогла моя подруга, у которой на тот момент уже был двухлетний сын, и книга американского педиатра Уильяма Сирса и его жены Марты. Одна из глав этой книги, посвященная детским болезням, начиналась так: «Первое, что вам надо сделать, — успокоиться».
Как рассказывала моя мама, когда мне было полтора года, моей игрушкой стали крышки от кастрюль, потому что они очень грохотали. Я сидела в манеже и кидала их на пол, а мама должна была подавать мне их обратно. Стоял невообразимый шум, и для меня это был полный восторг. Как-то в гости пришла мамина подруга-биохимик. Понаблюдав за этой сценой, она грозно спросила у мамы: «Я надеюсь, ты не моешь крышки после того, как они падают на пол? Не мой! Там хорошие микробы». Когда ребенок появился уже у меня, я первое время пыталась гладить какие-то детские вещички снаружи и с изнанки, как учили бабушки, хотя и не видела в этом особого смысла. Потом забила на это и ни с кем из детей никогда ничего не гладила, кроме тех случаев, когда им надо было выглядеть прилично. То же самое с бесконечным кипячением бутылочек и сосок. Я быстро поняла: чтобы обезопасить ребенка от каких-то мифических заболеваний (да и откуда им взяться в моем доме), их достаточно просто хорошо мыть.
У нас дома всегда были собаки. Однажды я вернулась домой под утро после ночного монтажа. Сын с дедушкой еще спали. Совершенно без сил я положила собаке в миску свежих сосисок (хорошо, что это были сосиски!) и ушла спать. Проснулась, а мой мальчик сидит и с удовольствием их ест прямо из собачьей миски. Собака сидит рядом и явно его кормит. Я подумала: «Боже, я кошмарная мать», а потом начала ржать.
Средний сын и младшая дочь у меня погодки. Когда дочке было месяцев 7-8, я застала ее сидящей на полу за поеданием непонятно чего. Сразу вспомнился анекдот про песочницу:
— Девочка, что ты ешь?
— Мясо.
— А откуда взяла?
— Не знаю, само приползло.
Оказалось, что накануне средний сын бегал по комнате, уронил печенье, оно укатилось за диван, и вот девочка ползала, нашла кусочек и теперь его ест. Замечательно, — подумала я, — абсолютно безотходное производство! В общем, со временем перестаешь дергаться по такому поводу.
В детстве старший сын был очень подвижным, его просто невозможно было поймать, средний — задумчивый и скрупулезный, а дочь была эталонной девочкой, нежной и спокойной, к тому же склонной к очень женскому поведению. Поорать, чтобы добиться своего (простите за гендерный стереотип, но деваться от этого некуда) — это было про нее. Уж и не знаю, где она этого набралась. Мы с ней совсем не похожи, но при этом говорим на одном языке: то есть ты говоришь что-то ребенку и знаешь, что он поймет тебя правильно. С мальчишками все не так — они для меня совершенно иная вселенная. Мой родительский страх за них во многом основан на том, что я понятия не имею, что у них в головах, а также где и в каком количестве стелить соломку.
Если кто-то из родителей вам скажет, что никогда не чувствовал себя плохой матерью или отцом, не верьте — брешут! Я чувствовала себя так, когда срывалась на детях. И вот когда понимаешь, что ты, взрослый человек, мог бы и сдержаться, начинаешь себя корить, а потом идешь извиняться и объяснять ребенку, почему сорвалась. Ребенок отвечает: «Да я все понял сразу, ты чего?» И ты думаешь: «Какие все-таки хорошие у меня дети!»
Дочка сейчас входит в пубертат, а средний сын (ему 13) уже отжигает так, что мало не покажется. Мне приходится добиваться своего подкупом, шантажом, манипуляциями. Шутка
(смеется). Главное — оставаться честным: как только ты где-то сфальшивишь, тут же огребешь потерю доверия. К счастью, с детьми у нас очень нежные отношения, которые, я надеюсь, помогут нам выстоять в пубертате.
Я не наказываю детей, могу только поставить ограничения: дружок, ты не соблюдаешь договоренности о пользовании гаджетами, поэтому они на некоторое время уходят на покой, потому что все наши разговоры на эту тему, увы, не сработали. В свое время журналист Ксения Кнорре написала чудесную колонку про
поколение объясняющих родителей: мы объясняем детям абсолютно все, а иногда нужно просто сказать «нет» и не объяснять, почему — просто нет, и все. Если ты в 125-й раз сказала, что раскидывать Lego по полу нельзя, потому что ночью на него можно наступить, а это очень больно, на 126-й раз ты берешь Lego и убираешь подальше, пока ребенок не скажет: «Мама, я все понял». Но есть вещи, которые требуют тысячи повторений (например, придя домой, запри за собой дверь), и ты с этим ничего не сделаешь. В какой-то момент ребенок просто перестает тебя слушать, но информация записывается у него где-то на подкорке. И когда ты уже теряешь надежду, оно вдруг начинает работать, и на глазах выступают скупые слезы родительского счастья.
Муж считает, что детям зачастую нужно не объяснять, а сделать что-то более резкое: стукнуть кулаком по столу, грозно посмотреть, наказать — в общем, «принять меры». Я же держусь до последнего. Мне иногда кажется, что ребенок что-то не делает или не понимает, потому что для него это в силу каких-то причин недоступно, и я стараюсь действовать мягко. Раньше дети этим пользовались и ездили на мне, но с возрастом это проходит.
Дети научили меня принятию того, что они совсем другие, отличные от меня личности, а значит, я не могу требовать от них того, что требую от себя. Они научили меня принимать людей такими, какие они есть.