Мой отец — военный хирург, а мама — врач-педиатр, поэтому мне не пришлось особо размышлять над выбором профессии. Поступил в мед и планировал после его окончания стать хирургом, но стал анестезиологом-реаниматологом — на это меня вдохновила моя преподавательница. Я ушел работать в армию, отслужил там десять лет, имею боевой опыт. Дослужившись до майора медицинской службы, уволился и стал работать в московских клиниках. Когда я в очередной раз менял место работы, моя мама, которая уже десять лет работает на станции Пучкова, подала идею устроиться в скорую: работа интересная и платят хорошо. И вот уже четыре месяца я работаю в специализированной реанимационной педиатрической бригаде.

Мой общий медицинский стаж — 24 года. Последние 8 лет я работаю только с детьми. Тут надо уточнить, что анестезиологи-реаниматологи не делятся на детских и взрослых. Мне просто пришлось изучить литературу об особенностях детского организма. А на скорой я еще в институте отработал 4 года, так что проблем у меня не было.

Работа на скорой очень динамичная, она завораживает и держит тебя в тонусе. В стационаре ведешь определенное количество больных до перевода в другое отделение или выписки, при этом взгляд скоро замыливается: в целом истории болезни мало чем отличаются друг от друга. На скорой 15–20 вызовов в смену, и каждый раз что-то новое: бригада может ехать на боли в животе, а оказывается, что у ребенка круп. Поэтому приходится постоянно читать медицинскую литературу, развиваться в профессиональном плане. В стационаре много внимания уделяешь дополнительным методам лечения, лабораторным и инструментальным, а в скорой выезжаешь к больному — и у тебя есть только твои руки и голова. Задача — найти общий язык не только с ребенком, но и с его родителями: некоторые мамы плохо себя контролируют, видя состояние ребенка. Их можно понять. Нужно войти в положение, успокоить и мягко объяснить, что происходит.

Реаниматологи работают с экстренными случаями, поэтому в моей практике случались и летальные исходы. Смерть, особенно детская, крепко врезается в память. Конечно, со временем эмоции притупляются, но бывает, что нет-нет да и вспомнишь. До сих пор отчетливо помню первую детскую смерть в своей практике. Я тогда работал анестезиологом-реаниматологом в Самарской ГКБ. Мы 8 часов оперировали 12-летнюю девочку с эхинококкозом печени, прорастающим в перикард и сердечную мышцу. Спасти ее не удалось.

К счастью, летальные исходы редки, а когда вытаскиваешь ребенка с того света, заряжаешься оптимизмом, и хочется работать дальше.

В профессии я уже 13 лет. В детстве не думал, что свяжу свою жизнь с медициной, хотя у меня в роду на протяжении трех веков было много медиков, и родная сестра — акушер-гинеколог. Я выбирал между медицинским университетом и химическим факультетом МГУ, в итоге остановился на меде. Не последнюю роль в этом сыграл сериал «Скорая помощь» с Джорджем Клуни. Во время учебы пробовал себя в разных направлениях: работал морге, в неврологическом и кардиологическом отделениях, изучал влияние космоса на здоровье человека в Институте медико-биологических проблем РАН. После получения диплома устроился участковым терапевтом в поликлинику. На второй год работы начал ходить по конференциям, читать о новых исследованиях и применять новые методики и рекомендации на своих пациентах. Я видел улучшения. И вот чувство удовлетворения от того, что твоему пациенту становится лучше после назначенного лечения, — одна из тех вещей, что держит меня в профессии. Так я отработал 4 года. Хотелось какого-то развития. Иногда проскакивали мысли: зачем мне это все надо? Тогда я думал: помогаю людям, получаю за это копейки. И для этого я учился 6 лет в институте и год в интернатуре? Сейчас в Москве все по-другому: хорошо работаешь — хорошо получаешь, можешь содержать семью. Зарплатная шкала прозрачна.

В 2011 году в Москве на базе городских поликлиник были воссозданы отделения неотложной медицинской помощи. Меня назначили руководителем одного из них. Работа на неотложке сильно отличалась от работы участковым терапевтом. Приехав к пациенту, нужно поставить правильный диагноз за короткое время и сделать так, чтобы человеку стало лучше здесь и сейчас. Тут больше интересных случаев, больше драйва, ответственности, но стресса и риска тоже хватает. Однажды я приехал на вызов к мужчине, который пил неделю и к тому же был после военной контузии. Он приставил нож к моему горлу и что-то требовал, но понять его было невозможно. Я хитростью попросил его опустить нож, схватил свою медицинскую сумку-укладку и убежал из квартиры. Потом предупредил о нем полицию и коллег. Такие вот издержки профессии. Некоторые пациенты находят меня в социальных сетях и поздравляют с праздниками — это очень приятно. Бывают пациенты, которые по-человечески симпатичны, и грустно на них смотреть, особенно когда знаешь, что болезнь в данном случае необратима. Я стараюсь не пропускать такие истории через себя, а воспринимать болезнь исключительно как пришедшее явление, на которое есть возможность повлиять. Иногда еду домой после ночного дежурства — сил никаких нет, но чувствую, что помог людям, — день прожит не зря.

К сожалению, работать сейчас стало немного сложнее: пациенты смотрят в интернете медицинскую информацию, написанную не врачами, и самостоятельно ставят себе диагнозы, а потом вступают в длительный диалог с врачом. Хороший врач всегда сможет аргументированно убедить пациента в своей правоте и компетентности, но на это уходят время и силы. Однако такой подход предполагает постоянную работу над своим образованием для ориентации в последних рекомендациях и гайдлайнах. Врачи скорой рекомендуют пациентам искать информацию на сайте станции скорой помощи mos03.ru, который постоянно обновляется и пополняется.

Знакомые и незнакомые в мессенджерах и соцсетях частенько просят дать совет, что делать, когда болит то-то и то-то — «тыжеврач». Они не понимают, что назначать лечение можно только после осмотра и опроса пациента. Это большая ответственность. Еще некоторые, когда узнают, что я врач, просят принести спирт. Хотя медики давно перешли на использование спиртовых салфеток, стереотип живет.

В моей профессии, как и в любой другой тяжелой, важно не только хорошо работать, но и уметь отдыхать. Я занимаюсь спортом, медитирую, люблю живую музыку. Из последнего — ходил на Nothing but thieves, Макса Коржа и Усадьбу Jazz. И, конечно, важно соблюдать режим дня: я не сижу долго в соцсетях, ежедневно прохожу 10–15 тысяч шагов, съедаю два яблока и выпиваю два литра воды.

Я работаю в скорой с марта 1998-го, то есть уже 21 год. В моей семье не было медиков, но меня всегда интересовала эта сфера, поэтому я отучилась в медучилище на фельдшера. После по распределению попала в диспетчерскую оперативного отдела скорой помощи (для этой работы медицинское образование обязательно). За эти годы многое поменялось. Когда я только устроилась диспетчером, вызовы записывались на карточках от руки, было много бумажной работы. Систему только начинали компьютеризировать. Сейчас практически все делается автоматически: информация по вызову направляется бригаде на планшет, там же высвечивается расчетное время и километраж поездки. При этом я не боюсь, что когда-нибудь моя профессия исчезнет, а меня заменят роботы: только человек может понять человека и успокоить его в случае необходимости.

Сейчас в едином городском диспетчерском центре нашей станции ежедневно дежурят около 200 диспетчеров, треть из них принимает звонки по телефону 103, остальные работают в оперативном отделе, где принимаю звонки и я. Смена обычно длится сутки. В Москве 60 подстанций и 1040 бригад скорой дежурят ежедневно, и вот со всеми ними мы работаем. Диспетчер принимает вызов по 103 и перенаправляет его в диспетчерскую оперативного отдела, там, в свою очередь, ищут нужную подстанцию и бригаду, которая максимально быстро смогла бы приехать по нужному адресу. В летнее время из-за отпускного сезона нагрузка меньше, а с сентября постепенно увеличивается. Зимой бывает до 12 тысяч вызовов в день в целом по станции, а диспетчер по 103 может принять в среднем 400 вызовов в сутки.

Конечно, бывают тяжелые смены, много вызовов, да и люди звонят разные. Но я люблю свою работу, потому что знаю, что помогаю людям. Диспетчер — связующая нить между врачом и пациентом. Мы первые узнаем историю пациента и оперативно решаем, какую бригаду к нему направить. Иногда занимаемся какими-то оперативными вопросами, возникшими по ходу работы бригады. Например, недавно скорая забирала с улицы пьяного бездомного. Его собака запрыгнула в машину, и бригада не могла ее прогнать. Нам пришлось вызывать полицию, но в итоге все-таки справились собственными силами.

К сожалению, люди стали забывать, для чего нужна скорая помощь. Многие пытаются использовать скорую как такси, которое довезет до больницы, например, когда получили в поликлинике направление на плановую госпитализацию. Но мы занимаемся только экстренными случаями, когда на счету каждая минута.