Масляева выступает в роли свидетеля обвинения — она полностью признала свою вину, пошла на сделку со следствием, благодаря чему ее дело было выделено в отдельное производство.

Люди постепенно заполняли коридор у зала №433, и, по сравнению с недавними заседаниями, зрителей только прибавилось. Видимо, все ожидали очередного появления главного свидетеля — Нины Масляевой. В какой-то момент я даже вспомнила ощущения первых дней, когда в коридоре мгновенно становилось тесно, и закрадывались мысли, что в зал можно просто не успеть зайти.

Все общались между собой, делились последними событиями. Какое-то бурное обсуждение было и в «уголке судебных приставов», где в какой-то момент остались только женщины. К ним подошла Ирина Поверинова — адвокат Софьи Апфельбаум, — и присоединилась к дискуссии, и это выглядело крайне живописно. Я и моя коллега подметили это: только мне захотелось это зарисовать, а ей — сфотографировать. Она достала телефон, нацелилась. У меня перехватило дыхание: неужели получится, неужели у нас будет фотокарточка моих любимых приставов? В процесс включился режиссер Артем Фирсанов: начал выстраивать кадр и подсказывать, хотя счет был на секунды. Я сидела спиной к приставам и не могла следить за их взглядами, но не услышать громкое «камеру убрали» было нельзя. Мечты о заветной фотокарточке исчезли вместе с возмущенным криком. «Вы что, тут в первый раз?» Шум нарастал, а я все так же не могла решиться повернуться к ним: мне казалось, что там человек десять, хотя на самом деле их было всего трое. «Фотографии открываем. Гугл фотографии тоже. Там же все перенеслось! Сейчас пойдем оформлять протокол». Но вроде успокоились. Я подумала, что пронесло, а потом увидела, что коллегу куда-то уводят.

Сижу. Все в сборе. Бурные разговоры. Всё должно вот-вот начаться. Пока ждала возвращения коллеги — весь процесс оформления административного правонарушения занял около 15 минут, — задумалась. «Почему в суде запрещено фотографировать что-либо? Даже интерьер?» Как будто это подвал контрабандистов, и не дай бог хоть одна фотография с лицами участников и фрагментами стен попадет за его пределы.

Заходим в зал. Толкучка на входе. Рассаживаемся. Зал уже не такой пустой, как раньше. Долгая неловкая пауза минут на десять. Шорох файла с документами, кашель, звук, который издает процессор в компьютере стенографистки, шепот. На моей памяти такого затяжного начала еще не было. В это время мой взгляд остановился на огромных стопках томов дела. Это были уже сотые тома. Я не представляю, как можно не утонуть в кипе этих бумаг-договоров-чеков. Стало страшно.

И вот двери распахнулись. В зал, словно в замедленной съемке, зашла Нина Леонидовна Масляева. За ней, вероятно, ее адвокат и толпа приставов. Холодный взгляд в зал, и вот бывший главный бухгалтер «Седьмой студии» уже на скамье свидетелей.

Позвали судью Аккуратову. Встали. Сели. Допрос продолжается. Судья предлагает Масляевой отвечать сидя, но она захотела стоять у кафедры. Адвокат Кирилла Серебренникова Дмитрий Харитонов очень уверенно начал задавать вопросы. Но бодрое начало прервалось отрывистыми ответами Масляевой.

Так как Масляева — особо ценный свидетель в деле «Седьмой студии», в зале было много корреспондентов, которые записывали за ней каждое слово. Стенографистка словно дирижер задавала ритм, а журналисты подхватывали его — как ее оркестр. Судья Аккуратова перебивала адвоката Харитонова: «Не рассказывайте историю, задавайте вопрос. Вы не задаете вопрос. Вопрос. ВОПРОС?» Протестовал прокурор Лавров. Каждый раз, возражая, он немного привставал, и стул наклонялся на 15 градусов — ни больше ни меньше, — и очень мягкий голос жаловался судье, что на свидетеля оказывается давление.

Сама Нина Масляева периодически вскипала и говорила, что уже отвечала на тот или иной вопрос: «Ваша честь, я же сказала, что не помню». Эти слова повторялись, как заевший титр в черно-белом кино.

Адвокат Харитонов спросил у Масляевой, в каких отношениях она состояла с кем-то. Та в ответ вспылила и предложила разобрать личную жизнь каждого из подсудимых.

Также я наблюдала за взглядами прокурора Лаврова и адвоката Харитонова: когда они смотрели друг на друга, в воздухе как будто сгущалось тяжелое напряжение. Прокурор Игнатова, кстати, ни залом, ни подсудимыми практически не интересовалась: большую часть времени переводила взгляд со своего телефона на маникюр и иногда неприветливо смотрела на сторону защиты.

Несмотря на периодически возникающие перепалки, в какой-то момент допрос стал монотонным. Но я очень взбодрилась, когда подловила прокурора Игнатову за рисованием в журнале для пометок: она перевернула очередную страницу, и я увидела там на полях то ли плитку шоколада, то ли тюремную решетку.

В целом было очень нервно. Страшно представить такой же разговор не в рамках судебного заседания.