Часть третья. Глава 8. Иваниана
Сколько на Земле цивилизаций?
Это ничуть не означает, конечно, что все старое плохо, а все новое хорошо. Например, новейшее «мультицивилиза- ционное» поветрие несомненно, с моей точки зрения, хуже старой доброй гегелевской формулы, которая, как мы помним, кладет в основу политического прогресса категорию свободы. Что, впрочем, требует отдельного и очень подробного разговора.
Тем более, что именно это мультицивилизационное и тоже, казалось бы, вполне западное поветрие, а не, допустим, идеи независимости суда или реального разделения властей так стремительно, можно сказать во мгновение ока, завоевало российскую политическую и научно-гуманитарную элиту. Почему? Что соблазнило её в этом крайне, как мы скоро увидим, сомнительном постмодернистском подходе к философии истории? Не то же ли самое, что соблазнило ее в биполярной модели, т.е. возможность отлучения России от Европы?
Вот смотрите. Три четверти столетия жила Россия с одной, но зато «единственно верной» идеей. В 1991 году идея эта приказала долго жить. Не успели, однако, пропеть ей отходную, как тотчас начались в пропагандистском и гуманитарно-научном сообществах лихорадочные поиски заменителя. Новой, так сказать, национальной идеи, которая по-прежнему все бы нам объясняла и всех объединяла. Короче, исполняла функции усопшей. Копья ломались долго. Но потом как-то нечаянно обнаружилось, что победительницей в этой перепалке оказалась идея цивилизационной исключительности России. Во всяком случае, если верить Эмилю Паину,что эту самую «цивилизационную исключительность ныне прославляют все: от митрополита Кирилла до московского мэра Юрия Лужкова и главного кремлевского идеолога Владислава Суркова, от левого идеолога Александа Проханова до правого политика Анатолия Чубайса».
Тем более, что и властям предержащим тоже требуется как-то объяснять свою политику как на международной арене, так и во внутренней политике. Скажем так. У них там цивилизация западная, а у нас своя, русская. Так разве не должно быть всё разное у разных цивилизаций, в том числе и демократия? У них, допустим, упразднение реального разделения властей считалось бы тиранией, а у нас оно считается суверенной демократией.
В научном сообществе, призванном обеспечить теоретическое обоснование этой идеи, ситуация тоже для неё благоприятная. Здесь самым ярким свидетельством новой национальной идеи стала, как мы уже знаем, ошеломляющая метаморфоза историка, член-кора РАН А.Н. Сахарова, главного в прошлом блюстителя чистоты марксистских риз советской историографии, а ныне страстного проповедника «русской цивилизации». Что уж и говорить о менее значительных персонажах, которые наперегонки пишут учебники по «истории цивилизаций» и вообще совершенно уверены, что модная терминология, которую они употребляют, есть опять «единственно верный» подход к истории и политике, и, как прежде с марксизмом- ленинизмом, даже сомнений в этом у них не возникает.
Сомнения, между тем, есть. И серьезные. Ничуть не менее серьезные, чем были в свое время у диссидентствующих еретиков по поводу покойного марксизма-ленинизма.
Отречение
Хотя бы потому, что, если в России эта внезапная победа официозного постмодернизма выглядит как простая замена одной догмы на другую, то в большом мире постмодернистское поветрие оказалось медленным и мучительным отречением от основ, заложенных столетия назад классиками политической мысли. В первую очередь, конечно, Аристотелем и Гегелем.
Скажем, во времена Аристотеля считалось, что главным отличием цивилизованных людей от варваров является их неотъемлемое право «участвовать в суде и в совете», служившее им надежной гарантией от произвола власти. Иначе говоря, свобода отождествлялась для Аристотеля с политической модернизацией. Ибо, как мы уже знаем, суть этой модернизации как раз в этих гарантиях и заключается.
Даже в страшном сне не могло присниться Аристотелю, что варварская Персидская империя, пожелавшая в V веке до н.э. стереть с лица земли демократические Афины, есть всего лишь соседняя цивилизация, имеющая по сравнению с ними даже определенные преимущества (например, «опыт имперостроительства», как сказал бы сегодня А.Н. Сахаров). Теоретическую базу под этот удивительный с точки зрения Аристотеля постулат, ставящий на одну доску свободу и деспотизм, подвел, впрочем, американец Сэмюэл Хантингтон, провозгласивший, что «каждая из цивилизаций по-своему цивилизована».
Как бы то ни было, 24 столетия спустя после Аристотеля другой великий европейский мыслитель выразил его представление о цивилизованности и варварстве культур и народов в строгой, как мы помним, формуле, гласившей, что всемирная история есть «прогресс в осознании свободы» (или «в обретении человеком внутреннего достоинства», как сказал он в другом месте). Из формулы Гегеля естественно вытекало, что народы, которые не ставят себе целью обретение человеком «внутреннего достоинства», не являются цивилизованными. Или что, по его мнению, было то же самое, остаются варварами — до тех пор, покуда они себе эту цель не поставили.
Продолжение следует