Застолье было в разгаре, когда Брайана привезли на базу. Генерал Лебедь и командир полка войск НАТО во главе стола, русские -- по одну сторону, черные береты – по другую. Водку перемежали кальвадосом. «Классные у тебя ребята», -- повторял Лебедь, поднимая очередной тост, на что береты восторженно орали.
Накануне приезда генерала Лебедя в Нормандию внезапно пришел холод, а главное, туман и ветер -- 35 км в час. Затяжные прыжки с низкой высоты в такую погоду были, конечно, полной дурью, но полк Брайана слишком долго готовился к тому, чтобы поразить русских. Едва парашют раскрылся, ветер со страшной скоростью потащил его в сторону, он даже не понял, как очутился на дереве. Стропы резать было неохота: он понятия не имел, где находится, идти куда-то в тумане с полной выкладкой и вывихнутой лодыжкой было в лом. Ближе к ночи его нашли, привезли в часть. Он набросился на еду, водку, чувствуя, как с каждым глотком из тела уходит жидкий холод, а по ноге растекается боль. Наевшись, принялся разглядывать русских... Именно такими он их себе и представлял. Железный занавес, империя зла – все это чушь. Русские -- отвязные ребята, они выиграли войну, а не Черчилль с Рузвельтом.
Это было в середине 90-х. Сейчас, в своей парижской квартире, Брайан собирался в Москву. Он получил роман какой-то русской – на английском языке, -- отредактировать и помочь издать. Практически готовый chick-lit, скорее даже изящная пародия на женский любовный роман. Это в кондовой-то России -- европейцев это должно поразить. По-русски затянуто, но стоит того, чтобы переделать текст так, как автор сделала бы это сама, будь у нее мастерство. Заодно и Москву посмотреть за ее счет.
Брайан слыл модным редактором. Писать он начал сразу после армии. Уже тогда он узнал жизнь во всех ее проявлениях, но считал докукой писать о них – этим не поразить. Первая книга была о возвращении армии Наполеона из России. Оставшись без провианта, французы ели павших лошадей и собственные отмороженные гангренозные конечности. Успех книги Брайан принял как должное. Легко вошел и в число ведущих фрилансеров, писал колонки об обреченности Евросоюза в Gardian, светскую хронику и обзоры моды в Оfficiel и Vogue. Иронично обличал беспомощность и коррупцию в парламентах – не важно, в каких, везде одно и то же. Едко рассуждал о том, как евреи Нью-Йорка сделали себя исключительными, спекулируя на холокосте. Литераторское ремесло требовало лишь знания жизни и пофигизм, дающий раскованность стиля. Людей он видел насквозь, главное, чтобы их бесконечные рефлексии не мешали ему, Брайану, делать то, что хочется.
Неделю назад турагент-француз сообщил, что российское консульство не приняло его ирландский паспорт на визу. Пришлось поступиться пофигизмом и лично прочесть в консульстве лекцию о том, что Ирландия – страна ЕС, сунув кретинам в нос его счета с парижским адресом. Агент снова что-то напутал, он опять получил отказ. В кретинизме всех французов Брайан не сомневался, но тут дело было совсем в другом. Он журналист, вскрывающий тайны, а России есть что скрывать. Утром агент все же принес визу, но Брайану нужно была сорвать на ком-то злость.
- Полицейское государство! Совсем не впустить не решились, но визу дали всего на шесть дней, из них один уже прошел, -- выговаривал он русской клиентке.
- Если вылетишь завтра, все успеем. И даже Москву посмотрим…
- Никуда я не поеду, оказывается, полиция отбирает у иностранцев паспорт при въезде и возвращает при выезде! Паспорт, конечно же, затеряется… В Косове точно так же, там пришлось подраться в их местной конторе. Я выбил зубы одному из их мелких чинуш, но улетел. Конечно, и в Москве можно кому-нибудь зубы выбить….
Еще день авторесса убеждала Брайана, что паспорт забирает отель, всего на ночь, чтобы отправить данные для учета выданных виз.
- Не вижу смысла лететь на три дня…. – капризничал он, хотя.. Выходит, что те, кто все это задумал, лишают-таки его поездки. Это им просто так не пройдет....
На излете зимы погода в Москве была, ясное дело, мерзкой, тупой пограничник пялился в его паспорт, напрашиваясь на скандал. Брайан с трудом сдержался: Россия – не столь предсказуемая страна, как Германия…
В Баварию их полк перевели из Нормандии. Ничего нового в Германии не было. На очередных маневрах взводу «зеленых», которым командовал Брайан, тогда уже сержант, надо было захватить мост и удерживать его, отбивая атаки «синих». Перед взлетом они должны были еще заминировать аэродром, поэтому в самолет ввалились мертвыми. Брайану уже хорошо было знакомо это невыносимое состояние -- ревущая машина, жара, нехватка воздуха, запах пота и перегара, адреналин, скручивающий мышцы, требовали одного: скорее прыгнуть, не важно, куда.
Из поля, куда кучно высыпались паратруперы, был виден аккуратный городок, доносилось мычание и блеяние – базарный день. Увидев мост, Брайан дал команду надеть противогазы.
Баварцы не удивились черным беретам, они давно привыкли к военным учениям. Их занимал базар и собственное пиво. «Синих» все не было.... Стадо потных паратруперов все удерживала мост. К закрытию базара даже тупым бюргерам стало ясно, что путь домой заказан. Приехала полиция, Брайан выступил вперед, но облегчать жизнь полицейским в его намерения не входило.
- Не понимайт дойч, не понимай англицки.Мы руссиш, ферштей? Гитлер капут. Дас Криг ист форбай! -- он давился смехом.
Бюргеры роптали, к полиции подтянулись местные власти. «Зеленые», не слушая увещевания, стреляли в воздух и тянули время. Закусывали, приподнимая края противогазов —так смешнее. Бюргеры, смирившись со своей участью, притихли, тоже закусывали, сидя в машинах и на своих бюргерских повозках….
«Синих» их рота так и не дождалась. В сумерках пришла пара машин БМП, «зеленых» доставили на базу, где прояснилось отсутствие «синих». Рота Брайана удерживала не тот мост, который был предписан, а который оказался ближе. Правда, «синие» не нашли ни того, ни другого.
В Германии было скучнее, чем в Нормандии: пиво, стычки с американцами с соседней базы. Брайан подбил двух дружков спереть немецкий танк, торчавший на базе для неизвестных целей. Они уже катили по автобанн к изумлению водителей обгонявших их машин, свернули к невзрачному бару, решив просто и без затей напиться. В баре местные смотрели футбол, к полуночи матч закончился, в баре оставалось с полдюжины посетителей, они втянулись в разговор. Хозяин жаловался, что автобан его разоряет: раньше пропустить стаканчик останавливался каждый третий, а теперь кому охота съезжать с трассы. Брайан поинтересовался, застрахован ли бар, заранее зная ответ. Он правильно понимает, что получить избавиться от бара, получив страховку – это то, что нужно? Хозяин вздохнул: об этом можно только мечтать.
- Забери все, что тебе может понадобиться, потому что этот бар ты видишь в последний раз, ребата, за мной! – Брайан потащил хозяина на улицу. давился смехом.
-Это что? – изумился тот, увидев танк.
- Забыл, что это? Panzer, будь я проклят. Мужики, с бутылками помогите, нам все не унести!
Немцы бросились опустошать полки, хозяин вышел с двумя баулами и чемоданом. Брайан, запустив мотор танка, пробурил бар насквозь, постройка легла на землю под звуки битого стекла. Он утюжил танком обломки, пока те не превратилась в ровный слой строительного мусора… "За выпитое мы с тобой расплатились", -- сказал он на прощание хозяину.
Эту историю он рассказывал русской клиентке по дороге в ресторан, когда с исходу второго дня, очумев от рукописи, они шли на ужин в «Мистер Ли».
- В России нужно пить водку. А в китайском ресторане пиво, -- Брайан заказал водку с пивом. Официант глянул на его наряд: Брайан явился в джинсах, ботинках на толстой подошве, ковбойке и подтяжках.
- Сукин сын, -- ухмыльнулся Брайан, - считает, что русская girl решила раскрутить иностранца на дорогой ресторан, а мужик скупой.
-Вам все понравилось? – снисходительно спросил официант, убирая тарелки. Спутница Брайана была ему подстать, она ему уже нравилась: "Зря вы спросили,-- сказала она. – Я заказала лапшу с креветками, а мне принесли с курицей".
- С креветками сегодня нет.
-Тогда зачем принимали такой заказ?
-Ошиблись.
- Вы подали не то, что я просила, и спрашиваете, понравилось ли?
-Что? Я ничего не понял! Нет, я понял, что все не так, но о чем вы говорили? -- Россия явно заставляла забыть о пофигизме, Брайан вертелся на стуле, переводя взгляд со спутницы на официанта. Тот ходил по залу, бросая косые взгляды на их столик.
-- Вот скотина! Ходит по залу и косится на нас по-хамски!
Вызвали менеджера, что было понятно с самого начала. У менеджера был неплохой английский, что тоже было понятно.
- Ваш официант думает, что раз мы пьем водку, а не бургундское, которое у вас по триста евро за бутылку, когда ему красная цена тридцать, то нам можно хамить? Он оскорбил мою женщину! Вы понимаете, что это значит, оскорбить мою женщину. Вы не знаете, с кем имеете дело...
Менеджер извинялся, спрашивая, чем он может скрасить их вечер.
-Вы не знаете, с кем имеете дело, -- повторял Брайан. – Я паратрупер и колумнист ведущих изданий мира. А она, -- он кивнул на спутницу – известный писатель. Если этот тупой козел не извинится, я выбью ему здесь и сейчас все зубы.
- Могу я вам предложить десерт за счет заведения? -- менеджер знал, что никакие силы не помогут ему заставить официанта извиниться за обычное для Москвы ресторанное хамство.
-Я не ем сладкого, -- заявил Брайан.— Мне еще водки и кофе.
-Две водки и два кофе, -- менеджер поставил напитки на стол, Брайан в ответ горделиво бросил на стол черную карточку AmEx: "Я ирландский паратрупер. У меня на счету шестьсот прыжков. Вы все правильно поняли, вам не нужен тут мордобой…" Менеджер слушал, спутница Брайана тихонько ржала.
- Я знаю Россию, -- сказал Брайан, когда менеджер отошел. – Ему профессионал, и ему было стыдно.
- Да нет, -- усмехнулась спутница, -- он стоял и думал: «Что за скотская работа руководить кретинами официантами и выслушивать ирландского паратрупера. Хочу спокойно отработать свою смену и уйти домой».
-Думаешь? – с сомнением спросил Брайан, -- Тогда, может, все же выбить зубы его официанту, скотов надо учить.
Как надо учить скотов Брайан хорошо знал. Их семья переехала из Дублина в Лондон, когда ему пришло время идти в школу, ясное дело, лучшую. Поселились в буржуазном Саут Кенсингтоне, его отправили в католическую школу Сэнт-Филипс. В школе он столкнулся со скрытым пороком католической конфессии: два его друга стали наложниками учителей, а он заключил, что педофилия – просто еще одно проявление жизни. Отец объяснял ему, что познание бесконечно и прививал любовь к мировой культуре. В обмен на привитую любовь, Брайан выторговал мотоцикл, ему необходимо было стать самым крутым. Жизнь коренастого мальчишки, ниже среднего роста с ирландским акцентом в Лондоне середины 70-х немногим отличалась от жизни чернокожих детей США конца 60-х.
Ум и хорошие гены не позволяли ему брести по отведенному обществом пути, снося обиды. Он знал, что он особенный. Самоутверждению весьма помогали длинные волосы, и сходки байкеров, где накачивались пивом и роком до одури и драк. После второго привода в полицию, отец перевел его в школу Хилл Хаус, а через два года отправил в Кембридж. Alumni Итона и Хэрроу были готовы принять его, раз в Хилл Хаус когда-то ходил принц Чарльз, но Брайану было плевать. Он читал, что нравилось, по настроению затевая в пабах диспуты или драки. Главным развлечением было прыгать на байке с разгона с холма на мост, и удержаться после приземления от падения в овраг. В отличие от многих он ни разу не покалечился.
К окончанию университета произошло то, что рано или поздно должно было произойти. К пьяным студентам, оравшим песни на террасе паба, подошли полицейские. Один из них, скрутив руки приятелю Брайана, приложил его об стол, Брайан послал копа в нокаут. Судья признал самооборону, но лежащий в больнице с травмой шеи коп означал тюрьму. Адвокаты отца выторговали оправдательный приговор и войска НАТО вместо Иностранного легиона.
В армии Брайан узнал, что дедовщина и групповое насилие – еще одно из проявлений жизни, неизбежное в замкнутом пространстве, где против воли собраны полные энергии мужчины. Он знал, что выживет – он был самым образованным, не лез в карман за словом, и был всегда готов к драке. Из Голландии их перевели в Нормандию, там было чуть веселее. Больше всего Брайану запомнился приезд генерала Лебедя. А еще барменша из кафе, куда ходили всей толпой. Чувства в этом не было, скорее желание показать, сколько в нем, в отличие от остальной солдатни, класса, как он умеет обращаться с женщиной, говорить по-французски. Потом их полк перебросили в Баварию, там срок его контракта подошел к концу, и он вернулся в Лондон.
За годы его отсутствия, многие из его друзей сделали успешные карьеры, но старая тусовка не распалась, особая сплоченность бывших байкеров. Брайан с байком расставаться не собирался. Купил новый, отрастил прежние длинные волосы и носил исключительно кожаные бомберы, грязные и тесноватые. Годы в армии он потерянными не считал: он узнал о европейцах все, -- правда, мало нового, -- он семь лет спал с их женщинами. Рассматривая старые фотографии, поражался, что именно в армии он выглядел совершенным ангелом… Мальчик в черном берете, с задумчивыми глазами, подернутыми сомнением....
В их компании Брайану не давала покоя одна девушка. Француженка Селин, не миниатюрная, скорее мосластая, но с модным отсутствием женских округлостей. Сероглазая блондинка с тонкими запястьями и невероятным стилем. Брайан знал, что ни армейская бывалость, ни едкий юмор ее не заинтригуют, а напор с такими девушками был неуместен.
Летом вся гоп-компания гуляла чью-то свадьбу в Провансе. Брайан с байком переправился на континент на пароме, проехал тысячу миль и явился на торжество к вечеру второго дня потный, пыльный, с немытыми волосами и шлемом под мышкой. Для увеселения гостей были приглашены ни много, ни мало AceofBase, успевшие за два дня надоесть, ему налили штрафную и потребовали спеть. Взяв у солиста гитару, он спел старинную ирландскую песню, потом вторую, третью… Вернув гитару, сел как бы ненароком рядом с Селин, та впервые взглянула на него: «По крайней мере ты умеешь петь». И потянулась сигаретой к зажигалке соседа справа.
Брайан вышел в соседний зал, где уже накрыли десерты. Он был зол и голоден, пихал в рот ломти дыни и арбузов. Вошла Селин: «Вкусная дыня?». Не сводя с него взгляда, Селин отломила кусок дыни и стала языком слизывать сок. Он взял губами из ее пальцев остаток ломтя, сплюнул, посадил Селин на стол, стянув из-под платья трусики, опрокинул ее во фруктовое месиво…
Поженившись, они переехали в Париж. Селин работала стилистом в Vogue, а Брайан стал писать на французском, в чем было особая эстетика. Состриг длинные волосы и в тридцать шесть выглядел подростком с задиристым хохолком на макушке. Французов он терпеть не мог, но ему нравился Париж, а Селин не нравился Лондон.
Детей решили не заводить. Брайан знал, что он не годится на роль отца, как, впрочем, и никто другой: любой отец способен лишь искалечить ребенка своими представлениями о жизни. Так было и с ним, и со всеми, кого он знал. Еще одно проявление жизни, размышлять над которым не было нужды. Теми немногими ценностями, что приносили радость бытия, он поступаться был не намерен. В сорок пять по-прежнему носил на макушке хохолок, устраивал скандалы в ресторанах, занимался на пляжах сексом с Селин, гонял по ночному Парижу на ревущем байке. Являлся в издательства в костюме с коротковатыми брюками и платком в нагрудном кармане, непременно с адвокатом. Разговаривал с издателями занудно-изысканным языком с вкраплением матерных слов, якобы случайно сорвавшихся…
На следующий вечер после ужина в «Мистере Ли», Брайан улетал из Москвы. Они пили с клиенткой кофе в отеле, клиентка размышляла, куда бы пойти, Брайан повторял что в любом городе главное – архитектура и люди, а он уже узнал и то, и другое. Загорелся было посетить центр подготовки космонавтов, но выяснилось, что туда надо подавать заявку за неделю, причем с копией паспорта. «Говорю же, полицейское государство!», -- Брайан, похоже, даже обрадовался.
- Москва мне понравилась, -- сказал он на платформе экспресса. – Так все себе и представлял, но занятно было увидеть собственными глазами. Три дня вполне достаточно, нюансы не имеют значения. Я люблю Европу, но не Евросоюз. Не анти-семит, но евреев не люблю. Голосую за демократов, но людей тоже не люблю, в них мало хорошего. Рефлексии превращают все в дурную бесконечность, а слова я нанизываю только за деньги. Ну, все, поезд отходит...
Из Шереметьево он написал клиентке, сказать спасибо за визит и за возможность так хорошо узнать ее и ее страну.
Прошел месяц, Брайан гонял по Парижу на байке, ходил с Селин на рауты, лениво правил текст русской. Как-то утром в почте он обнаружил письмо из Руана, почерк был незнаком. Он вынул листок бумаги, из конверта выпала фотография….
«Я -- Клер, которая двадцать два года назад жила в Нормандии и работала в баре. Вспомнил? Долго думала, стоит ли писать тебе, но решила, что было бы несправедливо, если бы ты прожил жизнь, не зная, что у тебя есть дочь. Я всегда хотела ребенка, но не считала, мне нужен муж, а ребенку отец…. Доменик мало похожа на тебя, разве что глаза. Я сказала ей, что ее отец погиб, выполняя военное задание, когда я была беременна, это же почти правда... Не стоит ей знать, что мать обманывала ее всю жизнь, думаю, ты согласишься. Но и тебя нечестно лишать возможности взглянуть на дочь. Если захочешь, вот адрес…. Надеюсь, твоя жизнь сложилась хорошо. Клер.»
На фотографии хрупкая шатенка с рюкзачком стояла с велосипедом на фоне здания, видимо, университета. Брайан смотрел на дочь, о которой не знал двадцать два года.
Весна была в разгаре, он выехал на байке в ночь, чтобы выспаться в Руане, а утром, пока Доменик на занятиях, встретиться с ее матерью. Клер выглядела гораздо старше Селин, хотя, они были одногодки, обе на пять лет старше Брайана. Работала администратором в клинике, по ее словам, они с дочерью ни в чем не нуждались, но Брайан настоял, чтобы она взяла у него деньги. Клер сказала, что выбрала Брайана потому, что он был добрым, его сальные шутки, армейские выходки – всего лишь маска, для нее он был именно тем мальчиком с задумчиво-грустным взглядом, каким Брайан видел себя на армейских фото. Клер сказала, что выбрала Брайана, потому что тот ее не любил. Она знала, что он забудет ее и никогда не вмешается в ее жизнь.
Вечером Брайан уселся в уголке ресторана, заказал бутылку бордо и барашка. Пил вино и разглядывал посетителей. Барашек оказался вкусным. Клер и Доменик появились через полчаса, мать села поодаль, спиной к нему, чтобы тот видел девочку. Та что-то оживленно рассказывала матери, обе смеялись. На девочке было синее платье из модно-линялой ткани, на ключицах проглядывали косточки. Брайан думал, что она на редкость красива, а Клер постарела, он не узнал бы ее, встретив на улице... Он вылил остатки вина в бокал и попросил счет. Пересек зал ресторана, обернулся у дверей, глядя теперь в глаза Клер поверх волос дочери, и послал матери воздушный поцелуй.
Брайан гнал байк по автостраде снова через ночь, утром надо было быть в издательстве. Он всегда знал, что не может быть отцом. Он не хотел бы знать ни детского крика по ночам, ни детских болезней. Он не хотел знать, какие отметки получала Доменик, в кого влюблялась, где хочет работать после университета. Достаточно знать, что дочь красива, что росла без отца, который не испортил ее жизнь, а мать любит ее любовью, которую сам Брайан никогда не знал. Доменик никогда не была ирландским мальчиком, не ходила в Хилл Скул лишь потому, что там учился принц Чарльз или в мужскую католическую школу для мальчиков. Ее не изнасиловал в детстве священник, и она никогда не будет служить в армии.
Он еще прибавил скорость: надо выспаться перед утренней встречей. Впервые опубликовано в сборнике повестей и рассказов "КАЩЕНКО! Записки не сумасшедшего" (2015)
