Встреча с Дмитрием Крымовым в Нью-Йорке
Иллюстрация: Венеция Каналетто, карт. масло, 40х50 см, 1999. Ирина Неделяй
В прошедшую субботу я вместе с другими нью-йоркскими снобовцами побывала на спектакле Дмитрия Крымова «Опус №7» и приняла участие во встрече с режиссером, организованной Машей Пышкиной, нашим деятельным проводником по лабиринтам культурной жизни Нью-Йорка. С разрешения уважаемой публики поделюсь своими впечатлениями, подчеркнув, что это только мои личные впечатления и они с впечатлениями других зрителей могут не совпадать.
Бруклинский театр St. Ann’s Warehouse располагается почти на самом берегу Ист-ривер неподалеку от Бруклинского и Манхэттенского мостов. Район этот выглядит довольно мрачно. Такие страшноватые «производственные» корпуса из стекла и бетона. Пробираясь по нему, я почему-то сразу вспомнила промышленные районы Питера.
Сам театр больше всего напоминает конюшни, из которых вывели лошадей, или большой цех, из которого вынесли все станки, сценическое пространство отделено от фойе огромными черными шторами от потолка до пола. Конечно, все это может показаться довольно странным для российских театралов, так как таких театров, во всяком случае в недалеком прошлом, не было ни в Питере, ни в Москве, ни в моем родном Новосибирске.
Вообще-то внешний пафос наших театров — это навсегда застрявшая в головах праздничная картинка. Я лично прекрасно помню новосибирский оперный театр, в который меня водили в детстве: колонны ионического или коринфского ордера, бархатные шторы, бархатная отделка кресел, позолота тут и там и торчащие из стен канделябры под старину. Росписи плафона театра, греческие скульптуры в нишах, роскошные декорации на сцене, вся эта неписаная красота создавала атмосферу чего-то редкого и возвышенного и даже отчасти рая на земле.
И вот я, продукт советских походов в театр, где мы меняли сапоги на туфельки и где дамы смотрели на сцену в бинокль, оттопырив по-светски мизинец, стою в конюшне и жду спектакля.
Это не первый мой выход в театр в Нью-Йорке, ясное дело. Но пластиковый стакан вина пришлось-таки купить, чтобы отогнать воспоминания о скульптурах в нишах, позолоте и бархате.
В зале, куда нас запускают, откинув кусок черной шторы, стоят деревянные и железные стулья. Рядом со мной оказались супруги-американцы. Они поинтересовались, русская ли я. Я ответила, что да, я русская, из Сибири. Мы начинаем говорить о Сибири и о том, как там люди оказываются вообще и как оказалась моя семья в частности. Затем начался спектакль…
Описывать представление я не буду. Скажу только, что первая часть была посвящена Холокосту и что некоторые из присутствовавших в связи с этим сильно занервничали, поскольку, видно, не ожидали такой темы.
Актеры Дмитрия Крымова — это что-то потрясающее. Они и поют, и танцуют, и делают кульбиты, как в цирке, и вообще работают на износ. Столько талантов я давно не видела. К тому же они еще и рисуют. Все это как-то связано и завязано. Через все действие проходит музыка, причем музыканты прямо тут, на сцене и извлекают звуки из труб и прочих музыкальных инструментов.
Грустная тема, которая тем не менее была подана зрелищно и живо. В общем, скучать не пришлось. Синтетический театр Дмитрия Крымова напомнил мне поиски наших режиссеров-авангардистов. Почему-то пришли на ум имена Михоэлса и Мейерхольда, но сами понимаете, могу я судить об этих фигурах только в умозрительном ключе, поскольку уничтожены они был задолго до моего появления на свет. Ну, не будем тут предаваться печали, вспомним песню Дидоны: «Помни меня, но забудь мою участь...»
Во втором отделении стулья были расставлены по всему периметру зала, в отличие от первого акта, когда они стояли ярусами и этим хоть как-то напоминали интерьер классического театра с привычными сценой и зрительным залом.
Мои новые американские знакомцы, как только я вошла, стали махать мне руками, показывая на свободное место рядом с ними. Мне ничего не оставалось, как занять это место. Его номер был, естественно, тринадцать.
Представление началось, вернее, продолжилось, и к зрителям вышла Родина-мать, огромная фигура в три человеческих роста, похожая на старорежимную матрону в шапочке с косою, уложенной вокруг головы, и старорежимном пальто. Матрона напомнила мне почему-то Фаину Раневскую. За ручку с матроной вышел маленький и хрупкий Дмитрий Шостакович в круглых очках. Шостаковича играла актриса, талантам которой трудно было не позавидовать. Она была и прекрасной певицей, и балериной, невесомо перемещающейся по сцене, и профессиональным гимнастом, лазающим по веревкам. И все эти таланты, как это не покажется странным, ей очень пригодились в роли Шостаковича.
В один из моментов спектакля затюканный до полусмерти Шостакович пытался убежать от Родины, а она весело и задорно носилась за ним галопом. И тут я не выдержала и начала плакать. Что так на меня подействовало, я право и сказать не могу, дорогой читатель. В моей голове выстроились: затюканный Шостакович, Ахматова, Мандельштам и моя бабушка.
И надо сказать, я даже не знаю, чья судьба сильнее расстраивает меня, наверное, общая наша судьба. И наличие на сцене этой разухабистой Родины, которая вот так уже не один век гоняется весело за своими детьми в жизни, привело меня в состояние, которое довольно банально выражается фразой «слезы потекли градом». Соседи-американцы мгновенно протянули мне платок, и я, сгорая от стыда, начала им утираться. Мне было стыдно, что я такая идиотка. Но тут уж фразу не применишь «Над вымыслом слезами обольюсь». Родина, желающая открутить голову своим детям, никуда не делась, она по-прежнему на месте…
На встрече после спектакля Дмитрий Крымов пояснил, что фигура Шостаковича ему представляется очень необычной и противоречивой. Чувство юмора композитора, выражающееся, по мнению режиссера, в «галопах», сродни юмору человека, который начинает танцевать, когда его ведут на казнь. А чего стоит эдакое ерничанье Шостаковича в жизни и его неожиданные слезы и рыдания в ситуациях, когда «советский» человек обычно радовался. Вся его жизнь и творчество были отражением давления на его личность. Поэтому его творчество имеет столь же сильное внутреннее напряжение, как то давление, которое претерпевал художник от власти и режима.
Среди вопросов заданных Дмитрию Анатольевичу, был вопрос о молодежи, играющей в его спектаклях. По мнению задавшего вопрос участника проекта «Сноб», зритель реагирует на энергию молодых актеров, которые в большом количестве играют в спектакле, а режиссеру нравится работать с молодежью, поскольку молодые — они более пластичны. Вопрос был конкретно в том, помогает ли это использование молодежи общаться с публикой или мешает. Дмитрий Анатольевич ответил, что ему просто нравится работать с молодыми актерами, потому что они еще «не испорчены» театром, не исковерканы театром и жизнью. Режиссер выразил мысль, что и жизнь, и театр коверкают человека, и потому ему легче работать с чистыми и податливыми личностями вчерашних студентов, а о том, как на это откликается публика, он совершенно не думает.
Дмитрий Анатольевич, кроме прочего, признался, что в его спектакле играют не только актеры, но и все те, кто к театру хоть как-то причастен. Это и музыканты, и «цирковые», и техники — монтировщики сцены. В одном из последних спектаклей эти техники уже выходят и со словами. То есть и Лия Ахеджакова, и Валерий Гаркалин, и техники, и музыканты, и студенты — все вместе «строят» спектакль.
На вопрос о том, какова реакция публики на спектакль в Москве, Дмитрий Анатольевич ответил, что спектакль принимают довольно противоречиво. По его словам, с одной стороны, московская публика, понимает двойные и тройные смыслы и месседжи, как теперь модно говорить, а с другой стороны, она очень настороженная. После спектаклей в московской прессе было написано, что постановки Крымова — это «вторсырье», что темы эти, «художник и власть» и «еврейская», слишком заезжены и на них «только ленивый не отоспался». Тем не менее спектакли получают премии, как мы знаем, и не только внутри страны, но и за ее рубежами. И мнение публики не всегда совпадает с мнением критиков. А если тема «художник и власть» устарела, заметил Дмитрий Крымов, то Пушкина, Мольера и Булгакова надо выкидывать…
На вопрос, привезет ли Дмитрий Крымов свой спектакль еще раз в Нью-Йорк, он ответил, что это зависит от того, «как позовут». Он обратил внимание публики, что на все нужны средства и, собственно, спектакль состоялся в Нью-Йорке благодаря по-хорошему «сумасшедшей» директрисе театра, в котором мы смотрели спектакль. По словам режиссера, директриса делает все, чтобы театр знакомил зрителей с самыми разными постановками. «Она может головой пробить стену, она невероятный патриот своего дела», — охарактеризовал своего американского партнера Дмитрий Анатольевич.
Не буду утомлять читателя больше перечислением вопросов и ответов. Позвольте лишь привести ответ режиссера на вопрос о «свободном плавании». Дмитрий Крымов не представляет себе существование своего театра без государственного финансирования. Он считает, что система регулярного государственного театра спасает такие экспериментальные постановки и освобождает режиссера от мыслей об оплате электроэнергии и воды с теплом. Он считает невозможным существование театра в условиях свободной рыночной экономики, ну, во всяком случае «такого» театра.
Не раз уже задавала я себе мысленный вопрос о том, создал бы Тарковский такие фильмы, как «Андрей Рублев» или «Сталкер», живя где-нибудь в стране со свободной рыночной экономикой. Ответ Дмитрия Крымова на этот вопрос вновь вернул меня к моим прежним размышлениям. Я и сейчас не решилась бы дать на него ответ.
Мне очень хочется вспомнить замечательного человека Анатолия Эфроса, одного из моих любимейших режиссеров. Жизнь этого добрейшего и интеллигентнейшего человека прошла в эпоху, когда таким людям, как он, было довольно сложно работать. Жизнь не слишком баловала Анатолия Эфроса, но он успел сделать немало в русском театре. Он был цельным человеком, посвятившим свою жизнь театру и только театру.
На мой вопрос, считает ли Дмитрий Крымов судьбу отца удавшейся и считает ли он его полностью реализовавшим свои замыслы человеком, режиссер ответил утвердительно и отметил способность Анатолия Эфроса, несмотря на давление, возрождаться снова и снова в новом месте и с новой энергией.
Тринадцатого января исполнилось 26 лет со дня смерти великого режиссера Анатолия Васильевича Эфроса, и я считаю разговор, состоявшийся накануне, очень символичным. Анатолий Эфрос опять подтверждает свою способность возрождаться, только уже как бы некоей частью в спектаклях своего не менее талантливого сына Дмитрия Крымова.
И ничего, что в театре не было позолоты и скульптур в нишах. Зато там веял дух, дух свободный и способный к возрождению, дух свободного художника, творящего, несмотря ни на какие режимы и несмотря ни на какое давление.
Маша ну я не говорю же совершенно,что то что я видела гениально по форме и содержанию и все остальные мнения не существуют.Я очень рада,что ты несогласна. Плюрализм мнений это прекрасно.
К сожалению я не согласна с тобой, а согласна с мнением московских критиков. У меня было впечатление что я присутствую на выступлении любительского театра, и если неточности актеров и всеобщую неподготовленность еще можно списать на первый день выступлений (мы смотрели спектакль в среду), то избитость режисерских задумок объяснить этим невозможно.
Эту реплику поддерживают: