Пора валить, или как славно быть миллиардером. Заметки на полях любимых книг и горестных монологов
В «Иностранке» Сергея Довлатова есть эпизодический персонаж, корявый еврей по имени Цехновицер, который приносит подруге почитать «Архипелаг ГУЛаг». После чего настоятельно советует ей эмигрировать. И она уезжает в Америку, главная героиня повести, будущая иностранка, простая русская девушка из номенклатурной семьи.
Это чисто довлатовский юмор: навезти на резкость здравый смысл, опрокидывая привычные представления – о пользе чтения, например. Ибо диссидентский кодекс чести после знакомства с «Архипом» предполагал немедленную борьбу с кровавым режимом. Довлатов же, как известно, смешил читателя до полной потери самообладания, пользуясь таким приемом: подробно описывая шизофренический мир «совка» или эмиграции, он вдруг на миг вместе с героями вспоминал про норму. Ну, в самом деле, о какой борьбе помышлять, ознакомившись с концентрационной практикой советской власти? Либо бежать, либо застрелиться.
После Освенцима нельзя писать стихи. После ГУЛага нельзя жить в России. Впрочем, пафосные строки тоже вызывали у Сергея Донатовича недоверие и насмешку. Стихи писать не запретишь, и тема Аушвица в них уместна, и жить можно везде и уезжать можно отовсюду, но первая, естественная реакция после ознакомления с творчеством «литературного власовца» – валить. Другое дело, что норма в СССР была явлением экзотическим, и общественность ее отторгала. Как советская, так и антисоветская.
Проблема ведь заключалась не только в том, что родная власть миллионами уничтожала соотечественников – в пресловутых подвалах Лубянки и в лагерях, в рамках спецопераций по «переселению» народов или хорошо организованного Голодомора. Главная беда была в том, что непоправимо менялся, говоря по-научному, генетический код нации, а если формулировать попроще, то убивали лучших. И если брать образцовые исторические примеры, то в разгромленной Германии в последние годы войны погибали все, начиная с худших, а самых плохих потом повесили в Нюрнберге. У нас же послереволюционный и довоенный отбор тоже косил всех подряд, но у самых ярких, самых умных, самых вольнолюбивых, самых талантливых, самых работящих шанс уцелеть стремился к нулю. А потом была война, которая уже добивала народ, и счет шел на десятки миллионов. И можно было только поражаться чудесам воспроизводства, наблюдая, как в этой пустыне после смерти Сталина вырастали новые поколения ярких, умных, вольнолюбивых, талантливых, работящих.
Что же касается худших, убийц, стукачей, их прямых потомков и наследников, то этого добра в стране, пережившей генетическую катастрофу, закономерным образом осталось гораздо больше, нежели тех, кто уцелел или унаследовал таинственный европейский код в российской крови. Имею в виду ту часть образованных граждан, иностранцев в своей стране, которых историческая наука называет западниками, а нынешняя власть, вслед за Сталиным и Гитлером, именует пятой колонной и национал-предателями. И если судить по опросам, то число их по-прежнему довольно велико, около 20%, что ли, но атмосфера в стране такая, что дышать им с каждым днем все трудней. Поскольку погоду в стране делает власть, и процесс оскотинивания граждан при помощи госпропаганды и локальных побед геополитического размаха идет такими темпами, что вспоминаются исключительно 30-е годы – как в Германии, так и в Отечестве.
Кроме того, 80% – это ведь довольно большая цифра. Вычтем равнодушных или чувствительных к агитпропу: если завтра власть сменится и по зомбоящику начнут обличать Путина, то они, подобно прозревшим советским гражданам после ХХ съезда, искренне ужаснутся и заклеймят культ личности дорогого и любимого Владимира Владимировича. Но все равно немало останется и тех, кто до гроба сохранит приверженность идеалам и будет рисовать Путина на иконах, как ныне коммунисты, разгуливающие по площадям под красными хоругвями, рисуют на иконах Сталина. Таких у нас миллионы, и этот непоправимый сдвиг в сознании есть не только следствие госпропаганды, но и той катастрофы, о которой сказано выше. Как отмечал опять-таки Довлатов, «мы без конца ругаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить — кто написал четыре миллиона доносов?»
Вот они и написали. Точнее, пишут сегодня, вдохновленные историческими примерами, призывами начальства и той обстановочкой, что создана в стране. Путин смертен, но счастливое поколение, выросшее при нем или пораньше, воспроизводит то самое вечное большинство, которое славило царей, Ленина, Сталина, Хрущева, Брежнева, Андропова... Непобедимое большинство, и когда впадаешь в беспросветный исторический пессимизм, то кажется, что все демократические реформы в стране по сути своей антинародны. В отличие от любых погромов, заморозков, классовых чисток и захватнических войн, пробуждающих в населении массовый энтузиазм и повальное счастье.
«Фокус в том, что Путин и Россия в какой-то момент стали тождественны, – говорит журналистка с «докулистиковского» НТВ в беседе с Андреем Лошаком на «Кольте». – Уже непонятно, кто теперь из кого надувает эту жабу — Путин из России или Россия из Путина. Но очевидно, что процесс этот будет продолжаться до тех пор, пока жаба не лопнет».
К слову, это замечательный текст: собрание монологов наших журналистов, врачей, бизнесменов, которые преимущественно решили для себя главный русский вопрос: ехать или не ехать? И более всего тут поражает не решение, в конце концов границы открыты. Более всего поражают доводы, которые еще пару лет назад даже в сверхчувствительной интеллигентской среде могли бы показаться слишком уж радикальными.
«Я лично все чаще стал ощущать себя немецким евреем на чемоданах в 1933, 1935 или 1938 году, – формулирует Николай Клименюк. – Когда ты жил нормальной жизнью, а потом все стало иррациональным образом тебе на голову обрушиваться. И каждый следующий ужас просто невозможно было себе представить. Представить себе в 1933 году Освенцим было невозможно. И вот ты сидишь и видишь, что ужас сгущается и сгущается. Но в 1933 году или даже в 1935-м еще можно было собрать вещи и уехать. В 1938 году можно было продать все за бесценок и уехать. Прямо накануне войны тоже еще можно было как-то свалить. А потом — все. Потом можно было уехать только в товарном вагоне в газовую камеру». И если тема Освенцима применительно к путинской России все-таки еще вызывает вопросы, то общий настрой понятен. Да ведь и про абажуры уже сказано все, что можно было сказать.
Про атмосферу тотального идеологического маразма, страха и подозрительности при попытке задать самые безобидные социологические вопросы рассказывает политолог Ирина Соболева. О том, что в России стало совсем уж невыносимо заниматься малым бизнесом, повествует интернет-предприниматель Надежда Улюкаева. О катастрофической ситуации в медицине информируют переехавшие в Германию муж и жена Иван и Надежда Смирновы. О том, что в израильском посольстве в Москве «шок от наплыва желающих» эмигрировать сообщает М.Б., журналистка, которая месяц назад тоже подала документы на репатриацию. «Таких очередей не было с 1990 года», – цитирует она посольских. Причем уезжать она еще не готова, как и многие из тех, кто сегодня напряженно ищут и «находят у себя еврейскую кровь». А как еще «защититься от введения выездных виз, закрытия границ, отключения интернета, соцсетей, западных платежных систем, коллапса, когда вдруг решат, что недостаточно тех, кого уже посадили по делу 6 мая, а надо посадить всех, кто был на этой площади».
И если вчера и позавчера уезжали люди, порой не слишком охотно покидавшие Россию, вроде меня, иногда по причинам глубоко личным, то сегодня об отъезде задумываются такие как М.Б. Которая сейчас «работает над прекрасным проектом» и «совершенно не хочет» сваливать. Сегодня уезжают или готовят для себя запасные аэродромы те, кому в общем хорошо на Руси. Однако страх перед будущим в своей стране уже сильнее, чем страх неизвестности и почти неизбежное понижение статуса в том же Израиле.
Раньше друзья-журналисты, оставшиеся в Москве, спрашивали меня, надо ли эмигрировать, и я терялся с ответом, поскольку русскоязычному сочинителю текстов, по большому счету, на Западе делать нечего. Если он, конечно, не собкорствует где-нибудь в логове врага, поставляя телерепортажи для Первого телеканала. Теперь философские диалоги в прошлом и вопросы куда конкретнее: как уехать в Европу? Это даже не вопрос, это крик о помощи. И я по мере сил пытаюсь помочь, но силы, как говорится, неравны. Потому что второй профессии у друзей, как правило, нет, серьезных денег для открытия бизнеса тоже, еврейская эмиграция в Германию, резко замедлившись на уровне посольств, ускорения не обнаруживает. Да и не всем повезло родиться евреем, и тут я, отложив сигарету, нетвердой рукой ставлю смайлик.
А еще впервые в жизни мне, человеку по сути своей не жадному, остро захотелось иметь пару сотен миллиардов на текущем счету. Стать эдаким Абрамовичем, но с человеческим лицом. Потому что будь у меня такие деньги, я бы занялся сегодня самым важным в жизни делом – эвакуацией друзей и других хороших людей из той страны, которая ныне переваривает Крым и сходит с ума от радости, поставив на уши весь мир. А сотни миллиардов – это рабочие места, куда можно приглашать соотечественников, будь то бизнес, в котором я мало что понимаю, но мог бы нанять толковых менеджеров, или та же русская журналистика, которая пока на Западе пребывает в глубочайшей жопе.
Сотни миллиардов на сберкнижке – это надежда, наконец, видеть их каждый день, друзей, подруг и просто хороших людей из России, и не бояться за них, ежедневно по многу часов блуждая в Рунете и по суровой необходимости слушая новости российского ТВ. Безумная мечта, скажете вы? По-моему, самая что ни на есть нормальная мечта.
«Я шел и думал — мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда». Сергей Довлатов, эмигрант, любимый писатель, несчастливый человек, совсем не желавший уезжать и уж тем более – возвращаться. «Как все-таки ужасно, что у нас такая ненормальная родина, – писал он в одном частном письме, – было бы у нас дома что-то вроде какой-нибудь засратой Италии, как бы мы замечательно жили». Золотые слова. Что же касается «ГУЛага», то его, как я слышал, сегодня проходят в школе, и это еще одно, последнее доказательство того, как они у нас перепутаны насмерть – норма и сумасбродство.
-
Лариса Новицкая,
Марина Романенко,
Владимир Генин
Наталия Щербина,
Christina Brandes-Barbier de Boymont,
Aurelia Gheorghieva,
Наталья Белюшина,
Владимир Губченко,
Степан Пачиков,
Татьяна Сергеева,
Сергей Мурашов,
Наталья Самсонова,
Светлана Олефир,
Юлия Гельман,
Ekaterina Gould,
Алексей Алексенко,
Ольга Певзнер,
Алиса Мясищева,
Татьяна Щербина
замечательный текст
...странно лишь одно - почему предусмотрительная редакция не повесила на него замок?!
Эту реплику поддерживают: Степан Пачиков, Владимир Генин, Irina Abarinova, Татьяна Сергеева, Ekaterina Gould, Алекс Лосетт, Светлана Олефир