Коротко о Пифагорействе

Гениальное прозрение пифагорейства состояло в открытии математики, притом двояком открытии. Во-первых, она была открыта как особое мышление, где универсальным образом каждое легитимное утверждение получает статус полностью истинного или полностью ложного. Никаких полутонов, неясностей, недоговоренностей. Или—или. Мышление такого рода, к которому уже ни убавить, ни прибавить, несущее таким образом на себе печать объективного, универсального, сверхчеловеческого совершенства, предстало как чтение мыслей Бога. А коли так, то естественно было прийти и ко второму открытию—что в основе гармонии видимого мира, космичности, мыслимости, лежат именно такие, сияющие совершенством, мыслесущности. Отсюда пифагорейская формула о числе, лежащим в основании мира. Именно таков ее глубокий смысл, убедительная сила. Отсюда Коперник, отцы науки XVII века и вся последовавшая теорфизика.

Постоянным спутником, эксцессом и тенью пифагорейства было усилие натянуть математическое мышление на самого человека. Эта тень явила себя уже в платоновом "Государстве", продемонстрировав имеющим глаза, во что обходится и чем оборачивается последовательная рационализация человека и общества. Серьезно ли относился сам Платон к этому проекту, или его следует рассматривать как сократическую иронию, скрытое предупреждение—вопрос спорный. В любом случае, следовало бы не винить Платона за тоталитарный проект, но быть благодарными гению античности за проработку вопроса о последовательной рационализации общества. Проработка была первой, и вместе с тем сказавшей все главное. То, что впоследствии человечество крепко наступало на эти грабли—никак не вина Платона, а следствие недомыслия не читавших или плохо читавших его. Платон-то как раз предупредил о последствиях, и если уж в чем и виноват, так в том, что не прокричал об этом во всю голову, а прикрыл своим одобрением, кажущимся или действительным. Упущенным в проекте “Государства” оказался живой творческий человек, чья свобода была принесена в жертву социальной правильности, порядку и регламенту. Оказался забытым самый главный вопрос: ради чего живет человек, в чем смысл жизни? Все затмил оптимальный социальный порядок и задача его удержания. Это затмение было вызвано неявной абсолютизацией социальной правильности, четкой справедливости, возведением их в высшую ценность. Под пифагорейское “число” подводился уже сам человек, и тем самым безнадежно терялся. Та же история повторилась через два тысячелетия в сциентизме Просвещения, во французском социализме, связанном с именами Кондорсе, Сен Симона и Конта, и далее перекинувшемся в Германию, оказав влияние на Гегеля и выразившись в учении Маркса. Подробно эта идейная линия была изложена Фридрихом Хайеком в "Контрреволюции науки" и других работах.  

Прошлое столетие продемонстрировало ограниченность пифагорейского мышления не только через порожденные эксцессами рационализма гибельные проекты тоталитарных режимов, но уже и в неживой природе. Открытие квантовой неопределенности и классического хаоса явили, что и природа не вполне задана, что она раскрыта новому. Прав оказался Эпикур с его клинаменами, узревший, что свобода воли была бы невозможной, если бы движение атомов было предопределено. Отдавая себе отчет в границах пифагорейства, было бы ошибкой терять главное его прозрение, “число”, лежащее-таки в основании природы. Да, природа не сводится к этому основанию, даже мертвая природа не сводится. Дом не сводится к фундаменту, не ради фундамента построен, и фундамент не сам собой заложился, но стоит-таки дом на твердом фундаменте. Пифагорейская вера в математичность природного "фундамента" указывала не только на то, что есть какая-то математика в основе природы, но на много большее: что эта математика красива и достаточно проста, чтобы оказаться доступной человеку, и причастие ей свято, ибо есть причастие божеству. Пифагорейство верило таким образом в богочеловечество особого рода, через божественность разумного начала в человеке. Эта вера в математическую красоту, скрытую за явлениями природы, и вера в человека как в каплю божественного разума была одним из двух великих начал, из которых выросла Западная цивилизация, с ее науками и технологиями. Другим началом была библейская вера, учения пророков и апостолов, раскрывших другое измерение богочеловечества—в любви.