Товарищ Дынин и его пионеры
В ходе обсуждения фильма я не раз чувствовал себя директорм пионерского лагеря, окруженным пионерами, которые не дают ему сказать ни слова, отсюда и название: Товарищ Дынин и его пионеры. А я ведь хотел только, чтобы все хорошо было и с пользой…
Обсуждение началось еще на лестничной клетке:
- Здорово, - говорят, - смешно очень: второй день без первого, первый день без второго...
А пробегающий мимо физрук - не тот, которого пионеры Гусем прозвали, а наш, Сергей Викторович, добавляет:
- И два дня без третьего!
И я понял, что такое Образование. Это пространство общих цитат (пространство культуры), когда на лестничной клетке подросток и взрослый понимают друг друга с полуфразы
Начало урока, как пишут в романах, не предвещало ничего трагического.
- Фильм, - говорят, – классный! Выгнали из лагеря, эпидемия, глупый начальник, похороны бабушки - веселая комедия!
И Максим добавил:
- Я был в таком лагере. Однажды лежал в больнице, там тоже мальчишки за забор лазили. Фильм о нашем детстве…
- А, может…
- Мы молчали, когда в «Городе Зеро» вы учили нас видеть политические смыслы. Терпели, когда «Барона Мюнхгаузена» раскладывали по полочкам. Но здесь-то – хорошая детская комедия…
Рассказать о своем понимании картины мне на уроке не удалось – так возникла эта глава книги. Простите за банальности: текст обращен не к пятидесяти - а к пятнадцатилетним.
ЗАБОР
Первые три минуты фильма мы видим забор: титры на его фоне под веселую музыку; ворота, глазок в них - первая дырка в заборе; он очень длинный – длиной в весь фильм: за него выгоняют Костю Иночкина; через дырку в нем пробирается Костя назад в лагерь; за него прыгают мальчишки в крапиву; в последних кадрах фильма – кусочек забора на пляже, где купаются дети - и он падает сам по себе, за две секунды до того, как толпа детей во главе с товарищем Митрофановым приближается к нему. Забор упал – конец фильма.
Продолжение забора – сеть, которой вылавливают детей из речки; и опять же, дырка в ней: «Вырвался! Ушел!»
В советских фильмах и литературе шестидесятых-восьмидесятых годов действие часто происходит в каком-то странном пространстве: придуманный город, планета; вспомните «Город Зеро», «Убить дракона», «Трудно быть богом», «Кин-дза-дза». А здесь – пионерский лагерь, обнесенный забором. Ясно, фильм не о лагере, где провел лето Максим.
ГИПСОВЫЕ ПИОНЕРЫ
Первые кадры: тетеньки, готовящие лагерь к открытию, замазывают дырки на животах гипсовых статуй. Эти гипсовые пионеры определяют весь ландшафт: вид спереди на главную аллею, вид сверху. Статуя пионера, как и фрагмент забора, присутствует даже на пляже – куда ж деться!
А настоящие пионеры этого лагеря вполне похожи на своих гипсовых товарищей: горнист на фоне распорядка дня, пионеры второго отряда, на которых нужно равняться пионерам первого – те же статуи.
Статуя, в контексте жизни пятидесятых-шестидесятых, когда сносились памятники – знак еще более очевидный, чем забор.
Гипсовый пионер – всем ребятам пример. «Первый отряд, равнение на второй!»: дисциплинированные, в ряд стоящие, отдающие салют по команде – такими должны быть пионеры по мысли товарища Дынина. Кстати, в конце фильма товарищ Дынин мечется, с неврученным тортом, одинокий, по аллее гипсовых пионеров.
И сцена ночного возвращения Кости Иночкина в лагерь. Статуи, ночью, за забором, с жуткой подсветкой и ухание совы – это что такое? И, главное: гипсовые барабанщики и стрелки, преследующие несчастного Костю; лучник разворачивается как живой, почти поражает нашего героя. Где в русской литературе мы видим оживший памятник, преследующий маленького человека?
ВЕРХ И НИЗ
«Мы с тобой были кровные враги, а теперь кровные братья… Но в лагерь я тебя все равно не пущу!», - кровь Кости Иночкина, помпой перегоняемая в артерии товарища Дынина. Эти два человека, два антагониста, становятся половинками одного существа.
И не случайно Костя поселился, вернувшись в лагерь, не в шкафу и не в сарае - а под трибуной товарища Дынина; и когда тот ногой отбивает такт: «Начинаем парад- карнавал…» - Костя как атлант держит начальника лагеря. Опять: Иночкин и Дынин – одно существо, две половинки, низ и верх.
А первое знакомство их, первый, так сказать взгляд диреткора лагеря на пионера, переплывшего речку? С вершины холма, со всей высоты своего положения – смотрит вниз, в самый низ, и что там видно в биноколь? Попа Кости Иночкина. Вот тебе и Франсуа Рабле с карнавалом, и Михаил Бахтин с «верхом» и «низом» в средневековой культуре; и, более актуально, «вертикаль власти»: наверху одинокий вождь и внизу – попа пионера.
И, последнее, парад-карнавал и Костя появляется из чрева Царицы полей, получает приз, поднимается на пьедестал – он наверху! А внизу, падает в грязь, тот неизвестный осведомитель. который постоянно что-то шептал начальнику на ухо.
Мир перевернулся. Товарищ Дынин едет в грузовике домой, выгнанный из лагеря, с теми же флягами для молока, с этикеткой на чемоданчике: «Тов. Дынин» - прям Костя Иночкин.
DEUS EX MACHINA
Какой счастливый конец! Костя вылезает из кукурузы, дядя Митрофановой зовет всех купаться на речку, бабушка Кости и пионер №13 перелетают на другой берег, товарищ Дынин отправлен домой. Редкий хеппиэнд для русской литературы и кинематографа.
Deus ex machine - так греки называли сценический прием, когда в конце пьесы неизвестно откуда вылезал Зевс, и все кончалось хорошо. Костя Иночкин, вылезающий из гигантской кукурузы, установленной на кузове машины, очень похож на этого деуса.
Но главный Deus ex machina, все-таки не Костя Иночкин, а товарищ Митрофанов. Номенклатурный работник, наверное, секретарь обкома, к приезду которого директор готовит лагерь с первого дня, как-то просто и спокойно говорит: «Кончайте, ребята, с этой ерундой. Айда на речку купаться!» Вот он, самый счастливый сценарий выхода нашего общества из состояния ерунды. Ни побег пионеров из лагеря, ни возмущение родителей, ни бунт сотрудников – эти сценарии не прошли. Что же, будем ждать, приедет молодой, симпатичный, в белой рубашке дядя Митрофановой, по – гагарински улыбнется, скажет: «Айда, ребята» и махнет рукой…
КОГДА ФИЛЬМ УЖЕ КОНЧИЛСЯ
Вот два видения фильма: мое и их. Кто тут прав больше? Дело не в том, что мне 47 дет, я прожил в три раза больше их и, следовательно, у меня больше так называемого культурного контекста. Сила моя в том, что я допускаю возможность и правильность их видения картины как смешной комедии про пионерский лагерь, как фильма на все времена, про общечеловеческие ценности, отношения между детьми… Я признаю этот смысл - но допускаю возможность и другого.
Весь этот разговор не о фильме - а о том вообще, что мы делаем в школе. Что такое образование? Я бы для себя сформулировал так: если ученик уходит с урока, хоть немного изменив свою точку зрения, сумев разбив скорлупу изнутри, отказаться от позиции «очевидности» - значит, дело сделано. Если нет – тупик.
Двадцать лет назад мы имели жесткую структуру, однозначное мировоззрение, и задача была – расшатать его. Как тогда мы радовались и умилялись высказываниям «Я думаю», «Мне кажется». Подталкивали детей: «Что ты думаешь по этому поводу?» «Выскажи свое мнение!»
Расшатали. Человек, не смотревший фильм и не читавший книгу, может прийти и сказать что угодно - и это будет «его мнением». Спор невозможен, когда на любой аргумент отвечают: «Это мое мнение». А ведь это не математика и не физика – гуманитарные науки! – и тут не возможно строгого доказательства.
Спросить бы автора… А если автор чего-то не предполагал сказать, но невольно сказал? Например, с ожившей статуей – Медным всадником? Если зритель в рамках своего контекста увидел новый смысл – имеет ли он на это право?
Но все же в одном старшеклассники меня убедили - сказали то, о чем я не думал. Это по поводу Deus ex machine: не такая уж грустная концовка, изменения в этом лагере происходят не только по мановению руки товарища Митрофанова с гагаринской улыбкой; переворот, в прямом смысле – верха и низа, вызрел изнутри: друзья Кости, которые собирали котлеты, прыгали в крапиву, устраивая эпидемию, и прятали его в кукурузу; пионервожатая Валя, которая читает Чехова, заступается за выгнанного Костю и вступает в заговор с пионерами; физрук и завхоз с соленым огурцом, который приносит первое и второе Косте, перешедшему на подпольное положение - не все так грустно. А товарищ Митрофанов – что ж, он улыбнулся... сказал: «Поехали!» и взмахнул рукой.
Вот о чем рассказали мне одиннадцатиклассники. Я их понял. Я смог сделать то, чего ожидал и от них: не отказываясь от прежней позиции, принять и другую точку зрения.
