История повторяет саму себя

В субботу 17 июня 2017 года сразу же после пожара в одном из высотных зданий Лондона, унесшего около ста жизней, английские газеты вышли под страшными заголовками: Исчезнувшие в Гренфелл Тауэр — этаж за этажом — дети и целые семьи (Metro); Сколько погибло детей?! (Express); МЫ ИХ ПОТЕРЯЛИ — воспитанники детского сада Гренфелл (The Sun). История действительно повторяет саму себя. В мае 1945 года, в самом конце Второй мировой войны, журнал New Republic опубликовал стихотворение валлийского поэта Дилана Томаса (1914–1953 гг.), написанное им после того, как он узнал о смерти маленькой девочки при пожаре в лондонском доме в результате налета немецкой авиации. Это стихотворение звучит также свежо, как и более семидесяти пяти лет тому назад.

Dylan Thomas
A Refusal to Mourn the Death, by Fire, of a Child in London

Never until the mankind making
Bird beast and flower
Fathering and all humbling darkness
Tells with silence the last light breaking
And the still hour
Is come of the sea tumbling in harness
And I must enter again the round
Zion of the water bead
And the synagogue of the ear of corn
Shall I let pray the shadow of a sound
Or sow my salt seed
In the least valley of sackcloth to mourn
The majesty and burning of the child’s death.
I shall not murder
The mankind of her going with a grave truth
Nor blaspheme down the stations of the breath
With any further
Elegy of innocence and youth.
Deep with the first dead lies London’s daughter,
Robed in the long friends,
The grains beyond age, the dark veins of her mother,
Secret by the unmourning water
Of the riding Thames.
After the first death, there is no other.//

Структура этого поэтического текста довольно проста: двадцать четыре строки, разбитые на шесть строф и написанные со следующей ритмической основой: 1-2-3-1-2-3. Это стихотворение служило и служит объектом довольно тщательного анализа, поскольку тема смерти как антипода и естественного продолжения жизни является одной из ключевых в человеческом сознании Ссылка. Это аналитическое восприятие поэзии Томаса адаптировано и к академическому языкознанию, показывающему студентам, как «используя составленный в алфавитном порядке «расчетный» список существительных (и фраз, преимущественно составленных из существительных) этого стихотворения, можно предсказать форму, тон и даже контекстуальную основу других стихотворений Дилана Томаса Ссылка.

А теперь послушаем самого Дилана Томаса: Я создаю образ — хотя само слово «создавать» не представляется мне правильным. Я, скорее, позволяю образу «создаваться» самому во мне, а затем применяю к нему интеллектуальный и критический инструментарий, которым я владею. И в этом процессе возникает другой образ, и пусть он противоречит первому, создает третий образ, возникающий из двух первых, и пусть они все конфликтуют друг с другом.

В этом и есть чувственно-ассоциативная квинтэссенция поэзии Дилана Томаса — вызревающий подспудно образ, оформляемый поэтически в определенные словосочетания, и в процессе этого оформления рождающий следующий образ, который на границе взаимодействия с первым образом рождает третий. Еще более противоречивый…

Именно поэтому попытки подвергнуть формальному построчному анализу поэтические тексты Томаса, а затем оформить результаты этого анализа на другом языке (что, собственно, и является методологической основой профессионального перевода), на мой взгляд, терпят абсолютную неудачу. Эти переводы являются хорошей иллюстрацией того, как аналитический («пословный») перевод сложной чувственно‑ассоциативной (образной) словесности превращается в неосмысленный набор словосочетаний. Мне бы очень хотелось, чтобы вы начали знакомство с этим стихотворением Томаса с прослушивания записи его собственного чтения Ссылка. Прослушайте чтение Томаса несколько раз (два? пять? десять?), пока создаваемые им звуковые образы не создадут у вас единую ассоциативно-чувственную «канву». Даже если при этом значения далеко не всех слов и словосочетаний вам будут понятны. И только затем перейдите к чтению оригинала, а затем к чтению перевода. При этом прочитайте его не про себя, а вслух. Проделав эту совсем непростую и достаточно длительную работу, после чтения перевода остановитесь и попытайтесь сформулировать для себя одну простую мысль: сохранилась ли у вас внутри та ассоциативно-чувственная «канва» в ряду: аудиозапись -> оригинал -> перевод стихотворения.

Отказ оплакать смерть ребенка на пожаре в Лондоне
Никогда еще до становленья людского вето
все – от чудища до ромашки,
отцовство во мраке смиренно прѝняв,
отвечают осколкам последним света
и часу отмашки,
океану, закусившему удила, и ворчанию ливня.
И я опять принужден возвращаться в темень
Сиона. У влажных четок
в доме молельном, полном людей как початок зерен
должен ли я поклоняться звуку и тени
или омыть их слезами? Нечеток
путь мой в долину скорби и рубищем черен -
его величество и смерть одного ребенка.
Я не казню и не милую
весь ее род людской с его запоздалой истиной,
не богохульствую над его дыханием звонким,
и над такою милою
элегией - невинной, простой и истовой.
С первой смертью Лондона дочь заснет, облаченна
в саван старинных уз,
зерен бессмертных, темных родительских вен и чужих
секретов воды, что хранит обреченно
Темзы разбитый шлюз.
Больше не будет смертей после первой из них.

Перевод Бориса Аронштейна