Почему люди не любят, не хотят и не умеют просить?
Что бы в моей жизни ни происходило, во все времена меня преследует один и тот же затык, то бишь черта характера. Я даже немножко ею горжусь, хотя подозреваю, что достоинство это мнимое и на самом деле усложняет мне жизнь. Долгое время я не решалась обсудить этот вопрос даже с самыми близкими, но как-то раз во время дружеского застолья зашел разговор на сопряженную тему. Выяснилось, что я не одинока: почти все мои знакомые страдают тем же недугом. Когда мы признались в своем общем страхе, проговорили его, стало легче: согласитесь, это важный шаг на пути решения любой проблемы. Так что же это за затык такой, который наверняка обнаружится у многих из вас?
Начну издалека. Лет десять назад внезапно и очень горько закончилась одна моя нежная дружба — предательством. Мало того: коварство близкой подруги еще и влетело мне в копеечку. В первые дни было очень тяжело: от душевной боли меня прям скрутило — в туалет по стеночке ходила. И тут приятельница позвала туда, где я никогда не была — в горы, в Гималаи... в Непал. С тех пор почти каждый год я либо хожу в высокогорные треки, либо пускаюсь в паломничество по буддийским святыням, либо лечу в Индию на аюрведический детокс — выполаскивать душу и тело. Таки есть две вещи на свете, которые меня успокаивают и исцеляют: горы и Восток.
В одну из таких поездок я отправилась в Королевство Бутан (году эдак в 2013-м). Позволю себе короткий экскурс в политическую географию: Бутан — крошечное государство, зажатое между Индией и Китайским Тибетом на юго-восточном склоне Гималаев. Страна сколь древняя, столь и закрытая: первые туристы здесь появились в 1974 году, а до этого посетить Бутан можно было лишь по личному приглашению короля. Да и сейчас в качестве индивидуального путешественника в страну не попадешь — только через лицензированного туроператора и заплатив сумму, установленную государством: не менее 250 долларов за день пребывания. Спешу упредить ваше разочарованное «ого!»: сюда входит размещение в гостинице, питание, услуги гида, водителя и шерп, а также ежедневная госпошлина в 65 зеленых — на мой взгляд, вполне терпимо.
Политический строй в Бутане — конституционная монархия: во главе демократической партии стоит король, власть передается по наследству — такой вот оксюморон. Здесь нет преступности, нищих и голода, а показатель ВВП заменен на валовое национальное счастье. Эта важнейшая государственная задача — обеспечение населения счастьем — прописана в конституции, и за ее выполнением следит целое министерство. Поддержание традиций, духовное здоровье и сохранение природы — краеугольные камни счастья по-бутански. Здесь запрещено: курить (туристам за ввоз сигарет приходится платить громадную пошлину); использовать пестициды и другие химикаты; строить дома, не соответствующие этническому стилю; носить любую одежду, кроме национальной (имеется в виду гражданам). Также запрещены рыбная ловля, охота и причинение любого вреда флоре и фауне, а интернет, телевидение и мобильная связь есть только в крупных городах — власти зорко блюдут самобытность своей страны. На первый взгляд, ограничения чрезмерны — какое уж тут счастье! Однако, присмотревшись к местным (тем же шерпам, сопровождавшим нас в Гималаях), действительно веришь в то, что так оно и есть: Большой Брат — государство — заботится о них, и бутанцы радуются жизни, как дети.
Бутан — один из важнейших столпов буддизма в мире. Эта религия имеет множество школ, т. е. толкований, и с подачи Падмасамбхамы (реинкарнация Будды Шакьямуни) здесь преобладает школа Ньингма. Падмасамбхама (он же гуру Ринпоче) перенесся в Бутан в VIII веке верхом на тигрице, а в XVII рядом с пещерой, где он медитировал, прямо в скалах на высоте 3120 метров был воздвигнут (скорее, вырублен) монастырь Такцанг-лакханг — «Гнездо тигрицы», одно из священнейших буддийских мест и повсеместно известный символ этой страны. Целью нашего путешествия было погружение в культуру Бутана и паломничество по горным монастырям: из Паро, где есть международный аэропорт (между прочим, входящий в десятку самых опасных в мире), наша маленькая группа должна была совершить переход в столицу — Тхимпху. Вы спросите, почему я так подробно останавливаюсь на всех этих деталях? Отвечаю: они имеют непосредственное отношение к исследуемой проблеме и уж точно отражают значимость того, что там со мной произошло.
В день прилета, за ужином, мы обсудили с гидом программу путешествия, в том числе, завтрашний подъем к «Гнезду тигрицы» — тренировочный марш-бросок перед выходом в горы. Нужно сказать, гид в Бутане — профессия престижная: гиды представляют лицо страны, каждый получает университетское образование и говорит как минимум на трех международных языках. Вот и наш толмач оказался весьма эрудированным и приятным во всех отношениях человеком. Уж не знаю, как мне пришла в голову эта крамольная мысль, но после десерта я отвела его в сторонку и спросила, есть ли шанс получить личную аудиенцию у ламы монастыря — мол, я слышала, такие прецеденты случаются. Гид к просьбе отнесся серьезно: «Вам действительно очень нужно?». Пришлось посвятить его в перипетии своей жизни: сначала — становление бизнеса (работа, работа, работа). Любовь... громадная, но выгоревшая дотла. Затем брак: вроде по любви, а в результате едва меня не разрушивший. Болезнь. Параллельно — профессиональный успех, блестящая карьера дизайнера... тяжелый развод и, наконец, свобода. Месяц назад неожиданно познакомилась с мужчиной, и так меня к нему потянуло!.. Вроде бы чувства взаимны, и все же что-то останавливает — боюсь новой боли. Да и с бизнесом незадача — я будто на распутье, не знаю, куда курс взять. Короче, полный раздрай — экзистенциальный кризис.
Гид улыбнулся: «Так что важнее: бизнес или мужчина?». Я почти не задумывалась: «Сейчас любовь, с ней я со всем справлюсь. И вот еще что: у нас пока ничего не было... в смысле, секса: я хотела как бы очиститься здесь, в Бутане». Гид оживился и взглянул на меня с новым интересом. Оно и понятно: в Бутане официальной религией является тантрический буддизм, и сексуальная близость в тантризме — один из способов достижения просветления. Таким образом, признание в воздержании его весьма впечатлило. «Ничего не обещаю, но сделаю все, что смогу», — сказал он.
Наутро мы выдвинулись к «Гнезду тигрицы». На мой взгляд, живописать красоты гималайских пейзажей — дело неблагодарное: величие здешней природы столь же непостижимо, сколь животворяще. Нигде я не чувствовала такую близость к Богу и такое единение с Ним, как здесь. Правда, в тот раз испытать подобные чувства не удалось: на пути к монастырю было довольно много паломников, и, если буддисты шли тихо, приветствуя встречных улыбчивым «Намасте!», то «наши» (то бишь бледнолицые всех мастей) вели себя весьма непосредственно. Однако чем ближе к монастырю, тем гуще становилось тишина. Казалось, время и пространство сплелись в единый клубок, и лишь разноцветье тысяч молитвенных флажков возвращало к реальности: трепеща на ветру, они разряжали священное молчание.
У самого входа в монастырь мы сдали все гаджеты (в дзонге фотографировать запрещено), сняли обувь и вошли. Изнутри монастырь показался почти игрушечным: земляные дворики, низкие постройки... вырубленные в скалах лестницы, шаткие деревянные мостки. В одном из дворов я застыла, буквально физически ощутив на себе чей-то взгляд. Обернувшись, увидела, что с балкона второго этажа на меня в упор смотрит монах в типичном красно-оранжевом сангати, обнажавшем правое плечо. Было трудно сказать, сколько ему лет, и это весьма характерно для буддистов: может, под сорок, а может, все шестьдесят. Он был начисто выбрит, кожа на лице и обнаженных руках — тонкая и гладкая, маленькие кисти — как нарисованные. Стоило мне на секунду отвести глаза, и монах исчез, как и не было! И тотчас же снизу в дверном проеме показался наш проводник: «Иди, иди сюда, — замахал он мне. — Лама согласился тебя принять!». Я нырнула в темень каменного пролета, поднялась наверх, вошла в просторную комнату с низкими потолками. Мебели почти не было — так, кое-где разбросаны утлые подушки и коврики... на стенах — древние танки (изображения типа наших икон). У окна, чуть в стороне от прямого света, сидел тот самый монах: это и был лама Такцанг-лакханга.
Проводник жестом пригласил меня сесть на пол, напротив ламы; сам примостился сбоку, заговорил на своем языке. Лама молча слушал, ни разу не взглянув ни на меня, ни на гида. Лишь однажды, при какой-то фразе моего толмача он приподнял брови и что-то переспросил. Гид обратился ко мне по-английски: «У тебя и вправду не было секса с этим мужчиной?». «Так и есть», — подтвердила я. Лама кивнул, снова углубился в себя, и проводник завершил рассказ. Наконец, лама поднял свой взор прямо на меня... Никогда прежде я не видела таких глаз!
Есть одна буддийская мантра, которую я очень люблю — «Чидананда»:
Chidananda Rupah Shivoham Shivoham
Mano Buddhi Ahankara Chitta Ninaham
Nacha Shrotra Jihve Na Cha Ghrana Netre...
Я вечное блаженство. Я — Шива.
Я ни ум, ни интеллект, ни эго или сознание.
Я ни уши, ни язык, ни нос или глаза,
Я — вечное блаженство. Я Шива.
……………………………………………………….
Я — без понятия и без формы.
Я всепроникающий во всех смыслах.
Я вижу равенство во всём, я ни за свободных, ни за рабов.
Я вечное блаженство. Я — Шива.
Мантра достаточно длинная: слово Chid означает «осознанность», Ananda — «блаженство», Shivoham — «я Шива, я осознанность». Впервые эту молитву 1200 лет назад напел Ади Шанкарачарья, отвечая на вопрос мудреца «кто ты?». В то время Ади было 8 лет, но он был настолько духовно развит, что спонтанно произнес слова, разрешающие все сомнения насчет того, что мы мним о себе и кем являемся... И все это было в глубоких, как горное озеро, глазах ламы — я просто потеряла ощущение реальности. И что еще интересно: хотите верьте, хотите — нет, но за все время, что мы смотрели друг на друга, ни он, ни я ни разу не моргнули... сколько это длилось, я не знаю.
Лама воскурил благовония и спросил у меня дату рождения. Положил перед собой толстенную древнюю книгу и связку дощечек с предсказаниями — что-то вроде этого. Взял в руки маленькую коробочку, сосредоточенно потряс ею и выбросил на пол пару игральных костей — как в казино. «Возьми в руки кости... обдумай хорошенько, чего ты хочешь, и попроси у меня. У тебя есть три попытки. Проси!», — сказал лама.
Я закрыла глаза и сосредоточилась только на одном: чтобы все получилось с мужчиной, которого я вожделела — и мне выпала худшая комбинация. Проводник хмыкнул и буркнул в мою сторону: «Думаю, я знаю, что ты загадала. Здесь — пустота: отношений не будет, ничего, кроме секса» (кстати, впоследствии так оно и вышло). «Проси снова!», — велел лама. Во второй раз я расширила спектр своих желаний: пусть все сложится с этим мужчиной, пусть увенчаются успехом два моих текущих проекта... укрепится здоровье мамы, разрешатся проблемы моих детей — бросила. Комбинация выпала ненамного лучше. Проводник воззрился на меня с нескрываемым сочувствием: это ж надо, какая невезучая женщина! «У тебя осталась последняя попытка, — изрек лама. — Проси!».
Ну, тут я раззадорилась не на шутку: ах так! Я не стану озвучивать весь список своих желаний, уж больно он обширен, амбициозен, да и личное это... Яростно потрясла костями и выбросила на ковер: выпала восьмерка, сакральное число монастыря «Гнездо тигрицы» — символ бесконечности! Гид восхищенно зацокал языком, а лама удовлетворенно кивнул и поднял на меня свой всепроникающий взгляд: «Хорошо! Ты христианка? Православная... Вот что я тебе скажу: мало молишься и мало просишь — мало просишь у Бога и у людей... Проси больше, не бойся! Иди, и будет тебе знак».
...На следующий день мы вышли на тропу. В Бутане трекинг немного другой, чем в Непале. Во-первых, он более пологий: для моего сердчишка — самое то. А еще здесь нет гестхаусов — домашних гостиничек в горных деревушках, где можно относительно комфортно передохнуть: в Бутане ночуют в горах. Обычно мы выходим очень рано (по Москве в четыре-пять утра). Затем шерпы собирают весь скарб, навьючивают лошадей и выдвигаются вослед. Через пару часов караван нас обгоняет, и когда в конце дня мы приходим к месту стоянки, там уже разбит лагерь: стоит шатер для ужина, поодаль — двухместные палатки со всем необходимым, горит костер, греется вода, готовится еда — ноздри тут же раздуваются от запахов тибетской кухни. В шесть вечера садимся ужинать. Уже темно и холодно: в горах ночь опускается очень рано и очень быстро. В ход идет кукури-ром — непальская спиртовая настойка из тростника; начинаются неспешные разговоры. В тот раз после ужина друзья, захватив пару бутылочек рома, собрались в гости: оказалось, на плато мы не одни — совсем рядом паслось стадо яков под патронажем своего хозяина, старого пастуха-тибетца.
Я же осталась сидеть на хлипком складном стульчике у брызжущего искрами высоченного костра: холодно! Даже грелка под попой и два домотканых пледа не спасали: горы, высота... Откуда-то из темноты донесся смех друзей и приветствие пастуха: «Намасте — намасте!». Я огляделась: яки раздумчиво щипали скудную траву, позвякивая колокольчиками, и временами зычно мычали. Уставшие шерпы, приткнувшись друг к другу, слушали видавший виды транзистор: судя по репертуару, что-то вроде местной «Европы+». Куда ни кинь взгляд, со всех сторон горы. Линия горизонта исчезла, а может, просто поднялась выше — на уровень горных вершин. В который раз меня охватило божественное ощущение полноты жизни: я — в Гималаях, на высоте четырех тысяч метров!.. Глядя на незнакомые звезды, я чувствовала себя на краю мира и в центре Вселенной одновременно. Самое время вспомнить И. Канта с его нравственным законом или того же Бродского («Ночью, мира на краю...), а я все крутила и крутила в голове слова ламы Такцанг-лакханга: «Мало молишься, мало просишь у Бога и у людей».
Этот «затык» я и имела ввиду в начале своего рассказа. Уж так я устроена: на пузе буду ползти, и пусть за мной кровавый след стелется, но помощи не попрошу. Почему?! Почему я... почему многие из нас не умеют, не хотят, не любят, стесняются и даже боятся обращаться с просьбой? Попросить о чем-либо — без разницы, значительном или пустяшной услуге, но попросить! Конечно, речь идет о нормальных людях (не тех, кто априори убежден, что все им должны) и нормальных, посильных просьбах.
«Никогда ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут». Эта известнейшая булгаковская фраза многих из нас на годы (на десятилетия!) ввела в дьявольское заблуждение — недаром была сказана Воландом, Князем Тьмы. На самом деле, это лишь фигура речи: не придут и не дадут. По всей видимости, алгоритм взаимодействия человека со Вселенной и вправду другой: «Просите, и дано вам будет», — гласит Евангелие от Матфея. Однако просить для многих — тяжкое испытание, почти невозможный шаг; иногда человек ждет до последнего в надежде, что другие сами догадаются, в чем он, бедолага, нуждается. Но как другие (даже самые чуткие из них) это сделают, то бишь догадаются?! Им, обремененным кучей собственных забот, порой просто некогда оглянуться.
Разговор длинный, и я рискнула обобщить мнения по этому вопросу — и психологов, и друзей, и свое собственное: возможно, в каких-то моментах вы узнаете себя. К примеру, я по своей природе control freak — и этим все сказано. Для меня попросить кого-то об услуге или помощи означает напрячь другого человека, обременить собою, и, как следствие, впасть от него в зависимость: о ужас, теперь я обязана! Зависимость от чьей-либо воли мучительна: мне крайне важно держать свою жизнь под собственным контролем, а обращение за помощью означает ослабление или даже утрату этого контроля. Эта утрата не умаляет мою самооценку, но она свидетельствует об уязвимости, беззащитности перед миром... размывает мои границы, снижает ощущение безопасности. А моя потребность в безопасности стремится к абсолюту, и я не вижу здесь кушетки, дабы прояснить, из какого детства эта потребность произрастает. Может, самое время вспомнить Э. Берна с его «Играми...» и транзактным анализом? Согласно его структуре личности, в различных обстоятельствах человек ведет себя сообразно одному из трех эго-состояний — Я-Родитель, Я-Взрослый, Я-Ребенок. Обращаясь с просьбой, мы по умолчанию ставим себя в позицию Ребенка, зависящего от Родителя: кто его знает, как тот поступит и чем это обернется для нас! Назовем лишь три возможных реакции Ребенка: стыд (просить о помощи вообще стыдно), разочарование (в случае отказа) или доказательство того, что Ребенок в принципе не достоин помощи (так что лучше не дергаться и не просить вовсе). Факт остается фактом: я стараюсь избегать любых(!) ситуаций, когда вынуждена о чем-либо просить. Все, что я могу сделать сама, я делаю. За все остальное предпочитаю платить, чтобы оставить последнее слово за собой.
Как уже было сказано, поговорив с друзьями, я обнаружила, что подобная дилемма существует, по крайней мере, у 80% из них: да, обращение с просьбой и вправду выглядит как проявление зависимости, но!.. Разве, будучи социальными существами и постоянно коммуницируя, мы не зависим друг от друга? Почти все время и хоть в какой-то степени?.. Спецы от психологии считают, что нежелание обращаться с просьбой — разновидность защитной реакции на психотравму, а неумение просить и нежелание это делать — взаимообратные и взаимозависимые сущности. В попытках избежать боли человек может зациклиться на одной из двух крайностей: либо считать себя недостойным помощи других, либо взращивать и поддерживать некие перфекционистсткие установки. Типа: «я должен сам со всем справляться», «просить о помощи — проявление слабости и показатель недостатка компетентности», «мне стыдно просить о помощи, это уязвляет мою гордость (читай, гордыню)». Для меня лично нежелание обратиться с просьбой не есть боязнь отказа: я достаточно уверена в себе, и мне отказывали — ничего, пережила. Для меня попросить — вопрос экзистенциальный: это рядовая ситуация или экстраординарная? Признание своих ошибок (коль скоро я допустила такое стечение обстоятельств) или нормальное приоткрывание границ — допущение других в зону собственной турбулентности, где ты слаб? Получается, попросить означает проявить открытость, довериться (доверить себя!) тому, кого вы просите. Вот почему это так страшно: неизвестно, как тот, к кому вы обратились, распорядится вашим доверием, и вот о чем я думала после шестидневного перехода по Гималаям.
...Вернулись друзья: «Представляешь, этот пастух — богатый человек, а сразу и не скажешь. На самом деле, один як стоит восемьсот долларов, а у него поголовье — сорок тварей. Двое его сыновей учатся в университете в Паро и не хотят возвращаться в горы. А сам он не в силах продать яков: его отец пас яков и дед пас и т. д. — Бог знает, до какого колена. Хочешь ячьего сыра? Очень вкусный, совсем молодой».
Ранним утром я выползла из палатки. Было неожиданно тихо. Сквозь молоко тумана попыталась разглядеть яков — никого и ничего: ни колокольчиков, ни мычания, ни чавканья копыт — пастух увел свое стадо в высокогорье. Все — сон... Ух ты, кое-что все-таки осталось — многочисленные коровьи лепешки. Мы начали спуск в Тхимпху.
Тхимпху — одна из древнейших столиц на Земле, хотя нынешний облик город обрел совсем недавно — от силы пятьдесят лет назад. Архитектура та же, что и в Паро: фасады всех зданий отстроены в стиле вековых традиций местных зодчих (чувствуешь себя в декорациях к историческому фильму). Другое дело, что там — за фасадом. А там — уютный номер в аутентичном отеле, горячая ванна с бокалом ледяного брюта и кровать с чистейшим бельем... Боже мой, какое наслаждение после недели спартанских ночевок в горах! Тем не менее, отлеживаться было некогда: на осмотр достопримечательностей у нас был сегодняшний вечер и завтрашние полдня. Приведя себя в порядок, выдвинулись в город: в планах — посещение Траши-Чхо-дзонга, затем — свободное время на покупки всевозможных сувениров (сувениры терпеть не могу).
Монастырь Траши-Чхо (в переводе «крепость благословенной религии») — громадное квадратное сооружение, построенное в XVIII веке в традиционном бутанском стиле: внешние стены со скосом, строгая геометрия линий, лаконичные контрастные цвета, крыши-пагоды. Траши-Чхо — религиозный и духовный оплот Бутана, его сердце. Здесь находится главная библиотека страны — хранилище великого множества древних рукописей и современных изданий, и здесь же — сокровищница высшей знати: оружие, праздничные одежды, украшения, золотая посуда и многое другое. Возможность взглянуть на эти раритеты выпадает далеко не каждому бутанцу — требуется пройти тщательную проверку на благонадежность, а уж об иностранцах и речи не идет. Собственно, иностранцам вообще проблематично попасть внутрь дзонга — приходится довольствоваться видами извне: в Траши-Чхо располагаются резиденция Друк Гьялпо (Его Величества Короля Бутана) и дворец Дже Кхемпо (Верховного ламы).
Однако наш гид — всем гидам гид: в шесть вечера, когда у служащих Траши-Чхо закончился рабочий день, ему удалось провести нас на территорию крепости, дабы пройтись по обширному внутреннему двору. «Нынешний Дже Кхемпо Бутана — тулку Джигме Чхеда, — благоговейно вещал гид. — Тулку — телесное воплощение Будды, проявление совершенного ума в виде физической формы. Тулку — тот же Ринпоче, то есть драгоценность: это высший титул в буддийской иерархии. Тулку — перерожденец: к примеру, Далай-лама — воплощение бодхисаттвы Авалокитешвары, а Джигме Чхеда распознан как сам Матрейя — единственный бодхисаттва (то есть пробужденный), почитаемый всеми школами буддизма. Лама Бутана — великий лама!».
Вдруг послышались ритмичные хлопки в ладоши: два шага — один хлопок, два шага — хлопок. Было ясно, что в унисон хлопают несколько человек. Гид мгновенно изменился в лице — он будто увидел (точнее, услышал) Бога. Я посмотрела в ту сторону, куда был направлен его взгляд: в проеме ворот, ведущих в патио Траши-Чхо, показалась небольшая процессия — углубленный в себя монах и с ним свита из четырех человек (они-то и хлопали в ладоши). В ту же секунду гид ухватил меня за загривок, с силой пригнул к земле, пригнулся сам, прокричал шепотом «молчи, смотри вниз и беги за мной!» и потащил навстречу входящим. Забежав на несколько шагов вперед, мы оба упали на колени (очи долу). Внезапно процессия остановилась, хлопки смолкли. Склонившись до самой земли, я уставилась на туфли монаха, возглавлявшего процессию, и вдруг почувствовала его прикосновение: он положил мне на голову руку, что-то сказал и проследовал дальше — хлопки возобновились. Гид легонько меня толкнул, и мы поднялись на ноги. Проводник (лицо красное и в бисеринках пота) с безмерным восхищением смотрел на меня: «Лишь раз я видел, чтобы Верховный лама благословил иностранца! Это — второй... тебе и вправду знак!».
С тех пор минуло семь лет. Tempora mutantur, et nos mutamur in illis, и я подчас не знаю, кто (что) меняется быстрее — я или времена. Да, я изменилась, изменилось мое отношение к поднятому вопросу. Не знаю, как далеко я продвинулась на пути его решения, но просить о помощи стало легче — почти так же легко, как ее оказывать. Но... Как было сказано в одной детской сказке, я не волшебник — я только учусь. Пробуждёнными становятся не сразу. Время покажет всё.
Анжелика, спасибо)
«Никогда ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут».
С возвращением! Какой чудесный глубокий текст.
Насчет фразы Воланда - я ее понимаю в более глобальном смысле.
"Не будьте, как они, ведь ваш Отец знает о ваших нуждах еще до того, как вы обращаетесь к Нему с просьбой"
Евангелие от Матфея 6:8 – Мф 6:8:
У моего неумения просить ноги растут из детства. Я попрошу, а мне не дадут и не помогут, и будет ужасно обидно. И еще скажут: "Ты не заслужила. Вот Юля с третьего этажа моет посуду и учится на круглые "пятерки", не то, что ты, лентяйка"
Так что лучше уж я сама, как смогу. Буквально в последние пару лет я начала в себе это менять, но это пока лишь первые шаги.
И как же я хочу в такое место, как эта деревушка в горах!
Эту реплику поддерживают: