Трогни чтобы начать. «Жизнь Адель»

Недавно создатели приложения Shazam, определяющего исполнителя по звучащей песне, перевели интерфейс на русский, и теперь на экране написано «Трогни чтобы начать». Эта мысль, несмотря на ее кособокость, стала главной в фильме Абделатифа Кешиша «Жизнь Адель».

Не странно даже, что его разрешили показать в России: фильм удивительно неэротичен, а контекст заставляет отказаться от секса в пользу семьи. Участники проекта «Сноб» посмотрели самый скандальный фильм года за день до официальной премьеры.

Этот текст должен быть таким же физиологичным, как фильм, иначе вы ничего не поймете, поэтому слабонервным лучше не читать и выйти из зала. 

Во-первых, за три часа мне удалось подробно рассмотреть клитор Адель Экзархопулос, а также ее сопли, вытекающие из носа в рот, и слюни, которые все время бликуют в углах ее вечно открытого рта. Рот Адель на протяжении всей «Жизни» был закрыт лишь однажды — когда она подпирала подбородок коленом. Во-вторых, я узнала несколько удивительных поз, применимых в лесбийском сексе — насколько реально их применить, не знаю: уж больно они напоминают фантазии мужчины-гетеросексуала, который снимает порно с элементами аэробики. В-третьих, порно, снятое мужчиной-гетеросексуалом, мало что рассказывает о лесбийском сексе, да и фильм-то, строго говоря, не о лесбиянках. Критики всего мира говорят, что фильм о любви, но я не согласна. Фильм о страсти, которая кончается — завтра или пусть даже через пару лет — ровно там же, где началась. И то верно: страсти совершенно нечего противопоставить любви, когда та появляется. Можно сунуть себе между ног руку человека, питавшего к тебе страсть, и на десять секунд он даже потеряет контроль... но не более. На вопрос «Как у вас в сексе?» Эмма отвечает Адель: «Не так, как с тобой» — и, скорее всего, это правда. Но это ничего не значащая правда: Эмма счастлива с другой, потому что любит ее, даже если в сексе та другая и не очень. Вот о чем этот фильм. И больше, кажется, ни о чем.

Адель омерзительна мне как героиня и как женщина: все время ревет и хочет трахаться. Наверное, каждая из нас была такой в 18 лет, но это некрасиво, непоучительно и неинтересно. Физиологичность и почти медицинская дотошность, с которой Кешиш препарирует своих героинь, похожи на собственный взгляд на себя десятилетней давности, когда стыдно становится за написанное когда-то в дневнике. Взять меня: в 18 лет я тоже искала что-то сильнее, чем любовь. Мощнее, чем любовь, — временно — бывает только страсть. Тогда я познакомилась с женщиной, которая в первую же встречу сказала одно лишь слово: «Раздевайся». Вероятно, у меня даже текли слюни и бликовали в углах открытого рта, и мне казалось, что умру, если она не прикоснется ко мне; казалось, что меня разорвет на части, если я к ней не прикоснусь. Все обошлось и произошло — амплитуда была высока, — а через год закончилось. Я не помню, чтобы это имело какое-то отношение к любви.

После триумфа «Жизни Адель» в Каннах я немедленно прочла оригинал — комикс или, как модно говорить, «графический роман» Жюли Маро «Синий — самый теплый цвет». И вполне понимаю, почему Маро осталась экранизацией недовольна. В книге много про социальное неравенство и гомофобию, а также про любовь. Родители Адели (в комиксе ее зовут иначе) — пролетарии, которые все время едят макароны и считают, что искусство — ерунда, а главное для девушки — выйти замуж за мужчину, который ее обеспечит. (Макароны, кстати, в фильме остались. Размазанный по губам соус трогает Кешиша не меньше соплей и секрета во время кунилингуса, режиссеру лишь бы чего размазать по губам.) Родители Эммы — утонченные аристократы, высасывающие из раковин устриц, «похожих на кое-что», и полностью принимают дочь-лесбиянку. В комиксе эта социальная разница — ключевой момент, а в фильме — проходящий мазок соуса по губам, оранжевый и жирный.

В комиксе Адель влюбилась в свободную Эмму и ее синие волосы, как символ этой свободы. Свободы, которую сама героиня до конца жизни так и не смогла себе позволить. Я говорю «до конца жизни», потому что в комиксе ее жизнь конечна: Адель умирает через 10 лет после знакомства с Эммой. Она изменяет Эмме не потому, что оказалась пьяной шлюхой, которой стало скучно вечером одной, а потому что никак не может найти себя: в новой среде ей все чуждо, а в прежнюю она вернуться не может — родители не общаются с ней с того дня, как узнали, что она спит с женщиной, друзья прокляли. Все кончается трагически для всех, и я, в общем, рада, что в фильме Кешиша ни одной барышни не пострадало. Однако существенно пострадал смысл.

И еще несколько слов про эту знаменитую сцену коитуса — самую длинную за всю историю кинематографа — в 6 или 7 минут. Каждый раз, когда я вижу такие откровения на большом экране, всегда спрашиваю себя: смогла бы я сняться в таком фильме или нет. Я всегда думаю о родителях и друзьях, внутренне содрогаясь от мысли, что им пришлось бы увидеть это. Но под конец фильм настолько выглядит как хроника обычных для любого человека телесных подробностей, что не вызывает ровно никаких эмоций. Как в баню общественную сходил. И я, может быть, могла бы сняться в таком фильме. Написав этот текст, я уже, кажется, в нем снялась.