Жиртрест против негра

Три дня назад Обама запретил использовать слово «негр» в американском праве, подписав закон, инициированный конгрессвумен от демократов Грейс Менг. В сообщении на сайте Белого дома говорится, что закон «модернизирует термины, относящиеся к меньшинствам». Кроме «негра» Обама запретил «восточного» и «испаноговорящего». Зубоскальство русских патриотических соцсетей на тему «ж…па есть, а слова нет» не заставило себя ждать.

Если Обама решил призвать к политкорректности американских юристов и законотворцев, то голландский Райксмузеум занялся тем же в отношении изобразительного искусства. Еще в прошлом году было объявлено, что музей заменит названия картин на более политкорректные, изгнав такие слова, как «магометанин», «карлик», «индеец» и, конечно же, «негр». Также будет изгнано слово «готтентот»: в переводе с голландского это «заика», и это название африканское племя заслужило благодаря речевым особенностям своих представителей. «Готтентота» заменит «кой коин» — самоназвание племени. Музей взвалил на себя титаническую работу: проверить 220 тысяч экспонатов на предмет политкорректности. К переименованию подошел творчески: картина «Молодая негритянка» была переименована в «Девушку с веером», а не в «Молодую афроамериканку». Музей обладает всеми правами на экспонируемую живопись, так что легко отобьется от потомков художников, вздумай те возражать. Да и вряд ли кто-то возразит, никому ведь не хочется прослыть ксенофобом.

И говорит по радио товарищ Левитан: «В Москве погода ясная, а в Лондоне — туман!» В Москве в это время было объявлено о создании сети кафе под названием «Жиртрест» — для тех, кто весит не менее 100 кг. Чтобы посетить кафе, нужно взвеситься. Вес-контроль в роли фейс-контроля. Создатели бренда очень веселились, раздавая интервью, и явно были горды своей придумкой: надо же, над толстяками все смеются, стигматизируют и ограничивают их, а мы придумали способ стигматизировать всех остальных — пожалуйте на весы!

Московский тренд обозначился: на стигму ответить стигмой, на неполиткорректность — добровольной резервацией. Следом за кафе для толстых поступило предложение открыть спецшколы для толстых детей, с малых лет оградив ребенка от оскорблений и унижений. Попутно предлагалось проводить в обычных школах уроки толерантности к толстым. Реализация этих двух предложений одновременно выглядела бы форменной глупостью: пока толстяки сидят в своей спецшколе и питаются в своем спецраспределителе, остальные будут учиться любить и не обижать их, а когда научатся, толстяков выпустят из зоопарка в дикую природу.

Только полное отсутствие каких бы то ни было цивилизованных представлений о толерантности могло привести к появлению подобных рацпредложений.

Здравые критики западного расшибания лба во имя лингвистической толерантности обвиняют эту политику в излишнем лицемерии, которое по факту формирует гораздо более фашистский модус поведения, чем называние вещей своими именами. В какой-то момент убийцу нельзя будет назвать убийцей, больного — больным, насильника — насильником, и даже малыша — малышом, потому что это стигматизирует его в мире взрослых людей, чего уж тут говорить о толстяках. Практика «один пишем, два в уме», предписывающая подменять слова, маскируя смыслы, уже почти дошла до абсурда, не встречая никакого сопротивления. Доказать, что какое-то слово кого-то оскорбит, довольно трудно — и именно в силу этого так легко. Поэтому европейское вымарывание оскорбительных дефиниций сначала из официальных бумаг, потом из новостей СМИ, затем из публичных речей и, наконец, из литературы с искусством технологически ничем не отличается от защиты чувств верующих, столь широко и шумно практикуемой в России.

Попытка отредактировать культуру и вовсе родом из фашистской идеологии, чего простодушные сотрудники Райксмузеума совершенно не заметили, затевая свою безумную кампанию по переименованию полотен. Если эта попытка окажется успешной, она теоретически может быть продолжена и экстраполирована на литературу, и тогда придется вымарывать из классических текстов все, что способно кого-то оскорбить. Следом за художественной литературой последует историография, в какой-то момент доберутся до книг, авторские права на которые принадлежат потомкам, и будет зело интересно взглянуть на юридическую практику.

Россия, по этой части еще совершенно девственная, со спецшколами для толстых и кафе для жиртрестов ударилась в оборонительную, а не победительную политкорректность, то есть пытается забраться на ту же вершину по другому склону горы. Хотя в начале западного пути она находилась еще каких-нибудь 25 лет назад: когда коммунистически-социалистическая логосфера гибла под натиском демократического дискурса, первые лица государства с высоких трибун учили советских хлопкоробов и швей-мотористок именовать малые народы не иначе как малочисленными. Но потом это прекратилось, так как общность под названием «советский народ» сама распалась на множество частностей, и ненцы сделались ненцами, ханты превратились в ханты, а манси — в манси. Сегодня, через 25 лет, толстые по-прежнему могут называться толстыми, но уже нуждаются в вольере как в защите. Пока им предлагается обособление, а обществу — атомизация. От монолитного единства перейдем к строгому разделению. Жирные создадут союз жирных, рыжие — союз рыжих, чтобы показать, что вместе они — сила, а остальные должны научиться любить черненьких черненькими, потому что беленькими их всякий полюбит.

Но научить любить толстых путем помещения толстых в резервацию для толстых невозможно. Потому что исчезают точки пересечения толстых с худыми и потенциал для интеграции. Три года назад глава ФМС Ромодановский обнародовал причины ненависти москвичей к мигрантам: инокультурное поведение в быту, презрение к правилам московского общежития. «Пусть убираются в свой Чуркестан» — главная московская ксенофобская эмоция. И добровольное строительство новых Чуркестанов — для толстых, худых, больных ДЦП, темнокожих, очкариков, бородатых и кареглазых — никак не поможет с ней справиться, если, конечно, все эти объединения не будут называться «Движение за права…. (нужное вписать)».

Общеевропейская, не обошедшая стороной Россию, стигматизация курильщиков немедленно привела к появлению борцов за права курильщиков, московская антиавтомобильная кампания, затеянная Собяниным с Ликсутовым, — к консолидации автомобилистов. Перспективы этих объединений туманны, если не отсутствующи. Гастрономический «профсоюз» толстяков — неумелая калька с подобной практики, вызванная к жизни не столько желанием побороться за права, сколько стремлением монетизировать миноритарность и заработать немного денег. Он никогда не будет успешен, пока движение за права автомобилистов, курильщиков, инвалидов и прочих миноритариев реально не добьется ощутимых результатов, которые скажутся на всем обществе. Только потом можно будет переходить к прочим, более экстравагантным миноритариям. И уже когда победят все социальные группы, начнется борьба не с явлениями, а со словами, как сейчас в Европе. Но случится это еще очень и очень нескоро. Если случится вообще.