Двое симпатичных детей — мальчик и девочка — фактически не давали нам с их матерью поговорить. Девочка лет четырех мило, но непрерывно щебетала, показывая матери мои разнообразные игрушки. Если мать, по мнению девочки, откликалась недостаточно активно, девочка залезала к ней на колени и совала игрушку прямо в лицо. Щебетание при этом становилось на тон выше.

Мальчик лет шести-семи вел себя солиднее. Он не конкурировал с сестрой за «доступ к телу», вообще не подходил к матери вплотную, но старался воздвигнуться между нами и задавал вопросы про игрушки. Тоже практически без промежутков.

— А у этого крана мощности хватит, чтобы вот эту машину поднять?

— А самолет на бензине летает?

— Это кольцо резиновое? А резину из дерева делают или из нефти?

Все вопросы четко артикулированы. Все вместе похоже на отработку коверного номера «посмотрите, какой развитый ребенок». На меня мальчик почти не смотрел, но мне показалось, что он старается произвести впечатление именно на меня.

Мать имела интеллигентно-усталый вид и пыталась удовлетворить одновременно обоих детей и еще что-то сообщить мне.

— Вас это устраивает? — наконец спросила я у матери, выразительно обведя взглядом картинку.

— Не знаю… Нет.

— А почему вы тогда это не прекратите?

— Но я же должна… Они же не делают ничего плохого. Они увидели новые игрушки и просто спрашивают, показывают. Что в этом не так?

— Безусловно, ничего плохого. И все так. Но дети, как газообразная субстанция, занимают весь предоставленный им объем. — Мать бледно улыбнулась. — Вам надо просто определиться с удобным для вас объемом.

— Собственно, для этого я и пришла. Я что-то совсем запуталась.

— Ага! — кивнула я и хлопнула в ладоши, привлекая внимание детей. — Ребята! Сейчас я буду разговаривать с вашей мамой. В это время она не будет отвечать на ваши вопросы, играть с вами и вообще оказывать вам какое-нибудь внимание. Ваши возможности — играть с игрушками или не играть. Можно сидеть, стоять или лежать на полу. Если кому-то из вас захочется выразить свои отрицательные эмоции по поводу временного материнского невнимания, то здесь можно орать (это моя маленькая месть прививочному кабинету за стенкой: там иногда дети так орут, что мои бледнеют и под стол прячутся), падать на ковер и кидать большие пластмассовые кубики в предбаннике. Все ясно?

Мальчик заворожено кивнул, а девочка испуганно полезла к матери на колени. Щебетание не прекратилось и стало выше на два тона.

— Повторите для дочери, — предложила я. — Подтвердите инструкции.

— Ты пойди пока поиграй… Смотри, вон там кухня…

— Она вас не спрашивала, что ей делать. Скажите, что будете и чего не будете делать лично вы.

— Я сейчас буду разговаривать с доктором. Я не буду смотреть игрушки. Я не буду разговаривать с тобой, — слегка дрожащим голосом, но твердо сказала мать, спуская девочку на ковер.

Я показала матери большой палец. Девочка скорчила плаксивую гримаску.

— Орать и падать — можно, — напомнила я.

Девочка надулась и отошла к окну.

— Если я буду делать так, я все время буду чувствовать себя виноватой, — сказала мать.

— Объясните почему.

— Я совершенно осознанно родила Петю. Очень хотела ребенка. Готовилась к беременности, родам, много читала о развитии детей. И когда он родился, и я его в первый раз рассмотрела, с его ресничками, пальчиками, губками, изогнутыми как маленький лук, — меня просто захлестнуло новым, неизведанным счастьем. Мне было совершенно не в тягость возиться с ним, играть, развивать его, я как на крыльях летала, все успевала, все говорили, что мне безумно идет быть матерью, и я сама это чувствовала. Мы с ним вместе открывали мир, он постоянно менялся, и это было необыкновенно увлекательно, каждый день — шаг вперед, к сияющим горизонтам. Вас удивит, что я захотела еще одного ребенка?

— Нисколько не удивит. Кто бы не захотел на вашем-то месте?!

— Я очень хотела девочку, но готовила себя к тому, что может родиться и мальчик. Родилась Машенька — боже, какая она была красавица, когда первый раз мне улыбнулась! И Петя так ждал сестру — мы его готовили по вашим, кстати, рекомендациям (я их в инете прочитала): новая ступень, старший сын, «у него в кармане ножик, на груди горят значки», все такое, и он действительно очень радовался и гордился, и сейчас у них отношения хорошие, они редко ссорятся, она его уважает как старшего брата, а он к ней снисходителен как к младшей, все, как там у вас и было написано.

Петя у нас интеллектуал, ему все интересно — разобрать, собрать, объяснить, а Машенька оказалась совсем другая — эмоциональна, ласкова, любит все красивое, танцевать, наряжаться. Мы наряжались и танцевали все вместе, играли в ролевые игры: магазин, стройка, волшебный лес — ее любимое. Мы с детьми столько всего слепили из пластилина, глины, теста, склеили, сделали картин из крупы, листьев, фольги, макарон…

— Достаточно, — сказала я. — Если меня заинтересует продолжение этого списка и этой темы, я всегда могу заглянуть на любой «мамский» сайт.

— Да, конечно. Они оба такие талантливые, креативные, замечательные, я видела, что сама многому у них учусь, мне такое сочетание цветов, материалов, такой вопрос просто в голову не пришло бы. И вот… — мать замолчала и бессильно опустила руки на колени.

— И вот однажды все кончилось, — предположила я.

— Откуда вы знаете?! — вскинулась женщина.

— Ну, потому что всегда все когда-нибудь кончается, — я пожала плечами.

— В какой-то момент я вдруг с ужасом поняла, что те занятия с детьми, которые еще недавно приносили мне почти экстатическую радость, оставляют меня равнодушной или — кошмар! — вообще мне в тягость. Муж сказал: давай их в сад отдадим. Но дети же не сумки, чтоб их в камеру хранения сдавать, потому что я, видите ли, уже в них наигралась. Я подумала, что может быть действительно просто устала. Отдала их в развивающую группу по Монтессори, сама пошла на фитнес. Но оно не вернулось. А они же помнят, привыкли и не понимают, почему я теперь… Я начала испытывать перед ними вину, ведь я их родила, значит, я должна. Но я понимаю, что чисто на «должна» ничего особо хорошего не выйдет. А ведь Петя идет в школу, а там — уроки, задания. Он очень способный и потому не привык трудиться. Я ужасно боюсь, что начну заставлять, орать, как другие мамаши. Скажите, как мне вернуть то чувство радости? Я все сделаю, что вы скажете!

— Никак. Материнский гормональный экстаз, если достался — достается не всем, вам повезло, — у высших приматов в лучшем случае длится около четырех лет. В нем — свои радости и свои отношения с детенышами. Потом следующий этап жизни. А кто вы по профессии?

— Менеджер по персоналу. И я свою работу любила, увлекалась ею. Но когда дети родились, мне по-честному ничего другого не надо было. И… и мы не обезьяны! — В этом месте она гордо выпрямилась в кресле. — У нас есть ум («честь и совесть» — подумала я), наши дети растут и обучаются долго, и мы можем, обязаны себя контролировать. И должны им дать… Наверняка есть методики…

— Может, и есть, просто я их не знаю, — примирительно сказала я.

                                       ***

Уважаемые читатели, сегодня я опять приглашаю вас к разговору. Потому что проблема, которую я описала выше, встречается достаточно часто, а обсуждать ее как будто «стесняются». Но вопрос таких матерей, попавших в одну из «ловушек природы», представляется мне важным и безусловно достойным обсуждения: умилительная радость от детского щебетания, непрерывной лепки из теста и делания картин из макарон была, но закончилась. Что делать дальше?

  • Исходить из интересов детей. Дети ни в чем не виноваты. Нужно продолжать с ними заниматься, оказывать им то внимание, к которому они привыкли, по-прежнему уделять основное время и силы их развитию. В этом и есть обязанность матери, особенно той, которая подходит к своему материнству осознанно.

  • Идти от себя. Если закончился период экстатической радости, значит, сама жизнь подсказывает, что нужно делать что-то другое. Изменить ритм, распорядок жизни. Отдать ребенка в сад, выйти на работу, вернуться к каким-то прежним занятиям, контактам или приобрести новые.

  • Понимаю, что многим уже хочется сказать: истина, как всегда, лежит посередине. Тогда попробуйте здесь эту середину реалистично описать. Делать-то что? Конкретно?