Когда-то давно один психоаналитик — в те времена их мало было еще в отечестве — сказал мне: «Если можешь объяснить, за что любишь, это уже не любовь. Это что-то вроде покупки». Не знаю, почему я запомнил эти слова. Может, оттого что был тогда юн, то есть усиленно интересовался вопросами межполовых взаимоотношений. А может, просто показались мне эти слова правильными.
Да и сейчас кажутся.
Однако вопрос этот — «за что?» — по ходу жизни сам собой как-то постоянно возникает. И касательно людей, и даже касательно родины. И разнообразные ответы — не всегда комплементарные по отношению к себе, людям и даже родине — тоже сами собой лезут в голову. Но людей сегодня трогать не будем. Поговорим лучше о стране.
Иногда мне начинает казаться, что применительно к родине я ответ — свой, не универсальный, только мне и годящийся, — знаю. С чего бы начать, как бы объяснить. Ну, вот, что там у нас в календаре памятных дат?
«Отпевание происходило 1 февраля. Весьма многие из наших знакомых людей и все иностранные министры были в церкви. Мы на руках отнесли гроб в подвал, где надлежало ему остаться до вывоза из города. 3 февраля в 10 часов вечера собрались мы в последний раз к тому, что еще для нас оставалось от Пушкина; отпели последнюю панихиду; ящик с гробом поставили на сани; сани тронулись; при свете месяца несколько времени я следовал за ними; скоро они поворотили за угол дома; и все, что было земной Пушкин, навсегда пропало из глаз моих».
Смерть — как раз 10 февраля, если считать по нашему стилю. То есть еще даже не отпели.
Как не любить ее — за Пушкина А. С., убитого и бессмертного. И за это письмо Жуковского В. А. к отцу Пушкина А. С. За слова, которые так ладно становятся на свои места, что ничем их с этих мест не сдвинешь. За ругань протопопа Аввакума, за спокойную уверенность безвестного автора «Сказания о Мамаевом побоище», за безумие Платонова, за ясность Лескова — да разве их перечислишь всех. Вот уж армия получилась бы из русских литераторов.
Скандальная, впрочем, получилась бы и малобоеспособная армия.
Да, кстати или некстати, — пытливый Щеголев П. Е. давным-давно доказал, что знаменитое письмо свое Жуковский В. А. обдумывал, отделывал и местами даже приврал. Однако письма это не портит и любви не умаляет.
Может быть, как раз поэтому родине так идет снег. Выпадет снег — и родина как чистая страница. Придет человек, правильно расставит слова. Приходили люди и еще придут. Я жду, я надеюсь, а пока ввиду недостатка живых утешаюсь мертвыми.
Однако вопрос «за что?» — все-таки одновременно интимный и неуместный. Зато вокруг в последние годы много споров касательно вопроса «как?». Как правильно любить. Что вообще за этим лишенным границ глаголом обязано прятаться. Спорят знакомые, малознакомые, незнакомые, приятные, неприятные, омерзительные.
И постепенно складывается то, что принято не без скрытого презрения к нашему языку именовать патриотическим консенсусом. Настолько прочно складывается, что даже президент в последнем (ну, то есть пока в последнем, сколько их еще будет) послании к Федеральному собранию народ за патриотизм счел нужным поблагодарить.
Применительно к людям интеллектуального труда консенсус выглядит примерно так: если ты считаешь, что главное призвание родины — пугать соседей, а при возможности втаптывать в грязь, если ты искренне веришь, что задача сынов ее — убивать и умирать по зову сердца в чужих краях, а в призывах озаботиться обустройством краев собственных прозреваешь крамолу, — ты и есть настоящий любитель отечества. Да, еще важный нюанс: сам ты, конечно, никуда ехать не должен, ты нужен здесь, чтобы людей менее родине ценных созывать на смерть.
Контрапозицию выстроить легко, и как выглядит лже-патриот с точки зрения национального патриотического консенсуса, тоже, в общем, понятно. Между прочим, это заявка на идеологию. А идеологии нужна витрина. Легкий и доходчивый способ себя демонстрировать. Иначе говоря, ритуал и праздник, объединяющее и вдохновляющее действо.
И вот — подходящий день нашелся. Еще прошлой осенью президент Ассоциации бизнес-патриотизма (вот они, робкие ростки национального консенсуса!) Рахман Янсуков предложил учредить в России День патриотизма и отмечать его 6 августа — это дата введения продовольственных антисанкций. Праздник «позволит увековечить то проявление единства внутри страны, которое позволило ответить внутренним ростом на внешнее давление», пояснял тогда бизнес-патриот.
В сторону, от любителя слов: «позволит» — «позволило» — непозволительный, конечно, повтор, зато «проявление» — «давление» — скрытая рифма, пусть незамысловатая, но позволяющая при правильном интонировании превратить патриотическую трескотню в затейливый раешник.
О, как не помнить эти дни, первые романтические дни войны с продуктами. Сообщения об уничтожении еды тогда еще удивляли, новости напоминали сводки с фронтов: «9 тонн польских яблок остановлено под Саратовом». «Шесть тушек венгерских гусей сожжено в Белгороде». Хорошо, что обошлось без людских потерь с нашей стороны.
Конечно, праздник, еще бы не праздник. А теперь и официальный представитель Минкульта, Владимир Аристархов идею одобрил. Празднику — быть.
Люди, помнящие счастливую жизнь в Советском Союзе (кстати, люди, в Советском Союзе пожить не успевшие, как правило, помнят эту самую счастливую жизнь много лучше, чем те, кому довелось увидеть ее своими глазами), истосковались по демонстрациям и шествиям. Вот и появится прекрасный повод. Опять же — напрашивается решение в эстетике поздних двадцатых. С чучелами Сыра, Фрукта, Ореха и прочей иноземной нечисти. И чтобы мускулистый рабочий — или нет, байкер, какой, к чертям, рабочий, кто вообще в наше время работает, — разбивал им головы мотоциклом. А представители традиционных конфессий проклинали — здесь будет некоторое отличие от двадцатых. Шарики, счастливые дети, транспаранты: «Мы вселяем ужас миру, мы пророчим гибель сыру». И финалом — в каждом городе ведь есть главная площадь, часто — асфальтовый блин с облезлым Лениным посредине, — жечь у подножия Ленина гусей и яблоки. Что-то, в общем, такое.
Чтобы не осталось повода для споров о сути патриотизма. Чтобы каждый ребенок с детства затвердил: любить родину здесь и сегодня значит ненавидеть простые и вкусные воплощения нормальной человеческой жизни. Любовь — это ненависть.
P. S. Пока писал, на лентах агентств появилось уточнение: Минкульт считает праздник «избыточным». А жаль. Не самый людоедский вариант, между нами говоря. И, поскольку намек на идеологию есть, то есть без праздника все равно не обойдется, — как бы не пришлось с ностальгией вспоминать добрую и теплую, как огни костров, в которых горит еда, идею Рахмана Янсукова.
