Иван Давыдов: Идеальный запрет

Все, наверное, знают анекдот про Виссариона Белинского и безымянного извозчика. Извозчик поинтересовался, чем пассажир занимается, Белинский разъяснил вознице, что такое литературная критика, а возница в ответ — кем, а вернее, чем Белинский по существу является. Кстати, возможно, это один из первых примеров жанра, который в эпоху социальных сетей стал классикой и даже признаком дурного вкуса — многозначительных разговоров с таксистами.

Прошли века, критика чем была, тем и осталась, но критиков не собираюсь ругать. У меня даже есть друзья — литературные критики. Да и вообще в эпоху всеобщей грамотности — каждый критик. Жаль, что не каждый — читатель. Критиков, впрочем, тоже жаль. Потому что профессия их, видимо, в скором времени окажется под запретом.

Есть такая профессия — разное запрещать. Год назад настоящие специалисты, в этом непочтенном деле поднаторевшие, заседали в Думе. Теперь думским сидельцам велено изображать оттепель (недавно сам Владимир Жириновский ругал закон, позволяющий сажать за репосты в социальных сетях, назвал его сверхдурацким и даже изобразил что-то вроде раскаяния). Запретители же, как выясняется, кучкуются в Общественной палате. Общественники из Комиссии по гармонизации межнациональных и межрелигиозных отношений предлагают ужесточить наказание «за нарушение общественного порядка на объектах религиозного, национального и патриотического значения». «Чтобы ряженые девки не плясали в церкви», — поясняет, вспоминая дела дней минувших, глава означенной комиссии Иосиф Дискин. Уголовная статья за оскорбление чувств верующих, конечно, и без того давно имеется, да, кстати сказать, «ряженые девки» из Pussy Riot и без всякой статьи свое отсидели. Но Дискин идет дальше и предлагает сажать за «оскорбление национальных и патриотических чувств». А на храмы, музеи, театры и прочие места, «имеющие национальное или патриотическое значение», повесить таблички, предупреждающие, что за неправильное поведение внутри означенных объектов можно сесть.

Дискин оговаривается, что «содержание спектаклей и выставок» не может считаться оскорбляющим чувства, и тех, кто пытается срывать спектакли, тоже надо карать.

Вообще всех надо карать, это перспективная и, главное, легко реализуемая идея.

Показательно, что и гармонизация, и развитие гражданского общества сводятся у нас к желанию кого-нибудь посадить

Заместитель Дискина Максим Григорьев уточняет, что и выставки, и спектакли надо защитить законодательно. Члены комиссии по гармонизации обещают представить свои предложения в Думу, в Комитет по развитию гражданского общества, и добиваться их превращения в закон. И это, конечно, показательно, что и гармонизация, и развитие гражданского общества сводятся у нас к желанию кого-нибудь посадить. Но здесь новости нет и не это главное.

Идея-то ведь у гармонизаторов из Общественной палаты по-своему даже прогрессивная. Общество наше давно стало чувствительным и обидчивым. Постоянно находятся граждане, которых оскорбляет то фильм, то перформанс, а то и вовсе опера Рихарда Вагнера. Чем меньше при этом у обиженных граждан ума и чем больше влияния, тем печальнее судьба произведения искусства и его создателя. Оперу могут запретить, выставку разгромить, творца поколотить. Или посадить. А если не посадить, то превратить его жизнь в ад посредством постоянных доносов в органы. При этом иерархия обид и допустимых реакций на оскорбление чувств наличествует разве что в виде смутного ощущения. Интуитивно ясно (да и опыт подсказывает), что выставку Вадима Сидура можно крушить практически безнаказанно, например, а за фривольное селфи у Вечного огня в райцентре — поиметь серьезные неприятности. Но четкого списка нет и составить его затруднительно. Умножение бессодержательных понятий вроде «объектов патриотического и национального значения», разумеется, тоже ясности не внесет: для нас, для русских, может, любая березка — объект патриотического значения, что ж теперь, всех лесорубов в тюрьму?

Вот и предлагают Дискин с Григорьевым уравнять в правах всех, одинаковым образом карать и легкомысленных «кощунников», которых либеральная общественность считает героями, и бородатых погромщиков, которых считает героями общественность консервативная.

Только у любой идеи есть минус: она требует логического завершения. И уж, конечно, в нашей логоцентричной стране все эти оскорбленные чувства и связанные с ними эксцессы в первую очередь касаются слов, и уж только в десятую «объектов патриотического значения». История правоприменения статьи о защите чувств верующих — яркое тому доказательство: пляшут в храмах все-таки сравнительно редко, а вот фразы типа «боха нет» (siс!) появляются в социальных сетях с завидной регулярностью. А следом за фразами — и уголовные дела.

Недаром ведь выше сокрушался я о судьбе знакомых и незнакомых критиков. Представьте себе ситуацию: критик Иванов публикует статью, в которой доказывает, возможно, даже обоснованно, что стихи поэта Петрова — дрянь и графомания. Поэта, конечно, не особенно жалко, но нет такого поэта, у которого не нашлось бы хоть одного поклонника. И на сцену выходит поклонник Сидоров, чьи чувства глубоко оскорблены критиком Ивановым, а раз уж мы беремся защищать любые чувства от любых обид, значит, и чувства Сидорова ничуть не хуже. И отправится критик Иванов на цугундер.

Годы мракобесия не могли пройти бесследно, да и не прошли. Демон на воле, жажда мертвого порядка топчет живую жизнь

Когда «закон о защите чувств верующих» только еще обсуждался, много было шуток по поводу того, что надо бы и чувства атеистов защитить, и чувства людей, старающихся сохранить остатки здравого смысла, и все прочие мыслимые чувства. Совсем немного времени прошло, и вот уже шутки обрастают плотью, и серьезные, возможно, даже просто лишенные чувства юмора люди не шутки, а законопроекты несут в Государственную думу.

Стоит честно сказать — у данной конкретной идеи сегодня шансов стать законом немного: тактические соображения, связанные с предстоящей президентской кампанией, вынуждают изображать «либеральный разворот». Плохое время для новых запретов. Но история наша глубже и печальней, чем сиюминутные задачи предвыборного цикла. Годы мракобесия просто не могли пройти бесследно, да и не прошли. Демон на воле, жажда мертвого порядка топчет живую жизнь. Жизнь — это всегда спор, и не всегда аккуратный спор. Все, что растет и пытается развиваться, давит на авторитеты, ломает устои и наверняка оскорбляет чьи-нибудь чувства. А что не давит, не ломает, не задевает, — вероятно, умерло уже и благообразно гниет.

Страх перед толпой на улице — сначала мирной, в Москве, затем немирной, у соседей, в Киеве, — заставил российскую власть строить мир, в котором нигде: ни в политике, ни в искусстве, ни в межчеловеческих отношениях — живое невозможно. Живое — риск, а они не хотят рисковать. Стоит только попытаться последовательно реализовывать все запреты, изобретенные с 2012 года, — и на свободе людей не останется дня через два. Но этого мало: само бесчисленное множество запретов создает взамен порядка хаос. Нужен запрет как таковой, запрет по преимуществу, запрет на любое слово и любую мысль, платоновская идея запрета.

Мудрецы из Комиссии по гармонизации сделали в этом направлении первый несмелый шаг. И даже если он не приведет, с учетом текущей политической конъюнктуры, к немедленному успеху, втуне их труд точно не пропадет.

А ведь совсем недавно старого, не распухшего еще от запретов УК хватало, чтобы покарать музейных хулиганов. И говорить можно было, думая при этом только о сути собственных слов, а не о том, оскорбят ли они чьи-нибудь чувства. Непонятно даже, как мы и выжили-то.