Валерий Панюшкин: Бессмысленные поступки

Я сажусь, например, в самолет и лечу в Хабаровск. Это восемь с половиной часов между землею и небом, притом что я боюсь высоты, боюсь самолетов и боюсь пьяных пассажиров, устраивающих драки в салоне от нечего делать. К тому же это бессонная ночь. Я прилетаю с красными глазами в хабаровские минус 30, беру машину и еду еще два часа по заледеневшей дороге куда-то в район имени Лазо. Я боюсь ездить по ледяным дорогам.

В конце нашего путешествия — поселок Переяславка, а там напротив памятника Ленину стоит двухэтажный домик, на котором спереди написано «Приставы», а сзади в полуподвальном помещении живет девочка трех с половиной лет. У девочки тяжелый порок сердца. Ей нужна операция в Германии, иначе она умрет. Государство отказывается оплачивать эту операцию.

Моя задача заключается в том, чтобы написать про эту девочку в газету душещипательную статью. Очень душещипательную. Настолько душещипательную, чтобы люди собрали денег.

Я занимаюсь этим 15 лет. Каждый месяц я пишу как минимум про одного больного ребенка, а иногда про трех. Практически это выглядит так: я вхожу в квартиру, разговариваю полчаса с мамой ребенка, пытаясь выведать подробности их страданий, играю еще полчаса с девочкой, пытаясь добиться от нее трогательных словечек и ужимок, а потом я съедаю кусок торта с чаем и уезжаю в Москву.

Я понимаю, что эти люди, живущие на девять тысяч рублей в месяц, торт, вероятно, покупали на последние деньги, потому что нельзя же не угостить журналиста, нарочно приехавшего из Москвы. Мне еще два часа ехать до аэропорта, еще восемь с половиной часов лететь, еще двое суток мучиться от последствий тяжелого джетлага и еще писать душещипательный текст...

Позвольте спросить, на хрена? Почему нужно тратить кучу денег на билеты до Хабаровска? Почему нужно тратить время на командировку? Почему нужно лететь 17 часов ради часового разговора? Почему нужно выкаблучиваться на газетной полосе, представляя историю болезни ребенка подраматичнее? Почему нельзя просто напечатать в газете объявление: «Девочке такой-то из Хабаровска нужна операция на сердце. Операция стоит столько-то. Деньги переводить туда-то». Чего тут непонятного? Ребенок болеет. Денег нет. Надо помочь...

Но я вам скажу, почему мне следует лететь в Хабаровск, уплетать купленный девочкиной мамой на последние деньги торт и занимать целую газетную полосу «мудовыми рыданиями», как принято называть эти мои статьи в журналистском сообществе. Потому что иначе деньги не соберутся. Люди не дадут денег, если поместить в газете просто объявление, мы пробовали. Люди не включат фантазию, не задумаются о том, как живут другие, не подавятся бутербродом с икрой...

Это я понимаю. Я только не понимаю, какого черта!

Или вот еще: я выхожу на Триумфальную площадь в Москве 31-го января, чтобы выступить в защиту 31-й статьи Конституции, гарантирующей гражданам свободу собираться на площадях. Зачем это нужно? Почему свобода собираться на площадях требует защиты? Это же совершенно естественная свобода: в городах для того и нужны площади, чтобы люди на них собирались, иначе для чего нужны площади в городах? Почему это требует защиты? Это все равно как если бы я защищал право женщин кормить младенцев грудью. Естественное право, защищать которое — бессмысленный поступок. Однако же я совершаю подобные бессмысленные поступки с завидной регулярностью.

Кроме того чтобы защитить 31-ю статью Конституции, я выхожу 31-го числа на площадь и чтобы защитить Людмилу Алексееву, которая выходит на площадь защищать 31-ю статью. Я делаю это потому, что Алексеева старенькая, на площади ее раздавят безголовые бойцы ОМОН, а я ее люблю. Это совершенно абсурдный поступок: как можно раздавить 82-летнюю старушку, даже если ты боец ОМОН? Однако же они давят. И поэтому я выхожу. И кроме меня защищать Бабушку выходят еще Борис Немцов (который в комментариях непременно будет обвинен в политическом пиаре) и полковник милиции Бирюков. Вот так мы и стоим, обнявшись с Немцовым и Бирюковым, пытаясь телами своими образовать вокруг Бабушки живой человеческий щит. Это же абсурд, если подумать: полковник милиции защищает правозащитницу от своих же милиционеров — бред собачий. Однако же он происходит, этот бред, и я в нем участвую.

А еще я пишу статьи. Как правило, мои статьи представляют собою развернутое и подкрепленное фактами доказательство того, что дважды два — четыре. Я добиваюсь интервью у звезд и экспертов, чтоб доказать, что дважды два — четыре. Я подвергаюсь критике читателей и коллег, если мои доказательства кажутся читателям и коллегам не слишком корректными, я вступаю в пространные дискуссии. И я даже понимаю, что иначе нельзя.

Я только не понимаю, какого черта!

Какого черта! Дважды два — четыре, больным детям надо помогать, люди вправе собираться на площади, стариков обижать нельзя, дуб — дерево, олень — животное, Россия — наше отечество, смерть неизбежна... Чего тут непонятного?