Если у читателя научно-популярной литературы в принципе могут быть любимые герои, то один из таких героев, конечно, гормон допамин. Его называли гормоном счастья, гормоном влюбленности, гормоном удовольствия и прочими красивыми словами. Его представляли чуть ли не как главного виновника печальной судьбы крыс в опытах Олдса и Милнера: грызуны с вживленными электродами, как маньяки, нажимали и нажимали рычаг, доставляя себе порочное наслаждение путем электрической стимуляции центра наслаждения в мозгу. В общем, у допамина сложная репутация. Робкий голос ученых, твердящих, что с этим гормоном далеко не все ясно, что рецепторов у него минимум пять штук, и все действуют по-разному, был едва слышен в общем научно-популярном гвалте: «Допамин, допамин!» Сегодня и мы присоединимся к этому хору.

Сделать это нас побудили несколько недавних научных работ. Сперва, еще летом, отчитались молекулярные биологи. Задача, которую они пытались решить, выглядит весьма серьезно: чем человек отличается от нечеловека (то есть от своих ближайших родственников — животных)? Исследователи сравнили картины экспрессии генов — то есть насколько активно с того или иного гена считывается мРНК — у человека и разных зверей. Оказалось, что одно из наших ярких отличий от меньших братьев — усиленная работа генов, связанных с системами нейромодуляции. Допамин, надо напомнить, как раз один из нейромодуляторов. Кроме того, исследователи обнаружили в мозгу человека группу допаминэргических нейронов, не встречающихся у других приматов.

А пару недель назад вышла еще одна работа — на этот раз выступили антропологи. Да не простые: ведущий автор статьи — Оуэн Лавджой, один из самых цитируемых специалистов по эволюции человека. На этот раз команда Лавджоя затеяла следующее предприятие: они собрали по зоопаркам препараты мозга скончавшихся своей смертью обезьян — капуцинов, горилл, макак, бабуинов и шимпанзе — и сравнили их с препаратами мозга человека. А сравнивали так: окрашивали срезы красителями, чувствительными к гормонам-нейротрансмиттерам.

Оказалось, что у нас и человекообразных обезьян чуть больше серотонина, чем у всякой хвостатой мелочи, и при этом люди отстают от горилл и шимпанзе по количеству ацетилхолина (считается, что этот нейромедиатор связан с агрессией и территориальным поведением). Но главное наше отличие — огромное количество допамина в полосатом теле. Эта область находится с нижней стороны мозга; считается, что там происходит обработка сигналов движения, обучения и социального поведения.

Оуэн Лавджой не из тех ученых, которые описывают результаты опытов и скромно замолкают в ожидании реакции коллег. Он прямо в той же статье сформулировал ни много ни мало гипотезу о происхождении человека.

Есть одно отличие человека от других приматов, которое сразу бросается в глаза: люди очень социальны. В это понятие даже не нужно вкладывать какой-то особо сложный гуманитарный смысл: просто набейте 50 шимпанзе в городской автобус и через десять минут разгружайте тела искалеченных друг другом животных. А люди доедут в полном порядке; кто-то, возможно, даже подружится.

Если верить «нейрохимической гипотезе» Лавджоя, кооперативное поведение людей — прямое следствие усиленной продукции допамина. Он полагает, что эта история началась 4,4 млн лет назад, у ардипитеков, населявших Эфиопию. Ардипитеки в целом не так уж сильно отличаются от шимпанзе, но с одной важной оговоркой: у них сильно уменьшены клыки. От этого улыбка ардипитека выглядела куда дружелюбнее обезьяньей: она просто приглашала к приятельству и сотрудничеству.

Согласно гипотезе, все началось с того, что некие самки предпочитали спариваться с самцами, у которых был приятный характер — активный и общительный, но не слишком агрессивный. От подобных предпочтений капризных самок нередко происходит процесс, известный в эволюционной биологии как «фишеровское убегание»: лавинообразное развитие признака, который может быть не слишком полезен, но отчего-то люб прекрасному полу. Именно так, видимо, эволюционировал бессмысленно-прекрасный павлиний хвост или огромные, весьма неуклюжие оленьи рога. Но усиленный синтез допамина не таков: он оказался неплох и сам по себе. Общительные и неагрессивные самцы сотрудничали друг с другом в охоте и становились все более успешными. Сотрудничество подтолкнуло их к эволюции языка — а уж в социуме, где особи общаются друг с другом словами, угрюмые агрессивные буки точно не добьются никакого успеха и не родят детишек, так что допаминовый прогресс стал необратимым.

Так выглядит гипотеза Лавджоя. Многие относятся к ней с долей скепсиса: не зря мы начали с того, что история с допамином совсем не так уж прямолинейна, у гормона десятки разных функций, в том числе, к примеру, вполне невинная релаксация мышц и расширение сосудов. Никто не может поручиться, что история с разборчивыми самками и любящими потусоваться самцами ардипитеков действительно когда-то случилась на земле. Однако идею о том, что именно допамин сделал нас человечнее, следует все же запомнить. Не ради лишней славы этого гормона — ему и так хватает паблисити, — а на тот случай, если она окажется правдой.

Вот кого допамин точно делает гораздо человечнее — это комаров. Это следует из работы группы ученых из Сиэтла, опубликованной недавно в журнале Current Biology. Они обнаружили, что презренный комар Aedes aegypti умеет различать людей по запаху. Зачем? Например, для того, чтобы запомнить, чья кровь вкуснее. Но мерзкая козявка помнит не только это: как оказалось, она еще внимательно подмечает, кто из ее жертв лихорадочно хлопает себя ладошками, дабы отогнать кровопийц, а кто относится к ним философски. Представьте себе: комар сознательно избегает нервных субъектов, несущих угрозу его комариной жизни, и отдает предпочтение сдержанным стоикам! Если вы полагали, что всех комаров не перебьешь, и ежесекундно шлепать себя по ляжкам, сидя весенним вечером на берегу озера, — симптом невроза, то вы были неправы. Это реальный способ снизить число укусов. Вот как мы недооценивали комаров: их поведение куда разумнее и человечнее, чем можно было ожидать от движимой инстинктами машинки для кусания.

А при чем тут допамин? А при том, что, когда исследователи разрушили у комариков один тип допаминовых рецепторов (да-да, опять с помощью техники CRISPR), твари начисто утратили способность обучаться и отличать по запаху опасную и агрессивную жертву от безопасной и покладистой.

Получается, что если вы очеловечивали комаров, делая попытки их за что-то проучить или даже чему-то научить, то это имело смысл только благодаря гормону допамину в маленьких комариных мозгах. А значит, допамин действительно таинственным образом связан с человечностью, что бы ни означал этот расплывчатый термин. Может, Оуэн Лавджой стучится в открытую дверь. А может, и его работа, и эта комариная история когда-нибудь станут частями мозаики, на которой мы вдруг увидим простую и понятную картинку, объясняющую, что же это за штука такая — человек. Хлопнем себя по лбу и воскликнем: «Да как же мы раньше этого не видели!»

Эта заметка была опубликована в еженедельнике «Окна», литературном приложении к израильской русскоязычной газете «Вести».