Иллюстрация: DeAgostini/Getty Images
Иллюстрация: DeAgostini/Getty Images

Как-то раз, дело было в конце 2015 года, на дне рождения одного товарища, ко мне подошел бог. Выглядел он не подобающе богу, я его даже сразу не узнал. Он совсем не был похож на Моргана Фримана, а, скорее, даже на Алексея Панина, но без излишеств — впрочем, это не важно, так как был это точно не он. На вид ему было что-то около 40, одет он был в какой-то smart casual и пил красное вино. Я тоже тогда еще пил красное вино, и вот на этом-то небогоугодном либо богоугодном (ненужное вычеркните) занятии наши пути-дорожки и пересеклись таким исторически знаменательным для меня образом.

Он как-то совсем не по-божески, простецки подсел ко мне за столик и спросил, сколько мне лет и чем я занимаюсь. Надо сказать, что люди разучились сейчас вот так запросто знакомиться, подобный интерес к незнакомым людям на вечеринке кажется нам подчас каким-то неуместно экзотическим, если это не прелюдия в свингер-клубе или не сессия новомодного нетворкинга, однако в данном конкретном случае у меня не возникло и тени смущения или неудобства — настолько естественно, дружелюбно и искренне-заинтересованно выглядел и вел себя мой собеседник. В общем, атмосфера ли располагала, пара бокалов выпитого красного или у меня просто не было вариантов (все-таки бог же), но я почему-то сразу проникся к нему доверием и рассказал ему за полчаса всю свою историю: и что я Андрей, и что мне 47 лет, и про футбол, и про армию, и про МГУ, и про телевидение с шоу-бизнесом, и про депутатство с Правительством, и про корпорации, и про Олимпиаду в Сочи, и про ту пустоту, которая образовалась после и не отпускала, и про демотивацию, и про все, в чем даже самому себе до этого признаться мне было страшно и стыдно. Бог слушал внимательно, изредка что-то уточняя и переспрашивая. Затем он попросил у официантки бумагу и ручку и нарисовал большой круг.

Надо сказать, что время для своего посещения и моего посвящения бог выбрал удачное: не то чтобы у меня все валилось из рук, а как бы уже вывалилось

— Слышал про «пирог жизни»? — спросил он. Я не слышал. Тогда он рассказал мне про жуткий медицинский термин «период дожития», взглянул на меня пристально, оценил мое физическое состояние (в целом неплохое) и согласился мне продлить его до 75 лет на активную жизнь, что оптимистичнее официальной минздравовской статистики на 10 лет, после чего радостно оттяпал от круга гораздо больше половины на уже прожитые 47 лет. Потом поинтересовался тем, сколько я сплю (в среднем часов семь в день), и безжалостно отрезал треть от оставшегося. Дальше в ход пошли время на еду, транспорт, какие-то еще регулярные обязательные процедуры типа умывания и одевания, похода за продуктами и т. д. В общем, в итоге незакрашенным остался совсем крошечный сегментик, который в абсолютном выражении составил жалкие 9 лет. 9 лет!!! На всё: на любовь и победы, карьерные вершины и заработанные миллионы, на родителей и детей, на то, чтобы сделать что-то важное и значимое, и на то, чтобы получать впечатления и удовольствия, на путешествия и секс, кино и музыку, книги и футбол. 9 гребаных лет!!!

Надо сказать, что время для своего посещения и моего посвящения бог выбрал удачное: не то чтобы у меня все валилось из рук, а как бы уже вывалилось. Позади осталась работа в Оргкомитете «Сочи-2014» с ее сверхзадачами, сверхвызовами и сверхмотивацией, прошла и сама Олимпиада, а с ней и последние увядающие цветки медведевской оттепели. Крым стал наш, а жизнь — жестче, люди восторженнее, но злее, мир враждебней и небезопасней, доллар дороже, а нефть дешевле, хамон с пармезаном стали валютой и «запрещенкой», а еще убили Немцова. Это снаружи. А внутри не лучше. Мой первый после 15 лет наемной топ-менеджерской работы бизнес-проект, разумеется, прогорел, причем не просто, а так вполне себе с треском, утащив в пучину вслед за рухнувшим банком не только все сгоревшие там деньги, нажитые непосильным менеджерским трудом, но и амбиции, самооценку, уверенность в том, что мы, прошедшие сочинское горнило, — золотой кадровый резерв и прочее бла-бла-бла, будем тут теперь выбирать из сотен заманчивых предложений. Но сотен не было, были единицы, у кого-то десятки и не так чтобы сильно заманчивые. Избалованные, привыкшие к менеджменту на высшем уровне, безупречной организации процесса, высоким зарплатам и идеальным условиям, а еще к масштабу задач, людей вокруг и сотрудничеству во имя большой идеи, мы задыхались, как выброшенные на сушу большие рыбины. Идея закончилась, закончились и люди, и сотрудничество, и условия. Подобно американским ветеранам Вьетнама, мы возвращались в мирную жизнь, которая пугала нас своей повседневностью, обыденностью, серостью и несовершенством. Душа еще оставалась там, в олимпийских окопах, а вокруг уже были мирные трудовые будни с неидеальным менеджментом, смешными в сравнении дедлайнами и нашими завышенными ожиданиями. Все пять крутых хантерских агентств, радостно взявшихся меня трудоустраивать и организовавших по 3–4 собеседования каждое, заканчивавшихся обычно дипломатичной формулировкой overqualified, а по факту отсылающих в далекое пешее, виновато пожимали плечами. Здесь мало денег, здесь ты слишком инициативен, тут менеджмент не идеален, а там начинайте, но ничего не надо менять, пожалуйста. В общем, свой бизнес, быстро прогоревший вместе с деньгами в банке, был скорее на том этапе не осознанным выбором карьерной развилки, а единственным остававшимся вариантом хода ферзя, замурованного порядками соперника.

На вопрос, чем я занимаюсь, мне оказалось неожиданно сложно ответить, а еще сложнее — на вопрос «зачем?»

И вот промежуточный финал. 47 лет. Работы нет, денег нет, радости нет, мотивации нет и нет понимания, а что, собственно, дальше. Так что та встреча с богом, конечно, была очень вовремя. Я часто вспоминаю разговор с Хакамадой в то кризисное, переломное для меня время, которое я называю теперь красиво transition period, а по сути это был переход из жопы в не жопу. Так вот, Хакамада, выслушав меня, спросила, где я сейчас, по собственному ощущению, нахожусь. Если в полной Ж, то я выберусь оттуда быстрее, так как сама жизнь заставит меня делать что-то и что-то менять. А если в неполной, то на выход из нее времени и ресурсов потребуется в разы больше, так как мы умудряемся находить зону комфорта даже в собственном дискомфорте, ну, примеряем там роль жертвы, все нас жалеют, помогают и т. д. Я, очевидно, был в неполной, жрать было что, квартира-дом-машина, даже какие-то сервисные функции в лице помощника, секретаря, бухгалтера и водителя еще оставались от прежней роскоши. А вы говорите — жопа, да просто ваша Гала балована. Так что путь мне предстоял неблизкий и божественная навигация была бы очень кстати.

На вопрос, чем я занимаюсь, мне оказалось неожиданно сложно ответить, а еще сложнее — на вопрос «зачем?». Следующий вопрос — на что уходит мое время — заставил меня задуматься и дать очень неприятный снобистский ответ: «На общение с подонками и идиотами». Третий вопрос прозвучал, как контрольный выстрел: «А зачем?» На этот вопрос ответа у меня уже не было, почти не было. Я пытался что-то мямлить про зарабатывание денег, на что бог просто сминал мои оборонительные редуты уточнениями типа «Много?», «А по-другому никак не заработать?». Я был загнан в угол, озадачен, ошарашен, выведен из себя и своего привычного  состояния уставшего и все повидавшего лаки-мэна. И чем? Простыми вопросами (потом я узнал, что эти вопросы были «коучинговыми» и, возможно, бог был коучем, а может быть, и не был), над которыми я почему-то никогда не задумывался раньше и которые никогда себе не ставил в беготне сиюминутных забот.

Кто я? Чего я хочу от жизни? Почему я занимаюсь именно тем, чем занимаюсь, и это именно то, о чем я мечтал всю жизнь? И если нет, то почему я еще до сих пор тут? Кто все эти люди вокруг меня, в моей «лодке»? Единомышленники? Друзья? Случайные попутчики? И если я считаю часть из них идиотами (что, кстати, не факт, кто еще идиот — они наверняка так же говорят обо мне), то какого лешего я вместе с ними делаю? И еще много-много других, таких простых и таких важных, ответы на которые мы бесконечно откладываем на потом, потому что боимся на них отвечать, потому что не хотим, потому что считаем их дурацкими, несрочными и откладываем на завтра-послезавтра, на никогда. Мы все делаем миллион дел, у нас прокрастинация, мы просто боимся остановиться, потому что думаем, что если мы остановимся, то жизнь проедет мимо нас. Мы считаем, что надо бежать в два раза быстрее, просто чтобы не отстать от жизни. Мы боимся выключить смартфон, берем его с собой в спортзал, в кино, на футбол и на секс, и, даже заходя в самолет, выключаем его только при взлете и включаем сразу по приземлении, как будто бы от этого зависит наша и еще чья-то жизнь. Этот синдром ошпаренного менеджера, несущегося с сумасшедшей скоростью с глазами срущей собаки и никогда ничего не успевающего, делающего тысячу срочных дел и ни одного важного. Принесите зеркало! Мы всегда вечно заняты, мы везде опаздываем хотя бы на 15 минут, а, как точно описал Андрей Шаронов, синдром менеджерской вечной занятости — это синдром человеческой трусости. Трусости признаться себе в том, что не умеешь расставлять приоритеты, что делаешь срочные дела и не делаешь важные, что занимаешься херней и надуванием щек, а потом тебе нечего сказать не только в резюме в главе «реализованные проекты», но и на встрече с богом, когда он задаст тебе вопрос: «А что ты делал на Земле?» И так же, как и я тогда, вы будете мямлить и не найдете, что ему ответить.

Хотим посмотреть перспективу, хотим увидеть небо — слезаем с карусели, хотим всю жизнь видеть жопу лошади — остаемся, все жестко и все просто

Когда много лет назад Стиву Джобсу впервые поставили онкологический диагноз и отвели максимум два месяца жизни, то каждый день, выходя из дома, он смотрел в зеркало и говорил себе: «Возможно, сегодня последний день в твоей жизни. Ты точно собираешься делать то, что для тебя важнее всего, Стив?» Тот диагноз оказался ошибочным, и Джобс прожил еще больше 15 лет, прежде чем рак все-таки догнал его, но каждый день, выходя из дома, он по-прежнему смотрел на себя в зеркало и задавал себе тот же вопрос про последний день и важные дела. Позднее он вспоминал, что если три утра подряд отвечал себе на этот вопрос отрицательно, то кардинально менял все в своей жизни и работе. Возможно, именно поэтому появился айфон, и сегодня мы считаем Джобса бизнес-иконой и визионером, изменившим жизнь миллионов людей.

Отличать срочные дела от важных, делать важные всегда в первую очередь, жить своей собственной  жизнью, а не той, которую придумали для нас наши родители, друзья, коллеги, общество, социум, идти не от «должен», а от «хочу», взять за слоган, аксиому и жизненное кредо гениальную фразу Андрея Сергеевича Аршавина: «Ваши ожидания — это ваши проблемы!», и вот твоя жизнь уже начинает меняться на глазах, ты больше не чувствуешь этого многолетнего неподъемного груза, тебя больше не засасывает в эту воронку бесконечной серой рутинной повседневности, всего этого говна, неизбежность которого ты объяснял себе чувством долга, ответственностью, финансовыми обязательствами, стремлением к стабильности и безопасности. Фишка в том, что, как только ты перестаешь за все это держаться и бесконечно фокусироваться на проблемах сегодняшних и начинаешь моделировать и визуализировать свое будущее, все как-то не сразу, но со временем устаканивается и выруливается, по крайней мере, у меня было ровно так.

Самое сложное во всей этой конфигурации — это сойти с карусели. То есть ты-то думаешь, что всегда сможешь, но мы помним, что, как говорят триатлонисты, до старта дойти сложнее, чем до финиша, и, продолжая крутиться на карусели, мы пытаемся планировать, рисовать дорожные карты перемен и увидеть будущее. Но почему-то не видим ничего, кроме плохо прокрашенной жопы впереди бегущей деревянной лошади, и это ровно та картинка, которая будет преследовать нас всю нашу жизнь, пока мы с этой карусельки не слезем хотя бы на минуту. Хотим посмотреть перспективу, хотим увидеть небо — слезаем с карусели, хотим всю жизнь видеть жопу лошади — остаемся, все жестко и все просто.

Как сейчас вспоминаю не избравшихся в новый созыв депутатов, тенями бродящих по длинным госдумовским коридорам на Охотном ряду с видом побитых собак и слезами провожающих лишение их атрибутов мнимой принадлежности к власти

Дальше для таких, как мы, познавших взлеты и падения, успехи и неудачи, покоривших уже свои Олимпы и мечтающих о следующих, начинается самое интересное — знакомство с собой. То есть так-то мы себя, кажется, все знаем, но вот легко ответить на пацанский вопрос «Кто ты по жизни?» можем не всегда. То есть периодически себе этот вопрос мы задаем, но вот отвечаем всегда по-разному, в зависимости от обстоятельств. Я, вот, Андрей, 49 лет, россиянин по паспорту, москвич по основному месту жительства, пополам украинец и еврей по национальности, по семейному положению разведен, по факту живущий много лет в гражданском браке, православный христианин по вероисповеданию, либерал по политическим взглядам, беспартийный, историк по первому образованию и маркетолог по второму, эксперт в области PR и GR, рекламы, маркетинга, культуры, образования, спорта, массовых коммуникаций, поведенческих изменений и мотивации, футболист, динамовец по клубным пристрастиям, любитель европейского кино, поклонник Бутусова и группы Queen по музыкальным вкусам, по бэкграунду журналист, ведущий, шоу-бизнесмен, депутат, чиновник, корпоративный топ-менеджер, олимпийский управленец, коуч, публицист, общественный деятель, мотивационный спикер… Какой из этих многочисленных ярлыков мне прикрепить к себе так, чтобы сразу все, и я сам в их числе, смог бы самоидентифицироваться? Нет такого одного и даже нескольких, более того, меняя работы, пристрастия, области применения и социальный статус, мы меняем и эти обертки, как фантики от конфет. Так это тот Вульф, который депутат, или тот, который за «Динамо» топит? Как только мы счищаем с себя все эти многочисленные шкурки и остаемся наедине с собой и богом, нам становится труднее себя понять и еще труднее себя объяснить окружающим. Кто мы? Для чего мы? Что мы хотим от жизни? Вот если отбросить все эти бесконечные карьерные тараканьи бега, забыть про шашечки и выбрать ехать?

Как только мы осознаем, что мы не равно нашей работе, нашей должности, нашему социальному и имущественному статусу, так сразу так явственно становится для нас массовое заблуждение на эту тему, делающее людей в основе своей (я считаю, где-то процентов на 90%) несчастными. Россия, кстати, по соцопросам занимает 49-е место в мире по уровню счастья, как его оценивают сами отвечающие, что, в общем, еще вполне себе. Сколько раз в жизни мне приходилось видеть людей, масштаб личности которых в собственных глазах и во внешних проявлениях увеличивался в разы, как только человек оказывался «при должности», в крупной компании, большом проекте, рядом с государством, большим брендом или корпорацией. Я это называю синдромом кролика и морковки. Как часто в большом кабинете мы встречаем маленьких кроликов, допущенных грызть большие морковки, которых прямо-таки раздувает от собственной важности и значимости. Каждый суслик-агроном, каждый замзавотделом в условной «Роснефти» полагает себя Сечиным. Но удивительное дело: как только такого кролика отлучают от большой морковки, он сразу сдувается прямо у нас на глазах, становясь тем, кто он и есть на самом деле, — жалким маленьким кроликом. Как сейчас вспоминаю не избравшихся в новый созыв депутатов, тенями бродящих по длинным госдумовским коридорам на Охотном ряду с видом побитых собак и слезами провожающих лишение их атрибутов мнимой принадлежности к власти: вечно молчавших телефонов АТС-2, прокуренных служебных «Волг» и маленьких неудобных кабинетов без приемной. Казалось, что вместе с отрезанными телефонами спецсвязи у них отнимают последнее, что связывает их с жизнью и дает энергию, — это осознание принадлежности к чему-то большему, чем ты являешься на самом деле, к Большой Морковке. Понимание того, что размер кролика не зависит от размера морковки, что масштаб и Олимп находятся внутри нас, а не в «виньетках ложной сути», конечно, не означает достижение дзена, но вполне может сделать нас счастливыми, поменяв поведенческую парадигму с гонки за бесконечными внешними подтверждениями нашей успешности и состоятельности, подчас превращающей жизнь в какой-то симулякр жизни, на право и возможность просто жить своей собственной настоящей жизнью, с победами и поражениями, с достижениями и правом на ошибку и эксперимент, подтверждающимися мощным внутренним ощущением: «Я красавчик!»

Бога я больше никогда не встречал. Я даже сразу после той первой и единственной встречи попытался найти его, уточнив у общих знакомых, на дне рождения которых я его увидел, но, удивительное дело, никто его не знал, не запомнил и, как выясняется, не звал. Но ведь я еще не сошел с ума, я точно помню, я с ним разговаривал и даже пил с ним красное вино. Мне так много надо еще у него спросить, а самое главное — сказать спасибо. За переизобретение.