Самым запоминающимся эфиром для меня стал тот, когда мы общались с министром энергетики Великобритании Эдвардом Милибэндом и министром иностранных дел Дэвидом Милибэндом. Нам дозвонилась женщина, которая представилась их теткой. И это оказалось правдой: два политика нашли свою тетушку в Москве благодаря эфиру «Эха Москвы». Радио выступило как средство коммуникации людей, чьи предки в далеком прошлом расстались: один остался в советской России во время Гражданской войны, а другой эмигрировал через Амстердам в Англию.

Помню, как однажды мы готовились к эфиру с госсекретарем США Колином Пауэллом. Он вошел в мой кабинет с кожаным портфелем, как у Жванецкого. И я говорю: «Господин госсекретарь, что у вас в портфеле?» — «Бумаги разные». — «А если я сейчас возьму портфель и убегу?» — «Пробежите три метра и получите пулю в затылок». После этого я отодвинул портфель ногой подальше — мало ли что. Пауэлл, конечно, так и не рассказал, что это были за бумаги. Только смотрел на меня волчьим глазом.

Фото: Эхо Москвы/ТАСС
Фото: Эхо Москвы/ТАСС

Когда приходил Билл Клинтон, прямо напротив лифта на задних лапах стояла похожая на волка собака. Я спросил: «А это зачем?» Мне сказали: «Отпугивать. Пес на самом деле добрый и ласковый». Представляете, открывается лифт, вы видите волосатую морду этой собаки. Люди просто отказывались выходить из лифта.

В управлении «Эхом Москвы» я бессовестный, бессердечный и поэтому не совершаю ошибок. А вот собственных косяков в эфире было много. Например, я не могу брать интервью у женщин, которых я считаю царицами. У меня были провальные интервью с Плисецкой, Вишневской, Образцовой. Просто невозможно вести эфир: царицам можно только туфельку поцеловать и отползти. Я просто не знал, как к готовиться к этим встречам: что я буду спрашивать — как крутить фуэте? В интервью очень важно, что ты цепляешься за предыдущий ответ и пытаешься человека потроллить, вывернуть его для слушателей. Я не могу вывернуть этих женщин, мне стыдно этим заниматься. С тех пор я передоверяю такие интервью своим сотрудникам. Это вроде аллергического восхищения — непрофессионально, но что поделать? Это не лечится.

Каждый день я думаю, что занимаюсь не тем. Всякий раз, когда вижу своего журналиста, корреспондента, я думаю: «Что же я здесь делаю? Как же я их ненавижу!» Потому что они что-то делают, и мне начинают звонить разные люди: добрые приятели, недобрые приятели из Министерства обороны, из Министерства культуры, губернаторы с вопросом «Что у тебя происходит?». Знаете, я в 22 года пришел работать учителем в школу. Меня по школе водила 75-летняя учительница и говорила: «Смотри, Лешечка, какая у нас замечательная школа. Посмотри, какая у нас столовая! Посмотри, как украшен кабинет! Еще бы дети не приходили, и вообще счастье!» И я живу ровно так: еще бы журналисты не приходили, и у меня было бы счастье.

Фото: Роберт Нетелев/ТАСС
Фото: Роберт Нетелев/ТАСС

Стыдно мне в профессии было однажды: когда на Таню Фельгенгауэр напали и ударили ножом в горло. Я очень жалею, что в свое время не настоял на усилении мер безопасности в проходе на радиостанцию. Я не настоял на бронированной двери и усилении охраны, относился к этому достаточно легкомысленно, хотя журналисты говорили мне, что там проходной двор. И поэтому чувствую себя частично ответственным за все произошедшее.

Радио познакомило меня с огромным количеством людей, с которым я никак не мог бы познакомиться в другом случае: от Владимира Путина до Алексея Навального, от ученых и спортсменов до балерин. Поэтому, не будь «Эха Москвы», я бы продолжал общаться с людьми. Я, собственно, не работаю, а общаюсь.

Почему радио до сих пор не умерло?

Потому что из средства массовой информации радиостанции переходят в средства массовой коммуникации. Они соединяют людей. Наиболее удачная из всех существующих сегодня передач — это разговорная ночная передача «Один». В Москве ночью не спит около миллиона человек. И вот журналист садится и разговаривает с этими людьми: принимает звонки, они дают друг другу советы, как починить проводку, как завести машину и так далее. Думаю, разговорное радио постепенно превратится в соцсети слушателей.

Для меня радио — это среда обитания. Какую благодарность рыба испытывает к воде? Вот и я такую же.

Записала Василиса Бабицкая.