Почему мы возим врага с собой. Отрывок из книги

Однажды случилось такое хорошее лето, что даже страшно.

Я думаю: почему русскому человеку это страшно? Почему он не может разрешить себе это простое понятное счастье: вино, океан, приятные люди? Что с нами, блин, не так?

Ездили в Сан-Себастьян. Около океана, при свете свечи; вокруг поле, заросшее клевером, щавелем и люцерной, мы сидим и вдыхаем этот морской рыбный воздух, люди у зеркальной границы воды кажутся с набережной маленькими, ничтожно суетящимися муравьями, огни торжественных королевских фонарей отражаются нежным желто-зеленым светом, вино стекает с бокала подтаявшим льдом. 

Но океан! Можно же читать стихи или обсуждать рыб («почему Бог одних окрасил в сплошной цвет, других в полоску, а третьих как будто краской забрызгал и сделал неровные плавники?») или считать звезды. Например, морские. 

Можно вспоминать свои самые счастливые дни у воды. У меня есть же один такой: август, Мертвое озеро, мне двенадцать, вот скотч-терьер со свалянной черной шерстью прыгает с катамарана, вот солнце сидит у воды, вырвало у дождя этот день, вот взрослые кричат, а собаки лают, зная, что это пройдет, вот я — стою на пирсе, ничего еще не зная, не чувствуя ничего, кроме острого ощущения счастья оттого, что все молоды и живы и начинается август, самый лучший месяц во всем году, и если бы мне предложили запомнить день, только один — из всего бесконечного детства — я взяла бы этот, пусть будет этот.

Или любой другой.

Допустим, вчерашний, на океане: 

— Вы видели, что шишки растут не на ветках, а на стволе? — вот что я должна была спросить в этот момент.

Но меня спрашивают: 

— Почему Людмила Алексеева поцеловала руку Путину? 

Я спрашиваю: 

— А что говорит Белковский?

Хотя я должна спросить:

— А помните, что сказал Бунин?

Действительно, Ксения, что он сказал? Нам всем ужасно интересно. 

Бунин сказал: «Я изнемогаю от того, что на мир я смотрю только своими глазами и никак не могу взглянуть на него как-нибудь иначе».

Это да. 

Здесь — за стеной, у соседей, если бы между странами были стены, а не стертые временем границы, стоит белый город Биарриц. В 1897 году здесь, в отеле «Виктория», две недели провел Антон Павлович Чехов. Владимир Набоков каждый год приезжал сюда с родителями. Федору Шаляпину принадлежала вилла неподалеку. Осенние месяцы с сентября по ноябрь здесь называли «русским сезоном». 

О чем они говорили, сидя в летних кафе, перед жаренной в масле рыбой — треской или хеком, с распахнутыми ее щеками — неужели о том же самом, как мы сейчас? 

— Вы не боитесь медуз? — должна бы спросить я.

Но я спрашиваю:

— А сейчас за нами тоже следят спецслужбы? Как за Горьким?

* * *

Еще одна вечеринка на крыше дома Корбюзье. Батарея бутылок, розовый закат над морем, музыка, проверенная компания. Большинство эмигрантов свежие — два-три года, парочка — 10 лет, но постоянно меняют партнеров и дислокацию, одна — 20 лет плюс.

— Я читала, в Москве опять митинг, — говорит она. 

И у нее даже нет российского гражданства, между прочим.

— Что толку ходить на эти митинги? — спрашивает другая.

— А тебе что, нравится то, что происходит в России? — воинственно начинает первая. 

— А тебе какая разница? Ты же туда не вернешься никогда, — говорит вторая. 

— Вы чего, — вступает третья. — Нормально же сидели.

На следующий день мы все удалены из друзей на Фейсбуке. Короткое объяснение — «Я не вписываюсь в вашу среду». 

Мы все в нее не вписываемся, если честно. 

Почему мы не могли обсудить вино? Достаточную розовость заката? Бессмысленную ностальгию по липам (зайди за угол и увидишь липы)? 

Но нет.

Стоило ли уезжать? Говорят, обсуждение политики не требует интеллектуальных затрат. Это удобно: посмотрел новости — и давай обсуждать. Можно обсудить книги, но их надо читать. Можно обсудить фильмы, но их надо смотреть. А политику обсуждать легко, и все в ней к тому же эксперты.

* * *
Береговая линия океана каждое утро и каждый вечер превращается в большой протест. Выходит человек и рисует палкой на песке космические штрихи, мутные символы, знаки, понятные кому-то свыше.
Или баскам, потому что это их язык.

Или поклонникам «Игры престолов», потому что есть строка и на английском, она гласит: WINTER IS COMING. 

Или тем, кто готов погуглить. «Слишком высокий налог на жилье, — пишет этот человек. — Наступит зима, и мне негде будет жить. Снижайте налог или я буду жить на пляже». 

Раньше на песке выводили признания в любви, теперь — протестные заявления. 

* * *

Хозяева нашего первого дома в деревне в соснах — Мари и Жиль — узнав, что мы из России, предложили пастис. В смолистых нагретых дюнах его пить приятно: холодный, свежий, анисовый и густой. 

— Ну что там ваш Путин, расскажите, — наконец-то спросили они. 

Каждый раз когда ты говоришь за границей, что ты из России, готовься услышать про Путина, медведи уже отошли. 

* * *

Ездила в Сан-Себастьян. Около океана, при свете свечи; вокруг поле, заросшее клевером, щавелем и люцерной, я представляла себе, как именно здесь или чуть подальше — по широченной линии пляжа — сидят такие же, как я, за сто лет и один день до сих пор, и тоже думают, почему я не спрошу сейчас: 

— Вам тоже страшно, когда наступает такое прекрасное лето, как будто вы кому-то теперь должны?

И вместо этого спрашивает:

— Ну, какие новости с Белого фронта? 

И стекает с бокала вниз подтаявшее вино холодной, обжигающей, белой каплей. Может быть, это возвращает нам чувство дома?