Уже третий день я живу в гостинице. В этом теоретически есть что-то благородное. Дон Дрейпер в Mad Men, когда его изгоняет из пригородного рая жена Бетти, вселяется в отель Roosevelt. Героиня самой нью-йоркской сказки в мире Элоиза живет в отеле Plaza. Ну и, разумеется, Набоков и Montreux Palace, идеальная комбинация человека и места. Если подумать, проживание в гостинице является в некотором роде апофеозом нью-йоркского стиля жизни: это город, средний житель которого держит в духовке книги и белье, а горничной платит больше, чем зарабатывает сам. Мы и так живем жизнью командированных — почему бы не довести это до логического предела. Даже в расходах большой разницы нет.

Увы, я не шестилетняя девочка с мопсом по имени Сосиска, не провинившийся рекламщик и не доживающий свой век у горного озера мэтр. Я всего лишь жертва ремонта потолков, превратившего мою квартиру в довольно убедительную модель песчаной бури в Ираке. Летом 2009-го, в разгар кризиса, когда денег у читателей поубавилось, а страницы отдела путешествий надо было чем-то заполнять, пресса изобрела препротивный термин staycation — от vacation, «отпуск», и stay, «оставаться». (У меня, к слову, страшная аллергия на все каламбурные неологизмы, в которых кусок латинского корня заменяется англосаксонским.) Читателю предлагалось провести отпуск дома, но живя при этом как турист: ходить по музеям и ресторанам, доехать наконец до зоопарка и так далее. Я, похоже, устроил себе staycation наоборот. Но чуть-чуть нового о Нью-Йорке — по крайней мере о том, каким он себя показывает чужакам, — я умудрился при этом узнать.

В первую ночь я гордо отправился в гостиницу Ace. После нашумевшего Standard это, пожалуй, самый модный из нью-йоркских отелей, хотя переехал сюда, как подозрительно много других актуальных импортов (например, кафе Stumptown) из Портленда. Первый этаж Ace представляет собой диснеевскую версию богемного Нью-Йорка: бар с ретрококтейлями; винил из магазина Other Music; ресторан помешанной, как все хипстеры, на свинине и беконе Эйприл Блумфилд; бутик Opening Ceremony; ну и собственно кафе Stumptown. Таким образом, совершив круг по фойе, вы прошлись по этакому идеализированному Нижнему Манхэттену последних двадцати лет, избежав бездомных, героинщиков и запахов Чайнатауна. Для полного эффекта стоило бы, наверное, в одном углу рассыпать по полу шприцы, а в другом разлить неизвестного происхождения лужу. Эта откровенная попытка уместить город в гостиницу на удивление напоминает один из моих любимых романов «Мартин Дресслер» Стивена Миллхаузера (заглавный герой строит все более мудреные отели и достраивается до того, что размещает в подвале одного из них искусственное озеро, на берегу которого стоит другой отель).

На второй день я решил понизить свои запросы и переехал в более скромную, хоть и еще более новую гостиницу Jane, позиционирующую себя как отель для людей, у которых more dash than cash («больше пыла, чем нала»). Когда-то на ее месте было пристанище для моряков с дивным названием American Seaman's Friend Society Sailors' Home and Institute — «Дом отдыха и пансион для моряков Американского общества друзей матроса». В ней оказались крохотные номера за неслыханные в Нью-Йорке 80 долларов, обшитые деревом от пола до потолка, с полкой для чемодана, нависшей над узкой кроватью. Ощущение бредовости происходящего многократно усилилось: теперь я не просто жил как турист, не покидая города, а вдобавок ко всему очутился не то в купе сошедшего с путей поезда, не то в каюте севшего на мель корабля. На третье утро я сдался и переехал этажом ниже, в стандартный номер по стандартным расценкам. Я пишу эту колонку под бодро вращающимся вентилятором, на металлической кровати с шарами. Я перестаю писать и пытаюсь представить себя туристом, приехавшим сюда впервые: куда завтра? На Эмпайр-стейт-билдинг? Статую Свободы? Бродский писал, что каждое путешествие заканчивается одинаково — падением в кровать. Это так. Но ведь и каждое падение в кровать заканчивает собой путешествие.