Христианство и патриотизм. Продолжение полемики Артема Нарышкина и Александра Дворкина
Начало полемики читайте здесь:
Артем Нарышкин: Фундаменталисты против либералов:противостояние внутри РПЦ
Александр Дворкин: Есть ли раскол в Русской православной церкви? Ответ Артему Нарышкину
Александр Дворкин раскритиковал мою статью о противостоянии либералов и фундаменталистов в РПЦ. Он считает, что раз в Церкви верующие участвуют в таинствах и верят в Троицу, то различия во мнениях не играют большой роли. Однако сам ответ Дворкина хорошо иллюстрирует накал непримиримости в РПЦ. Дворкин не знает о моем отношении к Символу веры и таинствам, и только из-за моей оценки ситуации в РПЦ отказывает мне в праве называться христианином. Как я уже писал, недостаточно причащаться из одной чаши, чтобы говорить о подлинном единстве в Церкви.
Увы, профессор ПСТУ вместо обсуждения тезисов предпочел создать удобный ему образ оппонента, свел мое мнение к невежеству и личным мотивам. Он убеждает, что в церкви есть терпимость к инакомыслию, но его собственный погромный стиль говорит об обратном. Дворкин пытается читать мысли и намерения оппонента, играет на эмоциях. Он пишет:
«Главное различие между двумя категориями — это то, что первые автору нравятся, а вторые нет. Поэтому он приписывает “либералам” те взгляды, которые кажутся ему симпатичными и правильными, а “фундаменталистам” — все противоположное». Это довольно упрощенный прием для профессора-миссионера. Очень жаль, что Александр Дворкин дал в светском издании пример нелучших образцов внутрицерковной полемики.
Дворкин не согласен с тем, что священники и верующие в РПЦ имеют критически разные представления о добре и зле. Однако именно из-за своих взглядов ушли за штат иереи Андрей Федосов (Киберпоп), Федор Людоговский, был запрещен в служении протоиерей Вячеслав Рубской. Их истории в Церкви у всех на слуху. Неужели Дворкин всерьез думает, что те 200 подписавшихся священников едины в нравственных оценках с епископатом и Православием.ру?
Начнем с того, что сам Иисус не подавал патриотического примера
Профессор Дворкин обещает поведать об элементарном знании предмета, но при этом допускает целый ряд натяжек и ложных обобщений. Я не буду останавливаться на его оценках тех или иных людей в Церкви. Каждый может найти в интернете выступления Кураева, Смирнова или Легойды и оценить их взгляды, манеру общения и т. п. Я хочу возразить Дворкину по некоторым принципиальным вопросам, связанным с богословием и церковной историей.
Дворкин спорит с моим утверждением, что в ранней церкви христиане не стремились быть патриотами. Это важный вопрос: фундаменталисты часто говорят, что нужно быть послушными власти, поскольку с самого своего зарождения Церковь к этому призывает. Православные консерваторы возводят верность государству до уровня заповеди. Можем ли мы найти оправдание такому патриотизму в раннехристианской традиции?
Дворкин ссылается на апостола Павла и апологетов II–III веков, однако начнем с того, что сам Иисус не подавал патриотического примера. По словам протоиерея Андрея Кордочкина, «служение Христа — вызов классическим патриотам», он исцеляет римского сотника — врага своего народа, и приводит его веру в пример соотечественникам: «истинно говорю вам, и в Израиле не нашел Я такой веры», и продолжает: «многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном; а сыны царства извержены будут во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов» (Мф. 8:11-12).
Теперь о высказываниях апостола Павла: призывах молиться за императора и быть послушными власти. Дворкин спрашивает, как же быть со словами Павла, что начальник не напрасно носит меч, ведь он нужен, чтобы защищать граждан и наказывать преступников. Это глава 13 Послания к Римлянам, там же говорится: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены». Все библеисты знают, что понять эти фразы можно только в историческом контексте: нужно учитывать условия, в которых жили адресаты Павла.
Библеисты Маркус Борг и Джон Доминик Кроссан пишут, что это письмо Павла «было написано Римлянам в середине 50-х годов во время беспокойного периода после смерти Клавдия и господства молодого Нерона. Павел призывал избегать мученичества по пустяшным или неадекватным причинам вроде сбора налогов. Это его настолько пугает, что в “риторической панике” он делает некоторые непродуманные заявления, чтобы предотвратить эту возможность».
Как мы видим, вырванных из контекста фраз недостаточно, чтобы понять отношение первых христиан к тем или иным темам. «Павел больше всего боится не того, что христиане будут убиты, но что они убьют, не того, что Рим будет применять насилие против христиан, но что христиане будут использовать насилие против Рима. И это подчеркивает окончательное различие между миром Рима и миром Христа» (более полно с этими размышлениями можно ознакомиться в книге Кроссана и Борга: «Первый Павел: Воссоздание радикального провидца из-под иконы консервативной церкви»). Павел стремится предотвратить бунт в очень пожароопасной обстановке, поэтому высказывается категорично.
Кроссан и Борг напоминают, к каким последствиям приводило буквальное прочтение отрывка «нет власти не от Бога»: многие немецкие христиане оправдывали им лояльность к Третьему рейху. До сих пор это излюбленное место у фундаменталистов.
Автор новозаветного послания к евреям указывал на небесное гражданство христиан: «Ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего» (Евр.13:14). Во II веке эта мысль звучит еще громче: «Всякое отечество нам — чужбина, а всякая чужбина — отечество» (Послание к Диогнету). Эти люди не поняли бы проповедь о духовных скрепах государства. Вплоть до IV века христиане считали себя гражданами иного Царства — Христова, а империя рассматривала их как последователей асоциальной секты, основателем которой был казненный государственный преступник.
У нас нет свидетельств, что христиан-воинов было много, и мы не знаем, по каким мотивам они шли в армию. На этот счет могут быть только инсинуации
Отношение Церкви к патриотизму хорошо выразил игумен Петр (Мещеринов): «Христианство не может быть в подчинении у патриотизма, исполнять его заказ. Церковь поэтому не является и не может являться идеологическим инструментом для “патриотического воспитания населения”; она не может благословлять никакие национально-общественные, а тем более политические, формы сами по себе, — но только под условием их христианского служения людям. Причем именно людям — а не государственным институтам и идеологическим схемам».
Профессор Дворкин спрашивает: а как же быть с большим количеством ранних христиан — воинов? Видимо, он полагает, что христиане, движимые патриотическим порывом, стремились отдать долг римской родине. Но у нас нет свидетельств, что христиан-воинов было много, и мы не знаем, по каким мотивам они шли в армию. На этот счет могут быть только инсинуации.
Далее Дворкин пишет, что от всякого взаимодействия с Империей отказывались только сектанты, с которыми ранняя церковь боролась. Он забыл, что среди этих асоциальных элементов были не столько сектанты, сколько христианские монахи. Люди, которые не хотели проливать кровь в армии и вообще желали выйти из-под власти империи, массово становились монахами. По словам протопресвитера Иоанна Мейендорфа, «если человек не хотел никоим образом принимать участие в военном насилии, то он должен был также отказаться и от уплаты налогов, и от участия в выборах. Единственной альтернативой общественному существованию могло быть монашество, проповедующее полный уход из общества». Согласно житиям, оставили службу ради монашества свт. Мартин Милостивый, еп. Турский (ум. ок. 400), преподобные Варнава и Иларион (V в.).
Для полноты картины, приведу мнения раннехристианских святых о воинской службе. В мире этих людей не могло быть храмов воинской славы цвета хаки. «Солдата не следует принимать (в христианскую общину. — Прим. автора), и если ему приказано кого-то убить, то он не должен этого делать; а если он не оставил это занятие, то ему следует отказать в приеме» (Ипполит Римский, «Апостольское предание»).
Тертуллиан (150–200 гг.): «Речь идет о том, может ли христианин быть военным и могут ли воины становиться христианами... человеческая душа не может одновременно выполнять свои обязательства перед Богом и императором». Святой мученик Максимилиан пострадал в Тебессе в правление Диоклетиана. Он отказался служить в армии, мотивируя это религией: «Не могу воевать, потому что я христианин». Когда ему была предложена альтернатива — военная служба или смерть, он предпочел последнее. В своем 13-м правиле Василий Великий (330–379 гг.) говорит об убийстве неприятелей на войне и предписывает не давать солдату святого причастия в течение трех лет, если он руки обагрил человеческой кровью.
Только с IV века появляются канонические основания для служения воинов: «Убивать не позволено, но истреблять неприятеля на войне и законно, и достойно похвалы; почему, отличившиеся во бранях удостаиваются великих почестей, и им воздвигаются памятники, возвещающие об их заслугах» (послание святого Афанасия Великого). В то время церковная традиция стремительно менялась, приспосабливаясь к официальному статусу христианства в империи.
Отношение ранних христиан к государству было противоречивым. Как пишет протоиерей Андрей Кордочкин, «христиане искали равновесие между принятием самого принципа власти как богоустановленного (о чем говорят апостолы Петр и Павел) и неприятием такой власти, которая требует абсолютного почитания и, сверх того, поклонения». Но только в поздней Римской империи верность власти становится нравственным императивом для верующих. И именно эту позднюю традицию воспринимают современные фундаменталисты.
Господин Дворкин утверждает, что я противопоставляю Бога Ветхого и Бога Нового Заветов. Он знаток древних ересей и уличает меня в неосознанном маркионитстве, манихействе или чем-то подобном. Конечно, я писал не о двух богах, а об образах бога, существующих в церковной традиции. Эти образы находятся в сложных взаимоотношениях, даже в Новом Завете Бог изображается то бесконечно милосердным, то жестоким. Либералы и консерваторы тяготеют к этим полюсам, одни предпочитают примеры любви и милосердия, другие — гнева и суда.
Я писал о том, что фундаменталисты склонны трактовать жертву Христа юридически, как удовлетворение божественной справедливости. Александр Дворкин считает, что это римско-католическая теория, которая никакого отношения к православию не имеет. Действительно, эта концепция тщательно разрабатывалась в католичестве, но ее исповедуют и многие православные, например, патриарх Кирилл.
Цитирую его книгу «Слово Пастыря. Бог и человек»: «Понятие искупления тесно связано с понятием вины. Когда человек преступает закон, то следствием этого является виновность. И для получения прощения он должен искупить вину. Идея искупления связана с представлением о справедливости... Сын Божий принимает на Себя всю вину за грех человеческого рода, принося Себя в искупительную жертву Божественной справедливости». Тут раскрыт весь арсенал юридической теории: первородная наследуемая вина, наказание, удовлетворение правосудия, искупление, жертва, умилостивление Бога.
Вопрос об антропогенезе сразу обнажает противостояние и показывает, кто готов принять доводы науки, а кто их категорически отвергает
Юридическое богословие не чуждо православной традиции. Судебные термины для объяснения Спасения применял еще святитель Иларий Пиктавийский. В русской теологии эта теория утвердилась в XIX веке благодаря митрополиту Макарию (Булгакову) и его «Догматическому богословию». Фундаменталистам удобно мыслить в категориях вины и наказания, и в Церкви есть авторитеты, на которых они могут опереться.
В своей статье я писал: «Гуманисты видят главную ценность в свободе и достоинстве человека. Для них важна не традиция, а личный пример Иисуса». На основании этой фразы Дворкин приписал мне мысль, что либералы отрицают Священное Предание — одну из основ православного вероучения. И далее — обычная для него ссылка на невежество оппонента. В действительности либералы различают разные уровни традиции, как это и принято в богословской науке. Для них важен принцип «не человек для субботы, а суббота для человека», провозглашенный Христом. Фундаменталисты более мелочны в вопросах соблюдения традиций, например, они будут до упора держаться за церковнославянский язык, несмотря на то что он никому не понятен. Язык богослужения — это явно не уровень Священного Предания Церкви. Но в том-то и дело, что фундаменталисты возводят в ранг Предания самые отжившие и архаичные обычаи и заставляют всех христиан их соблюдать.
От пассажа Дворкина о воцерковлении чиновников сильно пахнуло эрпэцэшным официозом. Судя по всему, это был упрек в мой адрес, что я не верю в приобщение министров к чистой евангельской жизни. Что ж, согласно опросам, за 25 лет роста воцерковления общества не произошло, и я думаю, чиновники не исключение. Церковные либералы смотрят на власть реалистично, понимая, что свободомыслящих людей государство в лучшем случае терпит. Гуманисты ждут от чиновников соблюдения прав человека, считая это большим шагом к Христу, чем показушная церковность.
Александр Дворкин пишет: «Единственным примером отношения к науке г-ну Нарышкину служит теория эволюции». Теория эволюции была выбрана не просто так — она напрямую затрагивает библейские представления о происхождении человека. Понятно, что по отношению к квантовой физике или математике никаких споров у верующих не будет. А вот вопрос об антропогенезе сразу обнажает противостояние и показывает, кто готов принять доводы науки, а кто их категорически отвергает. Судя по фразе «теория эволюции, с его точки зрения априорно научная» и упоминанию «научного креационизма», можно судить, что Дворкин отрицает современную биологию. Поэтому ему гораздо удобнее рассуждать о «гомеопатии, остеопатии, торсионных полях, энергетической памяти воды» — безобидных для фундаменталистов суевериях.
Вопреки тому, как Дворкин подает мои мысли, я нисколько не отрицал, что все христиане верят в Единого личного Бога. Я писал, что либералы и консерваторы молятся в церквях Московского патриархата и поминают патриарха Кирилла. В том-то и дело, что у христиан общее вероучение, но система ценностей у них очень разная. Есть две отчетливых мировоззренческих тенденции, я назвал их либеральной и авторитарной в сугубо церковном смысле, потому что нет более удачных терминов. Александр Дворкин рисует картину всеобщего единения, которое подрывают только сектанты и лжеучения. Но мой опыт общения с духовенством и анализ СМИ показывают: никакого единства уже нет, есть лишь вынужденное пребывание в одной церковной структуре несовместимых мировоззрений.