Королева без королевства. К юбилею Светланы Крючковой

Она любит ошеломить с порога. Войти так, как никто до нее никогда не входил и больше уже не войдет. Потому что после нее произносить ее текст бессмысленно, а занять принадлежавшее ей место невозможно. Да и, похоже, претенденток не очень-то много. Это про нее Островский написал: «Пришла королевой, ушла королевой…» Впрочем, никуда Светлана Николаевна Крючкова не ушла, по-прежнему обретается всего в одном квартале от БДТ. «Королева в изгнании» — ее статус и вынужденная роль. В репертуаре театра сейчас один спектакль с ее участием — «Игрок», а раньше и того не было. Время от времени она, конечно, заходит в родной театр, где все сразу вытягиваются по струнке — от вахтеров до администрации. Крючкову боятся. Ее невозможно не бояться. Посторонние с ней общаются как с тигрицей в клетке. Очень осторожно, внимательно вслушиваясь в интонации тихого, повелительного голоса и на всякий случай ища глазами запасной выход. Она так себя поставила. От нее можно что угодно ждать. Опасная женщина.

От сыгранных в кино императриц она переняла повадку надменной невозмутимости. Не идет, а вплывает. Не говорит, а дает указания. Наверное, это было бы совсем непереносимо, если бы Крючкова стала «королевствовать» всерьез по системе Станиславского. Но она делает это по-другому, по-брехтовски, отстраняясь насмешливой иронией от того персонажа, которого когда-то сотворила и теперь выдает за себя. С шиком большой актрисы, у которой давно не было больших ролей. Кто в этом виноват? Сейчас уже поздно выяснять. Да и зачем? Светлана Николаевна не из тех, кто будет жаловаться журналистам или вымаливать у начальства бенефис к юбилею. Более того, ее саму надо долго упрашивать, засылая гонцов, придумывать долгую и сложную интригу, чтобы она согласилась просто посмотреть в вашу сторону. Это такой женский тип — гордость превыше всего. И с этим надо считаться. Для нее самое страшное, если вдруг ее заподозрят в жалком искательстве или желании кому-то понравиться. Всю жизнь Крючкова ведет себя так, будто это ей должны нравиться, а вовсе не она кому-то. В БДТ до сих пор ходят легенды, как ей одной, еще совсем юной, без году неделя в театре, было позволительно спорить с самим Г. А. Товстоноговым: я этого не понимаю, объясните, что я тут должна делать? И Георгий Александрович прятал куда-то за пазуху свою режиссерскую свирепость и начинал кротко объяснять, чего бы он хотел от «Светланочки».

Когда она пришла в БДТ в 1976 году, то с ходу заняла долго пустовавшее после Татьяны Дорониной место первой актрисы театра. Даже непонятно, как это ей удалось. Ведь поначалу ее прочили на характерные и даже комедийные роли. Крупная, громкая, с этой московской наглецой в голосе и невозмутимых белесых глазах. Я хорошо помню ее оглушительный дебют в легендарном спектакле «Фантазии Фарятьева» Юрского. Эту нелепую старшеклассницу Любу в коричневой школьной форме, укороченной выше некуда. И ее медленный голос, которым она вещала, поучая старшую непутевую сестру, словно юная пифия, знающая наперед, что с ними со всеми будет, а на самом деле не знающая ничего и больше всего боящаяся саму себя и бушевавших в ней скрытых страстей и желаний. 

«Посмотрите на меня», — говорила она в финале, отбрасывая яростным жестом назад свои рыжие спутанные волосы, обращаясь то ли к Фарятьеву, то ли ко всему человечеству, уставившемуся на нее в свои бинокли. «Посмотрите на меня…» 

Это был отчаянный призыв и приказ, и мольба одновременно. Ее Люба умирала от любви, но не могла в этом никому признаться. Она рвалась к счастью, к другой жизни и никак не могла решиться на первый шаг. Гордые женщины, которых Крючкова так любила изображать в театре и в кино, были на самом деле робкими, закомплексованными созданиями, прятавшими под хамоватой броней свою нежную, одинокую душу. Может, они и рады были бы раскрыться кому-то, расслабиться, отдаться доверчиво простым и понятным чувствам, быть милыми и приветливыми, как другие. Только кто же позволит? Кто поверит, что они могут быть такими, как все? А главное — все равно до своих подлинных страхов и печалей Крючкова никогда никого не допустит. И не надейтесь! Офицерская дочь, она умеет постоять за себя и как никто хранить свои тайны.

В театре ее невзлюбили с первого дня. За привычку говорить все в глаза, за независимый нрав, за неумение дипломатничать и встраиваться в существующие группировки. Крючкова была всегда сама по себе, наособицу. Однажды Георгий Александрович подозвал ее для разговора «с глазу на глаз» и сразу оглоушил вопросом: «А вы знаете, что у вас в театре много врагов?» На ее растерянное «почему?», ответил вопросом: «А как вы хотите? Вы получаете главные роли и прекрасно с ними справляетесь. Вы хотите, чтобы вас за это любили? Просто будьте осторожны». Обычно острая на язык Крючкова на этот раз даже не нашлась, что ему сказать, просто затаилась еще больше.

Потом Товстоногов умер, и все ее спектакли в одночасье сняли один за другим. «У меня оборвалась жизнь», — признается она. За последующие 26 лет она сыграет в БДТ всего три роли. Конечно, она продолжала сниматься в кино, но, чтобы выжить как актрисе, ей нужен был Театр. И тогда она придумала его сама, сосредоточившись на поэтических чтецких программах. Тут она уже не зависела ни от кого: ни от режиссуры, ни от партнеров, ни от администрации. Все сама. Ей нравится ее одиночество на сцене. Она привыкла к нему. К тому же, по большому счету, она не одна. Ее любимые поэты всегда с ней. Крючкова не просто заучила их стихи наизусть, а с головой погрузилась в их жизнь. Она исследовала их творчество в таких немыслимых, невообразимых подробностях, которые не всем литературоведам по плечу. При этом ей бесконечно важны и самые обычные житейские детали. Например, в Елабуге она держала в руках сковороду, на которой Марина Цветаева в последний раз жарила рыбу для сына Мура. А когда в начале 90-х годов ненадолго открылись архивы, досконально изучила доносы советских писателей на Анну Ахматову. А ведь это только два имени в необъятной концертной программе Крючковой, охватывающей весь ХХ век и включающей десятки поэтических и литературных имен. 

Мне нравится стиль ее программ, какой-то очень уютный, домашний: круглый стол, покрытый красивым цветным платком — подарок любимой невестки, жены старшего сына. Лампа, фарфоровая чашка с чаем, по-старокупечески прикрытая платочком с ручной вышивкой. Тихий гитарный перебор в качестве сопровождающего голоса. Временами концерт становится похож на урок литературы. Крючкова не только читает, но и объясняет, что к чему, кто кому кем приходился. Почему такая строка, а не иная. Это важно — публика разная, она не обязана знать все биографические и литературные подробности.

Иногда Крючкова переходит на обличительную интонацию — не прощает обидчиков своих любимых поэтов. Но чаще ее концерт — это доверительный разговор, какой, например, может случиться в купе «Красной стрелы» или где-нибудь в транзитной зоне аэропорта, когда понятно, что еще долго никуда не улетишь, а хочется с кем-то поговорить, выговорить душу, поделиться тем, что болит и тревожит. И вот эта интонация, по-буддийски спокойная и горькая одновременно, без пафоса и игры в «великую актрису», может быть, самое сильное и прекрасное, что есть в поэтических программах Крючковой.

Наверное, она давно уже могла бы написать увлекательную книгу о литературоведческих и поэтических исканиях. И если до сих пор этого не сделала, то только потому, что занята сверх меры концертами и детьми. У нее двое сыновей. Старший с семьей живет во Франции, младший — профессиональный музыкант-гитарист — часто выступает с мамой. Крючкова ежедневно общается со всеми в мессенджерах и в курсе всех событий жизни детей и внуков, всех их передвижений и домашних проблем. Как будто, сидя у себя в мансарде дома на Фонтанке, она направляет бинокль то в одну часть света, то в другую. «Мне сверху видно все, ты так и знай», — как пелось в песне ее детства. Кто бы мог вообразить, что «холодная, властная и надменная» Крючкова окажется такой вовлеченной матерью. Сама признавалась, как буквально в один день, когда делали операцию ее сыну Мите, зашла в храм еще рыжеволосая, а вышла абсолютно седая. «Мне смешно, когда спрашивают, чем я крашусь…» — царственно улыбается она. Крючкова знает, как произвести впечатление, как сыграть на публике мелодраму. Ей даны эти мгновенные, неуловимые преображения и переходы при внешней статичности и скупой расчетливости каждого жеста, каждой интонации. 

На самом дела она настолько привыкла быть независимой, что ее трудно представить в каком-то большом театральном коллективе или многонаселенном спектакле. И все-таки она на это решилась, когда cлучился очередной юбилей — 40 лет в БДТ. Талантливый московский режиссер Роман Мархолиа, которого она знала еще по совместной работе над «Квартетом» — антрепризным спектаклем 2003 года, предложил ей роль Бабуленьки в «Игроке» Достоевского.

С самого первого ее появления и первой реплики: «Ну вот и я! Вместо телеграммы-то!.. Живехонька. Что, не ожидали?» — становится понятно, что Крючкова решила идти ва-банк. Она выезжает на сцену в инвалидном кресле наподобие пилота в летном шлеме, рассекая сцену, как на «Харлее». Без устали меняет парики, очки, модные прикиды. В какой-то момент она надевает цилиндр и запевает песню на немецком из репертуара группы Rammstein. Такое чувство, что актриса дорвалась до спектакля на большой сцене, как после долгого и вынужденного голода — до праздничного стола, и с каким-то свирепым отчаянием набрасывается на все блюда, которые ей предлагает режиссер-выдумщик. Хотите побыть диджеем? — Хочу. — Хотите попробовать себя в роли интервьюера? — Непременно. — А как насчет того, чтобы сыграть крупье в казино? — Да запросто!

Не говоря уже о самой Бабуленьке, «той самой ведьме, которая никак не умирает и от которой все ждут, что она умрет». Крючкова все знает про старость. И много раз играла ее в кино. Но сегодня ей неинтересно про умирание, угасание, ей интересно только про Жизнь. По своей актерской природе, по тому игровому началу, которое в ней живет и требует постоянного выхода, она — трагическая клоунесса. Да, ее цирк давно уехал в другие края, а она почему-то все еще здесь. Зачем-то задержалась. Значит, так надо. Но нечего лить слезы о былом, надо жить сегодня, играть, дарить людям радость, пусть даже такую безумноватую и странную, как этот их «Игрок», поставленный назло и вопреки всем обстоятельствам. Как некий вызов всем, кто не верил, не видел, не ждал, кто разлюбил, а может, и не любил никогда. Как некий жест, в чем-то перекликающийся с тем давним, самым первым жестом рыжей девочки в школьной форме из «Фантазии Фарятьева»: «Посмотрите на меня! Посмотрите на меня…»