Фото: Из личного архива
Фото: Из личного архива

«Я не позволяла себе плакать восемь дней»

Рано утром 27 сентября жительница Степанакерта Цовинар Бархударян проснулась от звуков, которые, как бы ни хотелось, было невозможно перепутать с раскатами грома.

— Для меня война никогда не заканчивалась, — говорит Цовинар. — Я росла в подвалах и до сих пор помню залпы снарядов, запах крови и взорвавшейся бомбы, я каждый день провожаю мужа на службу.

Цовинар 39 лет. Она журналист, редактор общественного телевидения «Арцах ТВ». Ее муж Гарри — военный, служит здесь же. У пары две дочки: 17-летняя Алина и 11-летняя Белла.

— Я закричала маме, чтобы она взяла дочку и спускалась с ней в подвал, — вспоминает Цовинар. — А сама взяла телефон и стала снимать через окно.

Младшая дочь Белла в тот день гостила у другой бабушки. Когда Цовинар спускалась вниз с пятого этажа, один из снарядов задел их дом.

— Мы вызвали спасателей, — говорит женщина. — Я позвонила коллегам. Друзья мужа приехали и отвезли людей в безопасное место. Жители уцелели. Только наш сосед — девятилетний мальчик — с того дня начал заикаться.

Сама Цовинар отправилась на работу — с тех пор ей предстояли постоянные выходы в эфир.

На следующий день после начала столкновений Цовинар пошла в местную церковь Покрова Божией Матери. Там под звуки обстрелов прошло венчание ее знакомой Офелии с избранником Гарегином. Местные говорят, что в Карабахе не впервой проводить свадьбы во время войны. Впрочем, в праздничной одежде в тот день были только молодые. Все остальные гости — в военной форме. Других торжеств не было — после службы все гражданские вернулись в бомбоубежище.

С тех пор в своей квартире Цовинар была три раза — приезжала за вещами для себя и дочерей. Все они жили в бомбоубежище в Степанакерте — только на восьмой день она решила эвакуировать дочерей вместе с матерью в Ереван. На вопрос, почему ждали так долго, Цовинар отвечает:

— Я всегда думала, что дети и женщины должны быть в тылу, чтоб наши воины более уверенно стояли на своих позициях. Но эта война, как и в 1990-х, не нормальная. Противник кровожадный и немилосердный. Я просто не думала, что всеми возможными и невозможными силами будут бомбить и населенные пункты. На восьмой день я их отправила в Ереван. Мой отец, свекровь и сестра остались в Степанакерте.

Сама Цовинар все эти дни тоже в городе: у нее бесконечные прямые включения и репортажи, у мужа — военная служба, он на фронте. Каждые два часа она выходит в эфир на местном телевидении, заодно готовит репортажи о ситуации для центральных армянских каналов.

— У нас постоянно проблемы со светом и связью, а самое главное — везде небезопасно, — добавляет она.

Сейчас все местные, кто не эвакуировался, почти не выходят из подвалов. А Цовинар спускается под землю, только когда слышит звуки сирены, и еще ночью, чтобы поспать.

Вместе со своим оператором Цовинар залезает в полуразрушенные дома — они снимают и показывают в эфире куски снарядов и беспилотников. У ее съемочной группы нет бронежилетов и касок — таких, какие обычно надевают в горячих точках представители зарубежных СМИ.

— Не было времени об этом думать, — говорит она.

Когда спрашиваю, от чего ей больше всего страшно, Цовинар отвечает:

— Меня ничего не пугало. Я просто стала злой, когда увидела мой раненый город.

Говорит, что не плакала все восемь дней. Слезы появились только на девятый. На вопрос, что стало последней каплей, рассказывает:

— История бабушки, которая осталась одна на четвертом этаже. Сын вышел во двор. В этот момент стали бомбить. Он погиб. Наша съемочная группа услышала крик о помощи. Мой коллега, журналист из «Арцах ТВ», не стал ждать спасателей и вошел в разрушенное здание. Бабушку звали Луся, она оказалась слепой. Вчера после этого я впервые заплакала.

Мы говорим с Цовинар несколько часов. Общение все время прерывается. Ей нужно то выйти в эфир, то бежать в укрытие. — Вот сейчас тоже бьют по городу», — говорит она.

Фото: Из личного архива
Фото: Из личного архива

«В первые дни к нам привозили мальчишек»

Лилианна Аракелян работает дежурной медсестрой в Ереванском государственном медицинском университете им. Мхитара Гераци. Пообщаться с ней удалось ближе к ночи — она все еще находилась на рабочем посту. В эти дни ее смены стали длиннее, порой словно бесконечными.

Фото: Из личного архива
Фото: Из личного архива

— Работа сейчас очень напряженная, — поясняет Лилианна. — Каждые пять минут привозят раненых, тяжелораненых. Очень много погибших.

Больница перестала принимать плановых пациентов — только тех, кого везут из Арцаха, будь то пострадавший военный или мирный житель.

— Кто в реанимации без сознания, кто в тяжелом состоянии. В основном это осколочные, пулевые ранения, черепно-мозговые травмы. Очень много ампутаций, — говорит Лилианна.

— Молодых ребят много?

— Да, в основном это молодежь. Особенно в первые дни привозили мальчишек 18–20 лет. Сначала же были призывники, просто служившие в армии ребята. Это потом к ним подтянулись люди постарше — те, кто пошел в добровольцы. Тогда и пациенты стали взрослее.

— А женщины?

— Есть раненые из мирного населения: женщины, дети. Еще беременных много, они тоже получили травмы. Сейчас их перевезли в роддома, некоторые уже даже успели родить. Про таких мы теперь говорим, что их пацаны сразу появились на свет героями. Но и смертей много. В первый день от выстрелов погибли мать и ее шестилетний ребенок. Их, к сожалению, не удалось спасти.

— А военные?

— Те, кто поправился, собираются обратно на фронт. Дух у всех очень боевой.

— И много таких, кого уже выписали?

— К сожалению, пока нет.

— А о войне они говорят? О том, как это было?

— Нет, о том, что с ними случилось, они не говорят ни слова. У них у всех в мыслях только поправиться — и назад. Ни жалоб, ни сожалений, ни от кого ничего такого не слышала.

По словам Лилианны, каждый раз по пути на работу и с нее она видит группы одних и тех же людей. Это родные пострадавших сутками дежурят у входа больницу, ждут вестей.

— Все они стоят и стоят, молятся, надеются, чтобы кто-то хоть слово им хорошее сказал, — говорит Лилианна. — Самое тяжелое — смотреть на матерей, которые получают от врача ответ: «Извините, мы не смогли его спасти».

«В бомбоубежищах нужны матрасы и одеяла»

Сегодня у входа почти каждого магазина в Армении стоит коробка. Люди кладут в нее, что могут: воду, сладости, сигареты, одежду, игрушки. Это помощь для пострадавших и воюющих в Нагорном Карабахе.

Централизованной эвакуации из горячей точки не было.

— Поскольку карабахцы — люди бывалые, — говорит журналист Елена Восканова из Еревана, — как началась бомбежка, отправили женщин и детей в Армению. Кстати, уехали далеко не все женщины. Многие, чьи сыновья и мужья на передовой, не уезжают принципиально, почти весь день сидя в бомбоубежищах. И не все приезжающие расселяются у знакомых или родных: у некоторых их попросту тут нет. Но прекрасно работает сарафанное радио. В разных группах, соцсетях, через знакомых и друзей люди просят приюта. Я знаю семьи, которые приютили совершенно незнакомых им людей. И таких немало.

Во всех школах, детсадах, государственных и частных учреждениях Армении сейчас идет сбор вещей и средств для пострадавших. «Нужно абсолютно все. Некоторые беженцы успели схватить лишь документы и выбежать из дома», — говорит Елена.

В школе, где учатся дети Елены, она помогает классной руководительнице разбирать принесенные родителями вещи.

— Устроено так: все несут в школу коробки и пакеты с вещами, едой, игрушками, сигаретами, — поясняет она. — Школа сортирует, подписывает коробки, отправляет в районную управу. Оттуда все идет по назначению.

Елена принесла три мешка вещей на один из таких пунктов сбора.

— Ничего героического я не сделала, — говорит она. — В основном это вещи моих детей, ношеные и новые. Были и вещи для взрослых, в частности теплые свитера и жакеты. Еще постельное белье и одеяла. Нам сказали, что в бомбоубежищах часто не хватает одеял и матрасов, люди спят на бетонном полу.

— Собирают теплые вещи, постельные мешки, свитера, детские вещи, игрушки, книжки, предметы личной гигиены — все. Кто что может, — объясняет другая жительница Еревана Луиза Матевосян.

Она помогает организовывать сбор вещей на одном из ереванских заводов:

— Еще очень нужны медицинские принадлежности: бинты, марли, йод. И очень часто просят простыни... сами понимаете, для чего. 

«Дураки, быстро в подвал!»

Фото: Из личного архива
Фото: Из личного архива

Ланджахпюр — крупное село на востоке Армении. Расположено в 11 километрах от административного центра области, города Гавар. Оттуда днем 3 октября в сторону Степанакерта выдвинулась группа из двух уазиков (их еще называют «буханками») и одного обычного корейского кроссовера. Все загруженные доверху разными продуктами и предметами первой необходимости.

— Мы собирали вещи всем селом, — говорит местный житель Серге Карапетян.

— Что там было?

— Мука, сигареты, молоко, чай, кофе, вода, конфеты, спальники, одежда. Собирали все, что смогли.

Оставалось только доставить гуманитарную помощь в место назначения — Степанакерт. Отвечал за миссию глава поселения, местный житель Юрик Багдасарян. Именно Юрик, а не Юрий, хотя ему уже 52 года. В Армении в принципе принято давать подобные имена, в паспорте так и записывают: Юрик, Сашик, Вова и т. п. Так что это не уменьшительно-ласкательное.

Фото: Из личного архива
Фото: Из личного архива

До самого Степанакерта из села около 300 километров. Обычно туда добираются через Северный Варденис, но сейчас эта дорога постоянно под обстрелом, поэтому сельчане двинулись через Горис, который в переводе с армянского означает «каменные леса». Именно этим путем сейчас в Степанакерт из Еревана добираются и все журналисты. Туда же, в Горис, после начала бомбежек потянулись и первые беженцы из Карабаха. Впрочем, сейчас эту вторую дорогу тоже начали обстреливать. Теперь и она небезопасна.

— С нами из других сел еще шесть таких же уазиков выехало, — говорит Юрик. — Только ближе к Степанакерту мы все решили разделиться и ехать по отдельности. Потому что колонна — слишком легкая мишень на дороге. Мы бы тогда точно почти сразу же попали бы под обстрел. На днях три другие наши машины уже попали под огонь.

Но избежать обстрела не удалось.

— Когда мы въехали в Степанакерт, весь город будто трясло, — описывает Юрик.

— Обстреливали?

— Да. Мы все понимали, что идет война. Но пока не попадешь туда, не увидишь все это собственными глазами, не поймешь, что это на самом деле такое.

— Что произошло?

— Начался обстрел. Военные нам потом сказали, что это система «Смерч». Мы в это время стояли в центре города. (4 октября президент непризнанной Нагорно-Карабахской республики Араик Арутюнян заявил, что Азербайджан обстреливает Степанакерт реактивными системами залпового огня «Полонез» и «Смерч». — Прим. ред.)

— Вы побежали куда-то?

— Ну куда нам бежать? Мы же не знали, куда ударит снаряд в следующий раз! И город мы не знали. Все время приходилось закрывать глаза руками. Мне все казалось, что сейчас ослепну. Нас спасла какая-то женщина. Видимо, она услышала наши голоса.

— Вы кричали?

— Нет, мы просто стояли и громко разговаривали. А она закричала нам, что мы дураки и чего мы стоим посреди бомбежки. А что нам оставалось делать? Она орала нам: «Ребята, быстро в подвал!» Мы побежали, все следующие 30 минут был непрекращающийся обстрел. Мы просто ждали внизу.

Все эти дни сирена предупреждает жителей о том, когда надо бежать в укрытие. В тот день воздушная тревога работала в городе почти не переставая.

— Это было прямо бомбоубежище? — уточняю я.

— Нет, это был обычный подвал в многоквартирном доме. С нами там еще много жителей сидели. Некоторые за последние два дня вовсе не выходили оттуда, перетащили в подвал из своих квартир какие-то вещи и еду.

— Что было потом?

— Когда началось затишье, мы выбрались из подвала. Потому что я не понимал, сколько еще ждать. Час? Два? А если дальше будет еще хуже?

Жители села Ланджахпюр двинулись в путь. Они передали гуманитарку и оставили военным оба своих уазика — обратно собирались ехать уже все вместе на кроссовере.

— Почему оставили уазики?

— Уазики — тоже часть нашей гуманитарной миссии. Мы все их оставляем и дарим военным. Надо же на чем-то перевозить убитых и раненых. Там не хватает машин, чтобы везти раненых в больницу.

Вечером 4 октября сельчане двинулись в обратный путь. Стемнело, и стало более или менее спокойно.

— Ну, за спиной у нас все равно сияло, но что поделаешь, — вспоминает Юрик. — Пора было возвращаться домой, собирать новые грузы. И в районе сейчас много работы — собираем списки семей, готовых разместить у себя дома беженцев. Наша гостиница уже заполнена прибывающими из Арцаха людьми. А еще у мамы день рождения, а я ее так и не поздравил.