Фото: Lionel Hahn/Getty Images
Фото: Lionel Hahn/Getty Images

Каннский фестиваль прошел под номером 74. Когда я попала туда впервые, число было на 20 меньше — всего 54. И то был совершенно другой фестиваль — еще с огламуренными, без клейма феминизма, звездами ХХ века, с токсичными гулянками на яхтах и с кинозалами, в которые можно было проникнуть без проблем. С каждым годом аккредитованных участников становилось все больше, а на особо дефицитные просмотры приходилось занимать очередь за час с лишним. Предыдущий фестиваль, прошедший два года назад, подавлял своей критической массой — и в этом смысле был аналогичен тому туристическому и музейно-культурному буму, что охватил планету на исходе 2010-х годов.

В январе 2020-го в Лувре в зале «Джоконды» я оказалась перед фактом: подойти к флорентийской фам фаталь можно, лишь отстояв очередь человек в сто, преимущественно из китайцев. Вскоре мы услышали новое слово: «коронавирус», и дело не в том, что он пришел из Китая, а в том, что многомиллионная армия туристов резко расширилась — и шарик просто не выдержал адской нагрузки. Каннский фестиваль последних лет своей неуемной гигантоманией тоже вызывал такое смутное предчувствие: что-то должно произойти…

В прошлом году фестиваль фактически не состоялся, хотя за ним был закреплен порядковый номер 73, фильмы отобрали, а осенью даже прошли три дня кинопоказов. Но ни создатели подавляющего большинства картин, ни жюри, ни зарубежные журналисты так и не смогли доехать до Канн. Фестивальный дворец, правда, не пустовал: в разгар эпидемии там соорудили пристанище для бездомных.

Каннский идеолог Тьерри Фремо, глава отборочной комиссии, страшно переживал: ведь Берлинский фестиваль успел пройти еще в самом начале эпидемии, Венецианский ухитрился вписаться в короткий промежуток между двумя ее волнами, а с Каннским ничего путного так и не вышло. В этом году было сделано все, чтобы вернуть Каннам былое величие, чтобы фестиваль прошел в реальном и почти традиционном формате. Это означает не только показы фильмов, но также звездные дорожки, ажиотажные фотоколлы, острые пресс-конференции, обильные ужины и зажигательные вечеринки.

И мечта Фремо воплотилась в жизнь. На открытии фестиваля, где показывали сюрреалистический мюзикл «Аннетт» Леоса Каракса, блистали Марион Котийяр и Адам Драйвер. Тильда Суинтон и Тимоти Шаламе представляли новый визионерский опус Уэса Андерсона «Французский вестник. Приложение к газете “Либерти. Канзас Ивнинг Сан”». Шарлотта Генсбур показала картину «Джейн глазами Шарлотты» о своей прекрасной маме Джейн Биркин. И даже Катрин Денев, оправившись от инсульта, приехала на премьеру фильма «Жив», где играет мать смертельно больного сына. Вечерами все рестораны были забиты до отказа, а в тех, что на пляже, до полуночи гремела музыка, народ отплясывал и расслаблялся, как в достославные времена.

Да, фасад фестиваля выглядел гламурно и презентабельно, но за ним лились невидимые миру слезы. Это особенно сильно коснулось гостей из России, которая только в официальной программе была представлена сразу тремя фильмами: в главном конкурсе — «Петровы в гриппе» Кирилла Серебренникова, в программе «Особый взгляд» — «Дело» («Домашний арест») Алексея Германа-младшего и «Разжимая кулаки» Киры Коваленко, ученицы Александра Сокурова. Помимо этого, в конкурсе участвовала финско-российская мелодрама «Купе номер шесть» Юхо Куосманена с Юрой Борисовым в главной роли. Всего на поездку в Канны нацелилось более 200 наших соотечественников — режиссеров, продюсеров, актеров. И вот тут как раз Франция объявила Россию «красной зоной». Это означало, что, даже если вы прорвались в самолет и долетели до Лазурного берега, вас сажают на десятидневный карантин в отеле, причем за собственный счет. Выйти можно только с 10 до 12 утра в соседний супермаркет, не исключены визиты полиции и дистанционный контроль.

Фото: Andreas Rentz/Getty Images
Фото: Andreas Rentz/Getty Images

Но, как известно, нам нет преград ни в море, ни на суше. Чтобы избежать карантинной участи, некоторые наши ринулись в Италию, в Грецию, даже в Албанию — и уже оттуда взяли курс на Ниццу. Кого-то снимали с частных самолетов, кто-то предъявил фиктивный билет, чтобы обмануть бдительность пограничников, ну а кто-то уже готов был настучать на злостных нарушителей европейских законов. Естественно, русские на русских, как же иначе.

Дорога на Лазурку была только прелюдией. Поскольку в Европе не признают вакцинацию «Спутником», пришлось сдавать ПЦР-тесты каждые 48 часов на протяжении всего фестиваля, иначе не попадешь на многие важные просмотры. А попав, оказываешься в кинозале без всякой социальной дистанции, в опасной близости с соседом по креслу. Конечно, все при масках, но у кого-то она сдвинута с носа или вообще снята, чтобы не потек макияж. У кого-то носит символический характер — заменена какой-то тряпкой, чуть не из носка (раньше ловкачи использовали носки вместо бабочки на «смокинговых» премьерах). Между тем стали циркулировать слухи, что на фестивале есть зараженные, которых отправили в изоляцию, назывались известные имена. Но — молчок, show must go on. И если на пресс-конференции Шона Пенна зал неожиданно оказывался полупустым, туда срочно делегировали школьников, приехавших на фестиваль по молодежной программе.

Фото: Arnold Jerocki/FilmMagic
Фото: Arnold Jerocki/FilmMagic

На одном из просмотров я увидела знаменитую пару фестивальных кураторов Берлинале — Эрику и Ульриха Грегор. Она шла, опираясь на костыль, он рыскал взглядом по залу в поисках свободного местечка. В конце концов уговорил кого-то из более молодых коллег пересесть на приставные стулья и усадил супругу. Увидев эту заслуженную пару — обоим сильно за восемьдесят, — я снова почувствовала себя молодой, как 20 лет назад, когда впервые попала в Канны. Хотя вокруг меня расплодилось целое поколение действительно юных коллег. Завидую не их молодости, а тому, что они так рано получили возможность, хоть и с препонами, попадать на главный кинопраздник мира.

Каннский фестиваль известен тем, что продуцирует нечто вроде классовой ненависти, окрашивая журналистские аккредитации в разные цвета. Иногда социальные противоречия проявляются даже в рамках одной семьи: например, у моего мужа белая, приоритетная карточка, а у меня розовая, и даже без желтой точки, которая дает кое-какие преимущества. Теперь, кажется, привилегии отменены; билеты надо заказывать по интернету, иначе в зал вообще не войдешь. Признаюсь, я почувствовала, что взяла реванш, получив билет на один важный фильм — в отличие от мужа, который на чем свет стоит проклинал эпидемию и технические новшества. Каждое явление имеет как минимум две стороны, и многое зависит от оптики.

Каким будет 75-й юбилейный фестиваль 2022 года — нам не дано предугадать. А вот про нынешний можно уверенно сказать: он был или вообще уникальным, или первым в новой эпохе, в которую мы дружными рядами вступаем.

Вам может быть интересно: 

Больше текстов о политике и обществе — в нашем телеграм-канале «Проект “Сноб” — Общество». Присоединяйтесь