Она всегда отмечала свой день рождения 11 февраля. Никакого «нового стиля» не признавала, как, впрочем, и много чего в советской действительности. Но об этом Любовь Орлова предпочитала молчать. О том, какие тайны скрывает самый звездный миф в истории отечественного киноискусства, рассказывает Сергей Николаевич. Текст иллюстрирован не публиковавшимися ранее фотографиями актрисы из собрания Александра Добровинского
За глаза ее все звали «Любочкой». Ей уже было много лет. И по статусу и по положению ей полагалось быть «Любовью Петровной». Но эта ласковая, милая, опереточная «Любочка» продолжала незримо присутствовать где-то за кадром, за всеми ее званиями, орденами и медалями.
«Маленькая собачка до старости щенок», — шутила она, когда все удивлялись ее малому росту и моложавому виду. По нынешним стандартам, Любочка была совсем крошка — 1 метр 58 сантиметров. Это Григорий Александров научился так выставлять свет, что на экране она казалась вполне себе высокой. «У Орловой всегда были хорошие операторы», — завистливо вздохнет Рената Литвинова.
Любочке никогда не могли простить, что у нее все было самое лучшее: и наряды, и операторы, и экранные партнеры, и дача во Внуково, где никогда не пахло едой. Сама она почти ничего ела, а Александрову привозил котлетки в кастрюлях из Москвы персональный водитель.
Вообще у них был странный, совсем не советский брак. Ни детей, ни близкой родни, ни гостей. Никаких шумных застолий с пирогами и водкой. В центре мироздания были только он и она. Больше им никто был не нужен. Они как будто замуровали себя в своем подмосковном поместье в образе главной пары советского кино. И никого близко к себе не подпускали.
Все, что мы сегодня читаем о них в мемуарах, это по большей части домыслы и «чаяния народные». Правды не знает никто. Ни про ее прошлую жизнь до Александрова. Ни сколько ей в действительности было лет. Ни почему он решил сделать из нее, опереточной артистки, главную звезду Советского Союза. И как это ему удалось?
«Везучая была», — скажет ее родная племянница, литератор и драматург Нонна Голикова. В старину еще говорили с уважением слово «фарт». А Любочка была фартовая.
Есть женщины, которые умеют себя так поставить — им все на подносе. А дальше только от них зависит, чтобы содержимым этого подноса правильно распорядиться. Любочка сумела распорядиться на все сто: и своим скромным драматическим талантом, и обаятельным, но невеликим голосом, и дворянской благородной породой, и балетной осанкой. Она сумела извлечь из всей суммы данных, поначалу не суливших ей ничего, кроме ролей второго плана, максимум возможного. И даже больше! Но для этого надо было обладать ее стальной выдержкой и невероятным, нечеловеческим честолюбием.
Маленькая железная женщина, она бесстрашно шла на таран советской системы. У нее не было вариантов: или сгинуть во тьме безвестности, как большинство ее родственников и знакомых, или вознестись на невиданную высоту.
Она, страшно боявшаяся толпы, будет ее идолом и любимым божеством. Она, физически не переносившая яркого света, страдавшая от светобоязни, полжизни проведет под ярчайшими софитами и прожекторами, демонстрируя чудеса стойкости и выдержки. Она, люто ненавидевшая советскую власть, станет самой главной и самой яркой советской звездой.
Однажды мне довелось держать в руках ее письма, адресованные известной журналистке Татьяне Тэсс. Это были личные, хотя и довольно сдержанные послания, выдававшие осторожного, застегнутого на все пуговицы человека. Ничего особо откровенного в них не было. Удивил почерк. Абсолютно мужской. Почти без наклона. Идеально подходящий для резолюций на министерских бланках. Женщины пишут по-другому.
Как говорил Маяковский о Лиле Брик: «Ты — не женщина. Ты — исключение». Любочка тоже была исключением. Александров это понял первым. Впрочем, это знание ему обошлось не так дорого, как Маяковскому.
Дальше все слишком хорошо известно. Какой смысл перечислять фильмы, которые и так все знают наизусть! Марион Диксон, парящая под куполом цирка, — это Голливуд чистой пробы. Таня Морозова, готовящаяся сразиться с тремя сотнями прядильных станков, — привет «Триумфу воли» Лени Рифеншталь. Наконец, салонная игра в двойников в «Весне» — чистый сталинский ампир, который и сегодня ошеломляет своей эстетический смелостью и новизной.
Дальше, правда, пошли провал за провалом, завершившиеся несчастным «Скворцом и Лирой», спрятанными от глаз и всеобщего позора. Когда я поинтересовался, кем все-таки было принято решение закрыть фильм, бывший генеральный директор «Мосфильма» Николай Трофимович Сизов только развел руками: «Так ведь Люба же и закрыла!» Она и здесь проявила железную волю. Увидела на экране просмотрового зала в Госкино маразм своего мужа, вырядившегося в генеральскую папаху, и себя с забинтованным лицом, и сказала «нет». Как умела говорить это только она, не оставляя ни малейшей возможности ее ослушаться или не подчиниться приказу.
Александров ее боялся. Обожал и боялся. Другие трепетали. Все знали, что она может позвонить Сталину. Что у нее есть его прямой номер. Но она никогда ему не звонила. Это Александров придумал, что они с вождем часами говорили по телефону о судьбах мира. На самом деле они виделись-то всего пару раз на официальных приемах в Кремле. Один раз Сталин подвел к ней маленькую девочку-таджичку: «Мамлакат не верит, что я знаком с самой Любовью Орловой». Рысьи глаза весело искрятся от удачной шутки. Толпа прихлебателей угодливо смеется. Орлова лучезарно улыбнулась и пожала влажную от волнения ладошку девочки-стахановки.
Детей Любочка не любила. Своих у нее не было. Она не хотела или не могла. Никто не знает. Но доподлинно известно, что когда умерла первая жена Александрова, Орлова не захотела, чтобы пасынок Дуглас поселился вместе с ними. Официальная версия: Любочке надо готовиться к съемкам, или ей надо отдыхать от съемок — уже не важно…
Мальчика отдали в детский дом. С ним будет все сложно. В конце концов он загремел в тюрьму. И Александров тогда чуть не сошел с ума страха. Боялся, что после Дугласа придут за ним.
Говорят, что всю осень 1952 года Любочка методично жгла в камине на даче документы и письма, которые хоть в какой-то мере могли бросить на них обоих тень. Она знала, что неприкасаемых в этой стране нет. Перед ее глазами были судьбы Лидии Руслановой, Зои Федоровой, Татьяны Окуневской. Никакая всенародная любовь и слава не спасли их от ареста и лагерного барака.
В марте 53-го «сдох тиран» (это цитатно ее слова), и Дугласа выпустили. Правда, ему пришлось поменять имя. Он стал Василием Александровым, каких миллионы. Запоздалый реванш за обиды и травмы, перенесенные им в детстве, возьмут его сын Григорий и жена Галина. Уже после смерти Василия, чтобы без помех получить право на наследство, Галина выйдет замуж за больного, старого, страдающего деменцией Александрова, а внук Гриша, завладев дачей и квартирой на Большой Бронной, будет по дешевке распродавать их архив. То, что с его точки зрения, не представляло никакой ценности, он просто выбрасывал на помойку. Жители элитного дачного поселка Внукова время от времени находили там Любочкины фотографии, письма и почетные грамоты.
По счастью, сама она до всего этого не дожила. Последние десятилетия Орлова спасалась театром. Можно сказать, откуда пришла, туда и вернулась. Но в Театре им. Моссовета она ощущала себя скорее гостьей. Той самой гостьей, от которой потом долго держится аромат французских духов, дорогих импортных сигарет и остаются недоеденные шоколадные конфеты.
В театре ее любили. Евгений Стеблов рассказывал, как однажды он проходил мимо цветочницы с букетиками ландышей и вдруг вспомнил, что сегодня у Любочки спектакль. И невольно бросился скупать эти ландыши, чтобы принести ей в театр. Она была тронута его ландышами до слез. Хотя была совсем не слезлива. В Театре им. Моссовета имелась своя хозяйка, народная артистка Вера Петровна Марецкая. Между собой ее звали ВэПэ. Она зорко следила, чтобы Любочке не доставалось больше аплодисментов, цветов и ярких ролей, чем ей самой. Долгое время дамам удавалось сохранять дипломатический паритет. До прямого конфликта дело дошло уже под конец, когда обе были смертельно больны и понимали, что времени осталось им чуть-чуть.
Последняя битва развернулась за роль «Странной миссис Сэвидж». Общеизвестно, что первоначально ее играла и с огромным успехом Фаина Георгиевна Раневская. Но потом, как гласит легенда, под влиянием минуты и траурного настроения из-за безвременной кончины своего партнера по спектаклю Вадима Бероева, Фуфа шикарным жестом подарила эту роль Орловой.
Думаю, подсознательно она рассчитывала, что опереточная Любочка не справится с ролью сумасшедшей старушки, которую родственники отправляют в дурдом. Да и вообще, как можно было играть после Раневской! Но произошло чудо, в которое никто в театре не верил. Орлова сыграла. И сыграла прелестно. Кажется, она была создана для легкой западной комедии и мелодрамы.
Подростком-восьмиклассником я был на одном из последних ее спектаклей, и могу засвидетельствовать — это была настоящая леди. Хрупкая, маленькая леди в голубоватом парике с детским плюшевым мишкой в руках. Поначалу совершенно потерянная и несчастная, потом как будто немного оттаявшая от холода жизни, чтоб уже во втором акте предстать самой собой — очаровательной, ироничной, блестящей дамой, которая никогда не сдается.
«Первый раз, когда я увидела своего мужа, я ехала верхом на лошади. И он сказал мне: “Черт возьми! Вы хорошо держитесь в седле!” И я сразу поняла, что он меня любит», — ключевая фраза, на которую влюбленный зал мгновенно отзывался аплодисментами. И я помню, как она уходила со сцены в печальной полутьме под песню Нэта Кинг Коула «There was a boy / A very strange, enchanted boy / They say he wandered very far / Very far, over land and sea». Вся несбыточность американской мечты, весь голливудский сон, который они так хотели когда-то с Александровым воплотить в своих фильмах, на мгновенье оживал в этой мизансцене с одинокой женской фигурой, медленно удаляющейся во тьму.
Без сомнения это был успех. Последний успех Орловой под занавес огромной жизни и карьеры. Разумеется, ее завистникам с этим трудно было смириться. Вскоре эту роль ВэПэ забрала себе, даже не поставив об этом в известность Орлову. Просто взяла как чужую шубу из гардероба, надела и пошла себе дальше. Такое случается в театре, такое случается в жизни…
Кажется, я был как раз на том спектакле, который Любочка буквально вырвала у Марецкой, задействовав все свои связи и тяжелую артиллерию в виде звонка от самого министра культуры Демичева. Но силы были неравны. Права на телевизионную версию «Странной миссис Сэвидж», за которую бились обе артистки, остались за Верой Петровной.
Все эти борения смешно запечатлел в своей фотографической серии Владик Мамышев-Монро, включая финальную мизансцену с прощанием у гроба Орловой. Он только не слышал слова, сказанные Марецкой почти с обидой, когда провожали в последний путь ее соперницу: «И тут она первая».
… В тот январский день на площади Маяковского народу было не протолкнуться, как на похоронах Сталина. Движение на улице Горького было остановлено. Очередь к Театру им. Моссовета растянулась вдоль всего Садового кольца почти до площади Восстания. «Мэри верит в чудеса, Мэри едет в небеса»…
Кажется, Москва так не прощалась ни с одной своей актрисой. Никто этого не ожидал. Никто не думал, что Любочку все еще так любят. За что? Почему? Кто знает! О, если бы кто-нибудь мог объяснить, что такое Любовь!
Автор и редакция проекта «Сноб» благодарят Александра Добровинского за предоставление уникальных фотографий Любови Орловой из личного архива.
