В воскресенье мы проснулись в ожидании катастрофы. Всю ночь выл ветер и лил дождь. Безлюдные улицы нашего маленького городка в графстве Вестчестер к северу от Нью-Йорка залила вода и завалили сорванные с деревьев ветви. Тяжелый влажный воздух прижимали к земле зловещие черные тучи. Но самое жуткое было еще впереди, утверждало телевидение. Ураган «Айрин» должен был обрушиться на наше побережье через два часа.

Утро мы провели в каком-то оцепенении, с опаской поглядывая на столетние дубы, окружающие наш хрупкий домишко. Вот-вот ураган ударит в полную мощь. Но время шло и ничего не происходило. Улегся ветер, ливень перешел в морось, и ураган ушел на север. Стало ясно, что «Айрин» почти не затронул Нью-Йорк. Это было замечательно. И вместе с тем вместо радости меня кольнуло какое-то странное разочарование. Я его, конечно, сразу отогнал, как глупое ребячество, но все равно.

То есть головой я прекрасно понимал, что, пройдись по нам ураган по-настоящему, это обернулось бы как минимум огромными затратами времени и денег: затопленным подвалом, выбитыми окнами, отключением света и воды на несколько дней, а то и недель. А то могла быть и настоящая трагедия, как для нас, так и для наших соседей. И так на соседнем перекрестке ветром выкорчевало огромный дуб, который рухнул в метрах от жилого дома.

Но в душе все равно было ощущение… обманутых ожиданий, что ли. И так у очень многих. Даже мэр города Майкл Блумберг вынужден был оправдываться за полностью обоснованные меры предосторожности, которые приняла муниципальная администрация.

В чем же дело?

Основное достижение цивилизации — и во многом ее цель — это сделать жизнь человека предсказуемой и безопасной. В 1900 году ожидаемая продолжительность жизни среднего американца была около 50 лет. За столетие она увеличилась почти на 30 лет. Это не только достижения медицины, но и значительно снизившаяся вероятность того, что новорожденный член развитого общества погибнет в урагане или потопе, отравится, сгорит или будет съеден волками. В последнее время увеличилась безопасность дорожного движения, авиатранспорта и т. д., да и на войне теперь американские потери в Ираке и Афганистане в 10 раз меньше, чем во Вьетнаме.

Мысля рационально, большинство жителей развитых стран приветствуют безопасность. Никто не против ужесточения правил санитарии, инспекций и регулирования пищевой промышленности, мер безопасности авиационных перевозок или законов, предписывающих пристегиваться ремнями в автомобиле. Ту же обязательную эвакуацию перед ураганом «Айрин» большинство ньюйоркцев выполняло и одобряло.

Тем не менее, обезопасившись и не рискуя, мы где-то в подсознании тоскуем по опасности и риску. Причем эту тоску чувствуют не только сорвиголовы, подсевшие на адреналин искатели острых ощущений, которые были всегда и везде и которые до сих пор увлекаются экстремальными видами спорта, выходят на досках в ураган или ведут репортажи из зоны военных действий. Как показывает разочарование после «Айрин», эта тоска понятна и простому обывателю.

Десять лет назад, когда в Нью-Йорке обрушились башни Всемирного торгового центра, это было ужасное, трагичное, чудовищное и в чем-то даже сверхъестественное ощущение. Но сегодня те дни вспоминаются многими как время, когда мы все чувствовали себя как бы более живыми.

В 1914 году разразилась европейская катастрофа, вошедшая в историю под названием Первая мировая война. Дневники того времени свидетельствуют о всеобщем подъеме, о странной радости и энтузиазме. Сама война была вроде как ни за что: ни по идеологии, ни по религии воюющие стороны сильно не разнились, но само наличие конфликта вызвало чувство, похожее на радость. Конец XIX — начало ХХ века тоже были крайне стабильным и «предсказуемым» периодом, особенно по сравнению с более богатыми на события 1800-1870 годами. И когда прогремели первые артиллерийские залпы в августе 1914 года, европейцы вдруг почувствовали облегчение: вот оно, наконец началось.

Может, мы тоже засиделись в своей безопасности?