Маленькая, аккуратная немолодая женщина с отчетливой сединой в гладко зачесанных назад волосах. Двое мальчишек увлеченно возятся на ковре с игрушечным грузовиком и огромным экскаватором. Задаю им вопросы (отвечают, но не сразу), листаю карточки. Сережа Гамсахутдинов — 11 лет, органическое поражение головного мозга. Юлий Гамсахутдинов — 6 лет, врожденные проблемы с почками, уже было две операции, одна совсем недавно.

— Сережа пошел в пятый класс, и сразу же стал не успевать по всем предметам, — говорит женщина, представившаяся Беллой. — Хотя мы с ним очень много занимаемся. Классная руководительница говорит, что надо переводить в специальную школу для умственно отсталых. Я пришла с вами посоветоваться…

— А что же было в начальной школе?

— В первых двух классах не знаю, а потом он опять пошел во второй класс и была очень хорошая учительница: она ему разрешала дома что-то сделать, или после уроков, и ставила за это оценки. Я вижу: если его не торопить, он может посидеть и даже сам сообразить. Просто ему время нужно и чтобы вокруг было спокойно.

— Почему вы не знаете про первые два класса?

— Я — опекун. Обоих.

— Родители мальчиков?

— Отца (или отцов?) мы не знаем. Их мать, моя двоюродная сестра, умерла больше двух лет назад. Там все давно было плохо: она не работала, алкоголь, наверное, наркотики тоже…

— А ваша семья?

— Я всегда жила с мамой (папа рано умер). Теперь мама тоже умерла, но она всегда жалела Юлю, мать мальчиков, хотела, чтобы я с ней общалась, дружила. Юля была веселой, легкой и доброй, но при ее образе жизни у нас с ней не было ничего общего. Мама до самого конца винила себя в том, что не взяла Юлю к нам после смерти своей младшей, любимой сестры. Говорила, что если бы Юля подростком не осталась с отцом и мачехой, вся ее жизнь сложилось бы по-другому.

«Да, вот так оно и бывает, — подумала я. — Мать много лет испытывала чувство вины за трагическую судьбу племянницы, а в результате ее родная, уже немолодая и с явными признаками “синечулковости” дочь взвалила на себя двух больных мальчишек, один из которых к тому же отстает в развитии…»

— Белла, как вы справляетесь?

— Знаете, теперь уже немного привыкла, — грустно улыбнулась женщина. — Да и они стали как-то потише. А поначалу у меня просто волосы дыбом стояли (я с ироническим сомнением взглянула на ее «прилизанную» прическу, а она, улыбаясь, закивала головой: да, да, да, стояли!). Они все время кричали. Просто кричали, и непонятно, что им было надо.

— Они привыкли, что только так можно привлечь внимание матери. Не умели иначе.

— Может быть. И еще они ничего не понимали. Что нужно мыть руки после туалета, садиться за стол, чтобы поесть, что вечером нужно вести себя тише, чтобы не тревожить соседей, и нельзя все время смотреть телевизор… За все это мне приходилось бороться каждый день по много раз, а я сами видите какой борец, даже голос повышать не умею, мы с мамой всегда очень тихо разговаривали и почти не смотрели телевизор, мама практически до самой смерти много читала, и я тоже люблю…

— Да уж, нелегко вам пришлось…

— Сейчас намного лучше. Только вот у Юлечки стала отказывать почка, пришлось оперироваться, а у Сереженьки сразу вслед за этим начался панкреатит, и еще вдруг развилось косоглазие, но это тоже удалось исправить…

Я от всей души сочувствовала этой маленькой отважной женщине, которая всю жизнь прожила в тишине и покое и вдруг, уже на склоне лет, попала как кур в ощип. И ничего как будто бы не боится. И ни на что не жалуется. «Делай что должно и будь что будет» — но не на словах, а в действии.

Я была с ней максимально белой и пушистой, какой только вообще могла быть. Мы сначала согласно с ней устроили Сережу в спецшколу, а потом также согласно забрали его оттуда: благодаря заботам и занятиям с Беллой он был выше уровнем, чем собравшиеся там «тяжелые» дети, и обучение в этой школе не ускоряло, а тормозило его развитие — он «подстраивался» под окружение. Оказалось, что Сережа любит клеить и собирать модели. Белла отдала его в соответствующий кружок, и он готов был ходить туда каждый день, а потом по много часов сидеть дома за тем же занятием. По моему совету склеенные (а потом и спаянные — он научился работать с паяльником) модели дарили учителям и одноклассникам. В дворовой школе Сережу иногда дразнили дебилом, но все же вполне принимали, у него были друзья, а социальные риски из-за его заторможенности и домоседства с моделями грозили ему умеренно. Юлию сделали еще одну операцию и полностью восстановили функцию одной почки (вторую пришлось удалить). Его интеллект оказался вполне сохранен, первый класс он учился на дому, а потом категорически потребовал: «Отдайте меня в школу!»

Однажды, советуясь со мной по поводу истерик, которые иногда случались у Юлия (я, как всегда с ней, старалась быть максимально мягкой и «принимающей»), Белла с вдруг с любопытством, наклонив голову, заглянула мне в глаза и спросила:

— Что это вы такое делаете? У меня иногда возникает впечатление, что вы то ли хотите мне что-то сказать, но не решаетесь и время тянете, то ли я как будто в зеркало смотрю…

«Вообще-то оказываю поддержку по Карлу Роджерсу, — подумала я. — Но у меня, кажется, не очень получается?»

— Э-э-э… — сказала я вслух.

— Вам меня жалко? — проницательно предположила Белла.

«Жалость унижает человека!» — в памяти неожиданно всплыла идиотская фраза из прочитанного в юности советского романа.

— Не в этом дело…

— Моя нынешняя жизнь — кошмар по моим прежним меркам, но я счастлива впервые в жизни, — все с той же тихой улыбкой сказала Белла. — Что и кто я была прежде? Клонящийся к закату одинокий бухгалтер, синий чулок. А теперь они ждут меня, виснут на мне, ласкаются по вечерам, вопят от радости, когда я приношу им пустяковые подарки, Юлечка уже два года называет меня мамой, а Сережа — я вижу это — тоже хочет, но пока стесняется. Я живу, а ведь могла бы и вообще никогда не узнать, что это такое! А трудности… что ж, мы их преодолеем, а если и не получится — мы честно пытались, это всегда лучше. А вы нам, кстати, очень помогаете. Большое спасибо ЗА ТО, что всегда можно прийти, поговорить…

Черт побери, это ОНА МНЕ оказывала поддержку!

— Вам кажется, что я хочу что-то сказать? — переспросила я. — Так и есть. Вы думаете, мне вас жалко? Ничего подобного. Я вами восхищаюсь.