Валерий Панюшкин: Как Путин сделал меня счастливым

^{Простим ему неправые гоненья,}

^{Он взял Париж, он основал лицей.}

^Пушкин

Что хорошего сделал мне Путин — это, я думаю, весьма своевременный вопрос. Все дело во времени. Я не знаю, сколько времени осталось еще Путину находиться у власти, но качество времени, которым Путин располагает, отвратительное. Оставшееся ему время расползается, как гнилая мешковина, и все, чего не сделал в два первых президентских срока, не сделаешь уже ни в третий, ни в четвертый. Время, оставшееся ему, не удержит свершений, как гнилой холст не держит красок.

И ведь не может же быть такого, чтоб человек, находившийся у власти двенадцать лет, не сделал вовсе ничего хорошего. Вот Сталин, уж на что был тиран, однако же стоят по Москве высотки, называющиеся «сталинскими», и формируют неповторимый облик города «сталинские» дома. Хоть это. А Гитлер построил автобаны. А Хрущев — пятиэтажки. Не говоря уж про Александра I, который «взял Париж и основал лицей». Одним словом, человек, облеченный верховной властью, не может же не сделать совсем ничего хорошего, тем более когда время его правления приближается к четырнадцати годам, сроку, который живут тысячелетние рейхи.

Значит, сделал что-то хорошее. Надо только напрячь память и поискать. Что-то доброе? Что-то для всех? Что-то, способное питать благодарную память потомков? И я утверждаю: да, сделал!

Мне легко так говорить. Я из тех бандерлогов, что цепенели под взглядом Путина рекордно короткий срок — месяца два, с тех пор как он стал исполняющим обязанности президента. Но даже и до первых уже путинских президентских выборов я принялся выкрикивать что-то про земляного червяка. Тут нет никакой моей заслуги или прозорливости. Просто чувствительность. Я слишком большое значение придаю стилистическим своим разногласиям с властью. И стоит только властителю произнести слова «мочить в сортире», как глядь — я уж и непримиримый оппозиционер.

Мне легко говорить про Путина хорошее, ибо я в жизни ничего хорошего про Путина не говорил.

Итак: он, конечно, не брал никакого Парижа, ибо нельзя же считать Гори Парижем. Но он основал кое-что покруче лицея. Клинику. Федеральный научно-клинический центр детской гематологии и онкологии.

Я был свидетелем или хорошо знаю всех свидетелей и участников каждого из этапов этого (продолжаю утверждать) главного свершения, которым Путин останется в благодарной памяти потомков. И несмотря на президентский протокол, полагаю, на каждом из этапов Путин сумел испытать счастье, почувствовать вкус жизни, каким мне представляется этот вкус.

Началось все с мальчика Димы Рогачева, который написал Путину письмо, что болеет, дескать, раком и мечтает выпить с президентом чаю с блинами. А кто-то в путинской пиар-службе решил устроить встречу президента с мальчиком. К сожалению, и чай, и блины служба президентского протокола привезла с собой. Нельзя было ощутить того особенного вкуса, которое имеет угощение, приготовленное несчастными. Но видел же Путин надежду в глазах мальчика и в глазах его мамы, а это сильное чувство. И узнал же потом Путин о том, что мальчик умер, и это тоже сильное чувство.

После этой встречи Путину впервые сказали о необходимости строить новую клинику. Путин согласился и позвал врачей на обед к себе в Кремль. Впервые, возможно, за все время своего правления он позвал на обед друзей. Единственный, возможно, раз за его столом сидели люди, которые ничего не хотят для себя, просто разговаривают. Правда, они смущались, и Путин не имел возможности узнать, насколько они славные и толковые люди. Но они ничего не хотели для себя, и встретить таких людей — большая редкость, особенно если ты занимаешь такую собачью должность.

А потом было проектирование и строительство. И это, возможно, единственная крупная стройка эпохи Путина, во время которой не было ничего украдено и которая вообще затевалась, чтобы построить объект, а не попилить бюджет. Единственная стройка, на которой заинтересованная общественность совала нос в каждую бумажку и каждое ведро с цементом. Можем, значит. Можем, если захотим. И Путин, полагаю, вполне мог насладиться тем, каково это — управлять народом, который не тырит деньги, а строит больницы.

А потом было открытие клиники. Рядом с Путиным сидели актрисы Чулпан Хаматова и Дина Корзун. Жаль, конечно, что он не узнал их такими, какими их знаю я: в джинсах и тапочках на босу ногу, трогательных, уставших, плачущих, смеющихся. Жаль, конечно, что Дина и Чулпан предстали перед Путиным на каблуках, в кукольно-парадных платьях и с пушисто накрашенными ресницами, несмотря на жару. Жаль, но полагаю, он все равно испытал то удивительное чувство, когда большое и хорошее дело доведено до конца, и вот рядом с тобой — единомышленники. Это сильное чувство.

Вы скажете, строительство государственной клиники нельзя считать личной заслугой Владимира Путина? Вы скажете, что за двенадцать-то лет он должен был так наладить систему здравоохранения, чтобы клиника построилась сама, и не только эта? Вы скажете, государство никуда не годится, если первое его лицо должно в ручном режиме строить больницы? Да-да, я знаю.

Но сердцу не прикажешь. Я испытал счастье в тот день, когда достроилась эта клиника. Я стану еще счастливее, когда клиника заработает на полную мощность. И я точно знаю, что без личных усилий Путина не было бы никакой клиники. И я всерьез верю, что за эту клинику ему значительно будет снижена температура кипения смолы.