Ольга Серебряная: Мы так не договаривались

Есть такой вопрос «а что, N еще существует?», и мне, дитяти перестройки, во взрослой жизни приходилось задавать его разным собеседникам не один и не два раза. Году так в 2005-м я посредством этого вопроса искренне выражала недоумение в ответ на предложение опубликовать какой-то мой текст в «Новом мире»: неужели «Новый мир» все еще есть? Как-то я со времен школьного курса литературы его не замечала. Может, тогда и Твардовский еще жив? Году в 2007-м я этим же вопросом отреагировала на объявление, замеченное на задворках дома-музея Чехова в Мелихове: «Здесь строится дача генерала Варенникова». Варенникова, поддержавшего в 1991 году ГКЧП, сегодня уже нет в живых, но вот появляется новость о назначении секретаря ЦК КПСС Владимира Долгих в Совет Федерации — и снова приходится задавать вопрос: «А что, Долгих еще существует на свете?» И опять ответ: еще как существует — гораздо больше, чем мы с вами, вместе взятые.

Вопрос о продолжении существования разных советских фигур и феноменов для меня отнюдь не праздный. Это, как теперь принято говорить, часть социального контракта, возникшего в конце 80-х — начале 90-х. Согласие это состояло, по моему разумению и разумению моих сверстников, примерно в следующем: ОК, стабильности не будет, нормальных стипендий и зарплат тоже, но пусть взамен будет свобода, причем не только свобода для моих действий, но и свобода от — от всего этого совкового морока. От программы «Время», от Слюнькова-Зайкова-Воротникова (и сопутствующего им Долгих), от навязчивых вопросов про цель поездки на паспортном контроле в аэропорту, от гэбистского любопытства по поводу личной жизни, национальности, вероисповедания, места жительства и рода занятий. От газеты «Правда», от прозы деревенщиков, от «Нового мира» и журнала «Октябрь». (Оставить «Иностранную литературу» я лично была согласна.) ОК, фиг с вами, что за работу в университете платят сумму, равную двум книжкам и кружке пива, — только давайте мы больше не будем доказывать научную значимость своих занятий Фуко, Хайдеггером или Витгенштейном 80-летним специалистам по материализму Чернышевского. Договорились? Вроде да.

И это вполне работало. Но только до начала двухтысячных. Потом как-то незаметно вернулись серые люди в штатском, хамоватые тети в учреждениях, списки «правильных» и «неправильных» журналов для диссертационных публикаций, подозрительные вопросы о заграничных командировках. Году в 2009-м уже не зазорно стало утверждать публично, что «первый отдел» всегда существовал. Ну а теперь совсем даже не зазорно, честно и прозрачно избравшись мэром Москвы, выдвигать в Совет Федерации 88-летнего пенсионера союзного значения.

Последнее меня как-то особенно бесит — и даже не в связи с личными качествами товарища Долгих. А в связи с тем, что работа в Совете Федерации — это вообще-то работа (не в настоящем ее виде, конечно, а в идее). И вот эта работа (в идее) достается не работнику, который мог бы что-то сделать (в идее, конечно), а деятелю, которому пора бы уже диктовать мемуары, принимая в промежутках между занятиями порошки от сопряженных со старостью недугов.

Я редко высказывала этот сентимент публично, потому что сразу же обвинят в нескромности. Ну и потому что о публичных должностях мы в этом социальном контракте начала 90-х особо не договаривались. Тогда как бы предполагалось, что выдвигаешься — и потом избираешься (как какой-нибудь Явлинский). Только нам тогда это было не интересно. И вот вдруг стало. Мы глядь кругом — а теперь уже избираются только те, кто уже избирается. Все тот же Явлинский, например. Или вот Владимир Иванович Долгих. Все краны перекрыты.

Этот сентимент недавно удивительно точно обозначил Станислав Белковский, определивший «новое поколение» Навального как поколение «без меня поделили»: «Оно действительно хочет власти. Но — чтобы утолить гигантскую жажду мести старшему поколению, лишившему его внятных надежд и реальных перспектив. И когда их месть выйдет на оперативный простор, может получиться, что “кровавый режим” им. Путина покажется нам маппет-шоу, а какой-нибудь старик Бастрыкин, раздающий ныне направо и налево зверские уголовные дела, — садовым гномом. “Не забудем, не простим” — это для поколения БМП не риторическая фигура, а совершенно реальный лозунг, осмысляемый в предметной реальности».

Это очень точное описание моих чувств в отношении скоро-сенатора Долгих и прочих президентов, депутатов, ответственных работников и рассыпающихся на ходу специалистов по материализму Чернышевского. Я только совсем не понимаю, почему Белковский так боится этого моего чувства. В отличие от старых гэбистов, а ныне президентов, я совершенно не горю желанием посадить Долгих за решетку по сфабрикованному делу — меня терзает пламенное желание никогда больше не видеть Владимира Ивановича в публичном поле. «Месть» состояла бы в данном случае просто в принуждении Долгих к участию в реальном избирательном процессе. На что ни Владимир Иванович, ни, как выяснилось, Сергей Семенович совершенно не способны. Почему же они тогда «все еще существуют»?

На 28-м году перестройки приходится напоминать: дорогие товарищи, мы так не договаривались.