1. «Ноль-перформанс: Скромное обаяние кризиса» в Новом Манеже

Один из самых интересных спецпроектов биеннале работает до 4 октября — стоит поторопиться. Куратор Мириам Варадинис оттолкнулась от многозначности слова performance: для людей искусства это представление, художественный акт, спектакль и игра, для представителей бизнеса — достижение, финансовый результат, производительность труда. В результате выставочное пространство разделено надвое: слева — «мрачная» половина, рефлексирующая по поводу финансовых, политических, нервных и прочих кризисов, справа — «безмятежная» часть, посвященная впустую потраченному времени и парадоксально доказывающая эффективность такого нерационального поведения. Акцент же — на произведениях, выполненных в формате перформанса (один — «С&П — Слияния и поглощения» шведской пары Голдин + Сэннеби — длится в течение всей выставки с участием актера-героя Николая Каракаша). Но не обязательно: видеоопера «Музейный зонгшпиль» группы «Что делать?» (либретто вкратце звучит так: «В Европе торжествует национал-демократия. Группа мигрантов бежит из пересылочного поезда и укрывается в эйндховенском Van Abbenmuseum. Музей осаждают тележурналисты, требующие расправы над экстремистами, персонал поет панические зонгшпили, директор боится лишиться финансирования, молодой куратор предлагает использовать беглецов в качестве артистов перформанса по мотивам Эль Лисицкого и “Победы над Солнцем”») соседствует с пронзительной инсталляцией Георга Келлера и Зоси Квазиборской «Базар Рогатка»: в ней светящиеся трубки воссоздают скелеты торговых ларьков в варшавском районе Праги — мелких и, как оказалось, хрупких торговых точек, уничтоженных мегамоллами. В Москве роль молоха-молла с успехом исполнил мэр-плиточник, и эта иноземная инсталляция звучит очень понятным и нам реквиемом по малому бизнесу ХХ века. Старое видео пропавшего без вести где-то в Атлантике Баса Ян Адера «Я слишком печален, чтобы сказать тебе», в котором художник запечатлевает свои рыдания, — с фальшивой и настоящей (отличить одну от другой невозможно) двадцатиевровыми банкнотами, развешанными по стенам швейцарской художницей Аннаик Лу Питтелуд.

«Деньги — это бумага» — тезис, под которым могли бы подписаться авторы, чьи работы заполняют второй зал. Тон здесь задает «Похвала лени» Младлена Стилиновича, цитирующая, в частности, Дюшана: «Трудиться для заработка — с экономической точки зрения — занятие самое идиотское. Хочу надеяться, что когда-нибудь жизнь не будет принуждать нас трудиться. Большая удача, что я себя этим не замарал». Здесь есть простой и бронебойный аттракцион: оттиск Артуро Эрнандеса Алькасара, повторяющий на пяти языках напутствие «Никогда не работай» (я проштамповал им все обнаруженные в бумажнике купюры). И есть документация самого, пожалуй, бессмысленного и манящего времяпрепровождения — акции московской группы «Мухомор» «Метро», осуществленной в метро 28 октября 1979 года. Финальной же точкой оказывается инсталляция финской художницы Пилви Такалы «Стажировка»: девушка устроилась на работу в отдел продаж какой-то компании и всячески саботировала собственно работу, проводя дни за нарочитым ничегонеделаньем или катанием на лифте.

2. «Призраки в системе — Сценарии действия» в ГЦСИ

Инсталляция Пилви Такалы пользуется на биеннале повышенным спросом: «Стажировка» входит и в программу видеоарта из коллекции голландского музея De Hallen Haarlem. Эта выставка открыта до 5 октября, сходить на нее стоит хотя бы ради фильма Гвидо ван дер Верве «Номер четырнадцать. Дом». Он интересен и как арт-объект: художник фиксировал свое перемещение из Варшавы в Париж по образу и подобия триатлона — бегом, вплавь и на велосипеде; получилась своего рода документация перформанса. И как искусство кино: потому что «Дом» — 54 минуты абсолютной кинематографической красоты, поэтическая фантазия, сплетающая в венок сонетов биографии Александра Македонского, Фредерика Шопена и самого ван дер Верве, мечтателя и путешественника. Кураторы Ирина Горлова и Ксандер Карскенс формулируют основной мотив «Призраков» как конфликт художника и общества, выражающийся в соперничестве, строптивом неповиновении, критике или эскапизме. Однако интереснее другой, явный и внесоциальный мотив: тела в покое и движении, преодоление не социума, но пространства. И в таком ракурсе даже глупое катание нерадивой сотрудницы на лифте, туда-сюда, вверх-вниз, приобретает новое измерение.

3. «Больше света» в Манеже

На двойственности построен двухчастный «Ноль-перформанс», веселым шизофреническим раздвоениям посвящены все секции персональной выставки Джона Балдессари «1+1=1» в «Гараже», из двух полюсов складывается коммунальное соседство Эль Лисицкого и четы Кабаковых в Мультимедиа-арт-музее. Дилогическая структура и у основного проекта «Больше света»: темный мир цокольного этажа и против залитой светом экспозиции на первом этаже. Едва ли не лучшей частью проекта стал каталог — самостоятельное произведение искусства, честное слово. В самой же выставке, придуманной Катрин де Зегер, слишком много общих кураторских мест и слишком мало цепких, способных останавливать взгляд и удивлять работ, оттого запоминается она частностями. Пейзажи бытового хлама, сложенные китайцем Сун Дуном. Пепел сотен этюдов обнаженной натуры, невозможных на родине Аслана Гайсумова, в Чечне, и продолжение его же «Войны» (начало было представлено в прошлом году на 3-й Молодежной биеннале), серия изуродованных, превращенных в умирающих монстров книг. Полиэкранное видео Эйи-Лиисы Ахтилы «Ель». Или инсталляция Фариде Лашаи: в ней свет на доли секунды проявляет «Ужасы войны» с офортов Гойи, и этот камерная, лаконичная работа действует не менее сильно, чем отсылающие к тому же Гойе эпохалки братьев Чэпмен. В целом — умно и грамотно, но слишком очевидно. Самыми удачными становились те биеннале, что использовали в качестве основной площадки неочевидные, спорные места — недостроенную башню «Федерация» или обдающие ледяным холодом бетонные лабиринты ArtPlay. Манеж слишком официозен и стерилен, что, конечно, не повод манкировать выставкой: то, что мне кажется пресным, кого-то, напротив, очарует стройностью.

4. «Пляска мертвых языков. Осенняя коллекция одежды» Вадима Захарова в ЦУМе

Захаров — герой года. Зимой показал в Нижнем Новгороде «Идеологическое дефиле» по мотивам брехтовской книги «Ме-Ти». Летом заставил посетительниц русского павильона на Венецианской биеннале прятаться под прозрачными зонтами от дождя из золотых монет — это часть «Данаи», одного из самых популярных биеннальных проектов. А осенью стал спецгостем биеннале московской, для которой Захаров подготовил микс интерактивной инсталляции, литературы, перформанса и театра. Последний этаж ЦУМа (где когда-то Йоко Оно выстраивала «Путешествие таракана») напоминает и путешествие по дороге привидений в луна-парке, и заупокойное дефиле: посетители шествуют под безучастные взгляды полуодетых скелетов, читая на стенах мартиролог человеческих языков, в ногу или нет со степенными дамами, катящими по подобию подиума коляску с невидимым чудовищем-переростком внутри. На выходе взгляд упирается в граффити с новоязом; текст — на зависть Владимиру Сорокину: «КОРОЧЕ, ВЧЕРА У ФИШЕЙ БЫЛ ГАДМОД, ПОВЫЛАЗИЛИ» или «ОН БЕТ, Я ОЛЫН, ЗА ВСЮ ХУРМУ». Странно, смешно и зловеще — как самый трогательный из всех скелетиков Захаров, восседающий над кучей неразобранной одежды голеньким, в одном спущенном носке.

5. «Ленин: Ледокол» в арктическом выставочном центре «Атомный ледокол «Ленин», Мурманск, и D.E.V.E. Gallery на «Красном Октябре»

Фото предоставлено пресс-службой
Фото предоставлено пресс-службой

Самый непредсказуемый проект биеннале, придуманный австрийцем Симоном Мразом (если вы следите за современным искусством, могли бывать в его квартире в Доме на набережной, часто превращаемой в выставочное пространство). Основная площадка — списанный в архив, но не в утиль атомный ледокол, пришвартованный у понтонного причала в городе Мурманске (надо бы произносить по-моряцки, с ударением на «а»). Но в маленькой московской галерее можно расслышать эхо северной выставки: если по «Ленину» водолазы Леонида Тишкова разгуливают, то в Москве увидеть их можно только в видеофильме.