Константин Богомолов: Театр в России — это место, где люди стелются под массовый вкус

Огромный роман Константин Богомолов исхитрился втиснуть в спектакль: он учел все важнейшие линии, все главные диалоги, все ключевые монологи, но при этом, верный себе, сделал действо причудливое — у него там и серый волк в красных туфельках, и брат Иван в наряде сказочного царевича, и солярий в качестве солнца-соляриса, и цитаты из советской песенной классики, и фрагменты классики немецкой, и розовый фаллос, и фрагменты эротической литературы, и стражи закона, азартно, пьяно и весело совершающие гомосексуальные половые акты, и избитый до крови заключенный, и эрекция трупа, и девушка в кокошнике с русалочьим смехом, и позеленевшая инвалидка — да чего только не поместилось в действо, которое растянулось на 4,5 часа.

Что стало поводом для запрета, остается загадкой. «Братья Карамазовы» — это, безусловно, яркое высказывание, удивляющее на свой, в сущности, ожидаемый лад. Богомолов в «Братьях Карамазовых» ровно таков, каким и должен быть, он не обманывает ожиданий. Внимательно посмотрев черновую версию спектакля в минувшую субботу, я не нашел в нем ничего, что было бы, скажем, возмутительней «Идеального мужа». Прошлогодняя премьера, этот микс Оскара Уайльда и Антона Чехова, была, как мне показалось, куда отчаянней и радикальней.

СКак случилось, что ты решил поставить «Братьев Карамазовых»?

На самом деле, я шел глазом по полкам, увидел «Братьев Карамазовых». Взял книжку, подумал: «Не сделать ли?» Стал перечитывать — и вдруг возникло ощущение, что хотелось бы попытаться эту махину каким-то образом вместить.

СПрактически все, что я помню о «Братьях Карамазовых», оказалось на сцене.

Кроме побочной истории Снегирева. А вся остальная история, да, вместилась.

СА что может сказать этот роман о нынешнем времени?

Я думаю, что нынешнее время может сказать, что этот роман вечен. Нынешнее время вполне подтверждает, что русское пространство обладает некими перманентными характеристиками, которые не эволюционируют.

СКакими, например?

Это трудновыразимые вещи.

СЭто такое путешествие по кругу?

Да, это хождение по кругу, с изобретением новых технологий, с появлением каких-то новых благ цивилизации.

СТебя это пугает?

В какой-то момент я в это не верил, не хотел верить. Потом это меня расстраивало. Сейчас я с этим смиряюсь.

СУ тебя был «Король Лир», у тебя был «Идеальный муж», пополам с Чеховым, вот сейчас «Братья Карамазовы». Скажи, ты берешься за классику потому, что она в большей степени текст? Ты же по первой специальности лингвист.

Отчасти потому, что можно сочинять свободней, не присутствует автор, который будет грозить пальчиком. А с другой стороны, потому, что это некая вселенная. Я беру то, в чем больший запас смыслов.

СА может это потому, что у классического текста было больше интерпретаторов до тебя?

Нет-нет. Только по факту большего запаса смыслов. Не более того.

СА что бы ты еще хотел поставить из классики?  

Да, много чего.

СНапример?

Того же «Идиота» Достоевского. Буду ставить его через какое-то время в Польше. Хотел бы Пушкина поставить. Пожалуй, прозу. А может, и «Евгения Онегина». Не знаю.

СКостя, этот вопрос я хотел задать тебе еще год назад, когда посмотрел «Идеального мужа», здесь же в МХТ. За что ты ненавидишь современный русский театр?

А по этому спектаклю (кивает на сцену) видно, что я его ненавижу?

СПо «Идеальному мужу» в большей степени. В «Братьях Карамазовых» есть ненависть, но другого толка, я спрошу о ней как-нибудь потом.

(Вздыхает.) Я не могу сказать, что я ненавижу современный русский театр. Я не люблю современный русский подход к театру как к кафедре, где сеется разумное, доброе, вечное. И как к месту, где очень много фальшивого не только в существовании, но и в оценке ценностей, в подаче этих ценностей, в системе координат, которые пропагандируются. То есть театр — как место, где не автор царит и выражает свою индивидуальность, неповторимость своего мышления, а место, где люди пытаются подстелиться под массовый или относительно массовый вкус. Театр в России — пусть и далеко не любой — стал в какой-то момент характеризоваться для меня именно этим.

СНасколько это российская ситуация, на твой взгляд? Запросы публики важны для театров и вне России. Может быть, так оно везде?

Не везде. Это во многих местах так, но не везде. Но, так как я здесь, поэтому я отвечаю за «это».

СЯ посмотрел, как ты работаешь с актерами, и у меня сложилось впечатление, что ты специально ставишь их в неудобные для них рамки, чтобы актеры как-то по-другому себя проявили.

Дискомфорт — это важная позиция для актера. Там, где ему комфортно, он начинает «ехать» на своих приспособлениях. Дискомфорт, в разумных пределах, ему важен. Это тот дискомфорт, который помогает вскрыть то, что в актере и так присутствует.

СА тебе важно, чтобы актеры тебя любили?

Мне важно, чтобы это были мои единомышленники. Чтобы они верили мне в профессиональном плане и в профессиональном плане подчинялись. Чтобы это были люди, которые понимали, что я для них врач, что я могу подсказать им что-то важное. Это система взаимоотношений, когда они понимают, что то, что я скажу, то и нужно.  

СЧтобы они поверили и пошли.

Да. А так как я человек с плохим характером, то они могут меня и не любить, это вполне естественно. Я стараюсь держать дистанцию, главное — это работа.

СЕсть два типа актеров. Одни могут сыграть и телефонную книгу, а есть актеры, которые могут играть только себя. Какой тип актера тебе важнее? Какая степень актерской пластичности тебе нужна?

По-разному. Это зависит от конкретной роли. В большей степени они должны представлять себя, но бывают прекрасные взаимодействия и с другим типом.

СТы не раз упоминал, что хочешь создать своего рода школу и кое-что предпринимаешь в этом направлении. А чего не хватает современному русскому актеру?

Себя (улыбается). Быть собой. Некой простоты. Отсутствия ощущения, что сцена — это некое магическое пространство, что театр — это храм и т. д. Актеры должны быть просто людьми, личностями. Иногда этого не хватает, хотя… (задумывается) мне кажется, сейчас происходят радикальные изменения. Я, например, не могу пожаловаться на то, что мало артистов, с которыми можно интересно и хорошо работать. Уже появились молодые актеры. Меняются и актеры среднего возраста.

СКак ты это объяснишь?

Я объясняю это тем, что в русском театре происходят радикальные перемены. С одной стороны, он европеизируется, а с другой — он существует как какая-нибудь послевоенная Япония или другая разрушенная страна, которая жадно впитывает в себя знания и за счет этой жадности начинает опережать.

СЕвропейские влияния понятны. А что своего может предложить русский театр? В чем будет его своеобразие?

Трудно сказать, в чем будет его своеобразие, но я вижу, что люди жадно глотают новые знания. Это очевидно.

СТо есть осталось подождать.

Мне кажется, да.

СА ты хотел бы поставить спектакль, вроде «Идеального мужа» не в МХТ, а, например, в ДК «Кузьминки»? Насколько важна для тебя среда, где происходит спектакль?

А смысл? Среда важна. Это естественно. Важны ресурсы, важна среда, важна публика.

СТогда так спрошу. Насколько важна для тебя святость стен?

В Кузьминках своя святость. А я работаю в Риге, в Вильнюсе, в Варшаве.

СНо ты все время пытаешься взорвать традиции, показать их пустоту.

Я взрываю традиции того пространства, в котором нахожусь. Если они в нем царствуют. А если нет, значит я беру пространство шире — какого-то города, страны. Везде есть свои шоры, свои проблемы, темные комнаты, куда не впускают, и самое интересное — добыть ключ от этой темной комнаты и выпустить оттуда всяких демонов.

СИдеальный зритель, он что должен делать?

Идеальный зритель должен сам домысливать зрелище.

СА должно быть страшно?

Нет.

СВесело должно быть?

Не знаю. Кому как.

ССкучно?

Бывает хорошо, когда скучно.

СЯ все пытаюсь понять, насколько конвертируем твой подход к театру. Понятен ли он за границей?

«Идеальный муж» приглашен на Венский фестиваль, он популярен в Польше. Из-за него меня пригласили поработать во Франкфурте. Буду ставить «Жестяной барабан».

СВ качестве ориентиров ты называешь Ларса фон Триера и Квентина Тарантино. У них есть одна похожая черта: приемы B-movie они сделали своим авторским почерком. А ты, на мой взгляд, используешь приемы капустника.

Не только капустника, но и какие-то трэшевые вещи. Использование каких-то фонограмм, например.

СТо есть эти грубые стыки, эти швы наружу — они осознанны?

Да. Примитивные стыки. Я показываю, что театр — это отсутствие этих сглаженностей, красивостей. Это дает возможность выразить презрение к театру. К театру как к красивости в форме.

СА что ты любишь в русском театре?

Я люблю то, что талантливо. И что-то возникает. Я уверен. Но я люблю конкретные талантливые вещи, я не могу сказать, что люблю какую-то идеологию, какое-то направление. Вот, конкретное талантливое — это прекрасно.С