Кто такие русские

Фото: Anzenberger/Fotodom

Вопрос национальной идентичности, предлагаемый Валерием Панюшкиным, мне кажется крайне важным, но абсолютно не в той «плоскости», в которой автор пытается нам его предложить. Принятие уплощенности, упрощенности, которую автор создает, является чрезвычайно опасным действием, идеологическим ключом как к национализму в худшей своей форме, так и к отказу от национальной общности — тоже в худшей своей форме.

Я не хочу обвинить автора в «русофобии», которую умудряются найти в его статье «убежденные русофилы» типа Холмогорова (впрочем, они могут найти русофобию в самых неожиданных местах). На мой взгляд, вопросы хотя и провокационны, но провоцируют как раз на поиск хорошего, на выделение и подчеркивание позитива в понятии русской нации. Я вообще предложил бы всем интересующимся пройти этот тест и на основании него наконец сформулировать «коллективный портрет» русского. Когда я говорю о «плоскости», я имею в виду априорное принятие автором вопросов «повестки», предлагаемой к обсуждению именно «традиционными» русофилами — апологетами националистических идей в худшем их варианте.

Суть этой повестки сводится к безосновательному смешению воедино трех абсолютно разных свойств человеческого индивидуума: генетической идентичности, культурных корней и государственной (общественной) принадлежности. С помощью этого бессмысленного коктейля, относительная логичность которого закончилась еще до периода античности, во времена родоплеменного строя, националисты пассионарного склада расчесывают свое тщеславие и спасаются за спинами «великих предков и великой нации» от ощущения личной несостоятельности; патриоты же прагматического склада используют его для психологического «спаивания» населения, с целью использования населения в личных корыстных целях — от удержания в подчинении (через «великую идею», через выпуск пара на «национальных врагов» и пр.) до решения чисто коммерческих задач (от дискриминации по национальному признаку в бизнесе до ввязывания в военные конфликты, за которыми обычно стоят те или иные бизнес-выгоды).

В реальном (а не видимом в националистическом угаре) современном мире эти три свойства каждого человека редко коррелируют друг с другом. Когда кто-то называет себя «русским», это может значить три вещи:

1) Что он имеет в основном предков, которые называли себя «русскими». Такой «русский» может жить в США, потому что его предки переехали туда 100 лет назад, и не говорить по-русски. А может жить в России и говорить.

2) Что он говорит по-русски, воспитан на русской культуре, имеет русских друзей, любит русскую природу, имеет культурные свойства русских (в том числе широту души, гостеприимство, склонность к милосердию и миролюбие, фаталистический взгляд на мир и пр.). Такой русский может быть «генетически» евреем, татарином, даже (как мы все знаем) североафриканцем или шотландцем. И жить может в любом месте земного шара.

3) Что он живет в России, что его беспокоит судьба страны, что он готов (или не готов, но не равнодушен) что-то делать для ее улучшения (причем и понятие «страна», и понятие «улучшение» он может видеть совершенно по-разному). При этом опять же это может быть армянин, который по-русски говорит с акцентом (лично знаю таких немало), или немец, или чех, или вообще кто угодно.

Может это, конечно, значить и любую комбинацию из этих трех вещей. И, конечно, человек может иметь более одной национальности: мало ли у нас русских евреев, русских грузин, русских татар (а в США — американских итальянцев)?

При этом, согласитесь, даже если у человека есть только один «фактор» из этих трех, мы будем считать его русским, и сам он будет считать себя русским. Кто хочет поспорить, пусть скажет, что Борис Годунов, Пушкин, Лермонтов, Пастернак, Солженицын, Тургенев, Любимов, Мейерхольд, Немирович-Данченко, Нуриев, Бродский, Набоков, Сикорский, Капица, Ландау, Корчной и прочие — не русские.

Но это еще не все. Все три этих фактора крайне условны, и в современном мире определяются с известной долей волюнтаризма и тенденциозности.

Стоит только копнуть, и мы увидим, что почти любая предполагаемая генетическая идентичность — всего лишь продукт культурной идентичности недалеких предков, в том числе и в первую очередь в России: «очень русский человек» сегодня легко может в пятом-шестом поколении быть потомком мордвы, литовцев и татар, без капли «тогда русской» крови. На протяжении короткой (около 1000 лет) истории государственности «новая русская кровь» формировалась добавлением к старой смеси (сарматов, аланов, черняховцев, ятвягов, германцев) восточных и южных славян (венеды, гольтескифы, тиуды, инаунксы, васинабронки, меренс, морденс, имнискары, роги, тадзанс, атаул, навего, бубегены, колды), норманнов, финно-угров, греков, хазар, финикийцев, фракийцев, поляков-литовцев, франков, евреев и так далее (забавно, но в ней практически нет монголоидной крови — влияние монголо-татар на русский генофонд оказалось ничтожным, 99,7% русского генофонда сегодня совпадает с генами, уже 3000 лет как «живущими» к западу от Урала). Русские с севера при этом генетически ближе к североевропейцам, чем к русским с юга, которые почти не отличимы от украинцев. Русское дворянство было преимущественно норманнским, литовским или татарским; русские цари первой династии были потомками норманнов, второй — татар, а третьей — опять норманнов, но быстро стали преимущественно скандинавско-немецкой крови. Сегодня называющие себя русскими активно смешиваются с называющими себя татарами, украинцами, белорусами, евреями, мордвой и пр., в следующих поколениях самоидентификация «русский» берется автоматически.

Это не уникальная ситуация. Современные «коренные» британцы — продукт недавнего смешения саксов с норманнами, саксы же до этого были смешаны с множеством местных племен, которые еще раньше смешивались с римлянами, 500 лет назад английские мужчины имели кровь трех различных гаплогрупп, кстати, все они входили в состав крови мужчин в России (здесь было шесть гаплогрупп).

Культурные корни также понятие крайне размытое. С одной стороны, культурный человек сегодня (как и в XIX веке) говорит, читает, пишет и думает на нескольких языках. Разве героев «Войны и мира», думающих по-французски, можно назвать нерусскими? Конечно русскоязычную культуру никто не может назвать не «великой». Но разве сегодня (как и в XIX веке) она не интегрируется в мировую культуру? Разве мало среди великих стихотворений Лермонтова и Пушкина переводов из Байрона, Гейне, Зейдлица? Разве допушкинская поэзия России не являлась в основном подражанием греческим и латинским образцам? Культурные корни формируются сравнительно быстро. Север и юг Италии 150 лет назад были очень далеки друг от друга культурно и даже в языковом плане. Бавария и Пруссия были далеки друг от друга еще 200 лет назад. Латышскому языку около 300 лет.

То же касается и гражданской принадлежности. От Древнего Египта, который был силен смешением наций, через древний Израиль, величие которого совпало с эпохой присоединения целых народов и активного смешения (даже в Ветхом Завете множество героев Израиля, строго говоря, не евреи), через Древний Рим — приют сотен народов, к современным странам (от G7 до БРИКС и ЛАТАМ) государственная идентичность великих стран почти никогда не была национальной. Развитые страны (разве что Япония — в меньшей степени) объединяют людей с множеством разных генетических идентичностей и существенным спектром культурных корней. Множество людей в современном мире меняет несколько стран проживания в течение жизни; после некоторого перерыва (примерно на 50 лет) страны снова начали менять границы, и, видимо, к концу XXI века карта мира неузнаваемо изменится. Модель защиты неким государством представителей своей (туманно определенной) нации даже не устарела — она никогда не была успешна в мире, поскольку не является жизнеспособной.

Учитывая вышесказанное, вряд ли мы найдем лучшее определение понятию «национальной принадлежности», чем «внутреннее ощущение». Человеку свойственно себя ассоциировать с группой. Если эта ассоциация человека является искренней (не выгодной экономически или с точки зрения безопасности, а «при прочих равных»), мы не найдем лучшего критерия для того, чтобы решить, какой национальности этот человек.

Есть, мне кажется, и надежный метод самоидентификации — через стыд. Чувствовать стыд за чужого не будешь: злобу, презрение, отвращение — что угодно, но не стыд. Стыд можно чувствовать только за нацию, которую считаешь своей. Вот так — я принадлежу к нации, за которую мне бывает стыдно.

Ну и, конечно, помимо «национальной» ассоциации часть людей ассоциируют себя с группой другими способами: по вере, по убеждениям, по совести. Как писал Довлатов: «Человек привык себя спрашивать: кто я? Там ученый, американец, шофер, еврей, иммигрант... А надо бы все время себя спрашивать: не говно ли я?» Читать дальше >>

Читать дальше