Я упустил момент, когда выборы президента превратились в Новый год. Утром 4 ноября, проголосовав, весь Нью-Йорк звонил друг другу с одним и тем же вопросом: «Ты куда идешь вечером? Ага. А потом? Ага. А потом?» Друзья бережно выстраивали цепочки вечеринок и взаимных визитов: «С шести тридцати до восьми будем смотреть первые результаты дома. Если наши побеждают, можно будет выглянуть на улицу. В десять, говорят, GQ устраивает какую-то штуку». Французы с канала TV5 наливали шампанское и пекли креп-сюзетт в отеле Pennsylvania. В баре «Красная рыба» колумнисты The Washington Post пили, не снимая с колен лэптопов. Арианна Хаффингтон (Arianna Huffington), взбалмошная владелица сайта Huffington Post, арендовала огромный лофт в Сохо (на августовской конвенции демократов она лично оплатила всем делегатам сеансы массажа и уроки йоги). Расписание вечера среднестатистического младшего редактора напоминало по загруженности предвыборные метания самих кандидатов. В полночь многие планировали заглянуть на Таймс-сквер — так, на всякий случай.   

Все вышеозначенные медиавечеринки официально праздновали Выборы Как Таковые — но абсолютно никто не сомневался, что в случае победы Джона Маккейна ангажированные залы и бары моментально опустеют или превратятся в центры групповой психотерапии. Нью-Йорк (город, не штат) в результате проголосовал за Обаму и против Маккейна — 85 процентов к 14. Едва ли не единственное сборище сторонников Маккейна проходило в так называемом Клубе юных республиканцев (чей сайт гордо гласит The Oldest Young Republican Club in the Country). Засланный блогом Daily Intel шпион отрапортовал, что среднему «юному республиканцу» было за сорок.

С планами на вечер мне повезло, пожалуй, больше многих. Еще в воскресенье в телефонном центре, который кампания Обамы разбила в баре отеля Bowery, я удачно наткнулся на коллегу по New York Magazine, Серену Торри (Serena Torrey). Дочь магната Джеймса Торри, два года назад она организовала фонд «Поколение Обамы». Курируемый Сереной телефонный центр представлял собой мой первый опыт политического активизма, и я подозреваю, что опыт этот не вполне характерен. Около двух сотен гламурных персонажей в кашемировых шарфиках, с айфонами и смартфонами, облепив диваны, подоконники, барные стойки и бильярдные столы, звонили по предоставленным кампанией спискам во Флориду — напоминать беднейшим жителям ключевого для демократов штата об их гражданском долге. «Здравствуйте, меня зовут... — гласил шаблон, с которым я должен был сверяться на каждом звонке, — и я волонтер Кампании за перемены». Я не смог заставить себя произнести этот кошмар и довольно быстро, по модному на прошлой неделе выражению, went rogue («отошел от протокола»), импровизируя свои собственные призывы. Мне доставались в основном темнокожие дамы с именами вроде Даника, Дешана и Дженелл. Пару раз пришлось напрячь мой несуществующий испанский («Ва а вотар? Муй бьен! Си несесита мас информасьон, йяманос»). Неподалеку приглушенным голосом разменивала славу на политический капитал актриса Лиза Эдельстин: «Здравствуйте, возможно, вы знаете меня по сериалу "Доктор Хаус"». Прокатился слух, что придет Ума Турман. Страшно далеки мы были от народа, особенно в популистском пылу: выше знамя кашемировой революции. Если бы люди на другом конце этих бесед могли нас видеть, многие, боюсь, проголосовали бы за Маккейна из принципа. Больше всего меня беспокоили следы русского акцента в собственном голосе. Последнее, что хочет слышать колеблющийся избиратель, — это как какой-то русский уговаривает его голосовать за Обаму. Получалась нечаянная диверсия a la «геи за Явлинского».

«Все, — сказал я Серене, честно отработав две страницы списка (54 звонка, 19 живых контактов). — Кажется, я больше не могу».

«Заходи к нам во вторник, — предложила Серена в утешение. — Будет тихо, мало народу. К девяти, если все нормально, выйдем на улицу переворачивать машины или что-то в этом роде». Она помедлила. «Тед испек ватрушки с портретом Обамы».

Мне понадобилась пара секунд, чтобы вспомнить, что а) Тед — муж Серены и б) полное имя Теда — Теодор Рузвельт-пятый (Theodore Roosevelt V). Праправнук. Отказаться от такого предложения — встретить эпоху Обамы испеченными Теодором Рузвельтом ватрушками — было невозможно.

У Торри-Рузвельтов было действительно тихо. Шесть-семь гостей пили односолодовое виски и смотрели CNN. Портреты на ватрушках не вышли («в этом городе на удивление трудно достать нужной консистенции крем», — заметил Теодор Рузвельт-пятый). Хозяева, неколебимые в решимости придать ватрушкам политическую символику, сделали их черно-белыми. «Как Обама»,— посчитала нужным добавить Серена.

К одиннадцати у Соединенных Штатов Америки был новый президент. Серена стала звонить высокопоставленным друзьям из «Поколения Обамы»: ключевым работникам фонда, насколько я понял, были обещаны посты в новой администрации. «Мы же можем изменить весь Вашингтон, — слышал я краем уха. — Набить его правильными людьми. Слу-у-ушай. Давай выберем себе целый район и заселим его правильными людьми!»

За окном пошел неуверенный дождь. Нет, нет, все это не годилось — слишком чинно, слишком чопорно; момент требовал чего-то еще, Манхэттен был тесен, просилась какая-то простая, немудрящая разрядка. Я распрощался с Торри-Рузвельтами, сел в машину и рванул в Бруклин — по сверкающему мокрому булыжнику Трайбеки, по пустой Чемберс, по пустому мосту, в Форт-Грин, где люди свисали с фонарей и орали из окон. На углу двух главных магистралей района собрались сотни. Им хотелось парада, но парада не было; толпа решила проблему, восторженно реагируя на каждую проезжавшую мимо машину. Машины подыгрывали по мере сил — замедляли ход, водители тянули руки из окон. Проехал автобус: ребята, автобус, ураааа!!! Люди барабанили в гулкие борта с рекламой бродвейского мюзикла, пассажиры лупили в стекла изнутри. За автобусом подошла и моя очередь. Внимание — инверсия каждого расового клише: въезжая в распаленную афроамериканскую толпу, белый водитель опускает окна. В салон заморосило. Частокол протянутых ладоней. Хай-файв.

Дальше несколько кварталов пришлось вести осторожно, смахивая не один, а два слоя воды, застилавшие поле зрения.