Еще этим летом я расстраивалась, что дядя Федор совершенно не умеет сочинить что-нибудь такое, что бы сошло за правду. Обязательно где-нибудь кололся: то запутается в показаниях, а то и вовсе в середине рассказа начинает проверять, не вырос ли у него нос от вранья, как у Пиноккио. 

И тут. Бужу дядю Федора в школу (это у нас обоих самый страшный момент в жизни), он неожиданно легко отрывает голову от подушки и сообщает: «А мне, мам, совсем не надо в школу сегодня. Все дети идут делать манту в поликлинику, а ты мне уже сделала, поэтому я могу в школу не идти». Я какое-то время еще соображаю, что такое манту:

— Но тогда учительница написала бы мне записку?

— Она, мам, человеческая, поэтому забыла.

— Тогда давай ей позвоним?

— Нет, она же с детьми собирается в поликлинику, ты будешь ее отрывать от считания детей.

— Тогда давай догуляем до школы, а если они ушли — вернемся.

Мускул не дрогнул на лице моего шестилетнего сына, сполз с кровати, зубы, завтрак, бесконечные одевания, наконец доплелись до школы. Заходим, в классе все за партами.

— Здрасте, — говорю учительнице. — А у вас сегодня манту?

— Что это такое? — говорит учительница, мы обе выразительно смотрим на Федю. Спокойно стоит слушает, никакой неловкости.

— Это такая от туберкулеза, — говорю я и начинаю чувствовать себя крайне неловко. Неловкость усугубляется, потому что оказывается, что никакого манту нет, не было и в ближайшее время не будет. Впервые в жизни я выгляжу мамашей-идиоткой, мечтающей, чтобы мальчику сделали манту (слово еще какое-то дурацкое). Выгляжу я еще так и потому, что шестилетний мальчик, конечно же, не может выдумать манту — как такое вообще в голову может прийти? 

По дороге к парте шепотом спрашиваю:

— Федь, что это было?

— Ну что-что, — отвечает шепотом сын, сохраняя полное спокойствие, — приснилось!

Мне стало очень весело. Уметь красиво врать — это важно. По крайней мере не менее важно, чем научиться писать в прописях «мама Анна умна». Честное слово, это у них в прописях первое предложение. Мне нравится.