— Мой муж  — очень хороший человек, он добрый, щедрый, работящий, когда у него есть время, играет с нашими детьми в футбол или в настольные игры…

— Но?

— Но совсем не любит разговаривать. Вечером приходит с работы и утыкается в компьютер или телевизор, или просто лежит на диване. А когда мы вечером все вместе садимся ужинать, вместо того чтобы поговорить, обсудить что-то, ну, хотя бы как день прошел, я уж не говорю про искусство или политику… он опять же телевизор включает или просто молча ест. На мои вопросы отвечает односложно. И я все время чувствую себя как будто обманутой, словно я куда-то не туда попала…

— Не поняла. Вам кто-то обещал, что по вечерам ваш муж будет вести с вами пространные интеллектуальные беседы о прошедшем дне и текущих культурных событиях?

— Ну… нет… но у нас, в родительской семье всегда собирались, разговаривали… и я, наверное, думала, что это везде…

***

— Я так ждала первого ребенка. Мы с мужем были очень счастливы вместе, понимали друг друга, нам всегда было о чем поговорить, но мы оба знали: семья без детей — это не семья. Только дети делают жизнь семьи полноценной. И вот у нас родилась сначала дочь, потом сын. И я понимаю, что должна быть счастлива, но… Дети много болеют, заражаются один от другого. У младшего — серьезная задержка речи, все время массаж, занятия, остеопатия, лекарства, обследования, поликлиника. Старшая капризная и ревнивая, вечно считает, что дали брату, и требует себе того же: конфет, ласки, игрушек, внимания. Я стараюсь, чтобы все было правильно и красиво, как мы с ним когда-то мечтали. Не хватает денег, времени, сил, к вечеру, уложив их, я просто валюсь с ног, не могу даже любимый детектив открыть, не говоря уж что-то новое, интересное узнать, а я всегда так любила учиться. И с мужем нам некогда поговорить, пообщаться толком. Он нас любит, но я чувствую, что он начал отдаляться. Может быть, ему просто все это скучно. А я иногда ловлю себя на страшном… стыдно выговорить… но, вы знаете, иногда мне кажется, что я не люблю своих детей!

— Ну и что? Приблизительно у двадцати процентов женщин биологический материнский инстинкт не включается вообще. Воспитывают детей чисто мозгами и своей человеческой частью. Еще у большего процента включается только на одного ребенка из двух, чаще — на младшего. Одного любят, другого нет — это еще сложнее с этической точки зрения. Вы хоть обоих не любите, стало быть, никому не обидно. А вот это ваше «красиво и правильно», к которому вы стремитесь, — оно что такое?

— Наверное, это такая идеальная модель семьи, которая мне всегда представлялась.

— Моделирование — это понятно, нормальный и часто весьма полезный мыслительный процесс. Но что именно за модель, откуда она взялась и как выглядит?

— Не знаю… это такие молодые веселые родители, двое их здоровых детей, они все вместе смеются, играют…

— По-моему, это телевизионная реклама йогурта или кондиционера для белья.

— А знаете, возможно, вы правы.

***

— Вы вот можете мне теперь, после того, что вам мама наговорила, не верить, но я хотела брата, да, хотела. То есть, конечно, сестру было бы лучше, но и брата тоже ничего. Мне уже восемь лет было, когда он родился, и я целых полгода по вечерам придумывала, как буду с ним нянчиться, а потом играть, и он будет меня во всем слушаться, ну, как большая кукла: хочешь — взял поиграть, хочешь — на место положил. А мама меня тогда слушала, кивала и так хорошо улыбалась, положив руку на живот, в котором он уже был, и сама мне рассказывала, как мы хорошо будем жить все вместе, когда он родится — настоящая семья… В реальности все, конечно, не так получилось. Братец — зануда и ябеда, чуть что не по нему, бежит к родителям жаловаться. Я без отца росла, а с ним дядя Володя, мамин муж, так возится все время, до пяти лет на шее носил. И игрушек ему покупают больше, чем у меня за всю жизнь было, и не требуют с него ничего, как с меня мама требовала. И вообще он такой противный оказался… В общем, если честно, сейчас я его почти ненавижу. Причем отчасти — я понимаю — даже не в нем самом дело. Это что-то вроде моих обманутых ожиданий.

***

Господи, и сколько же этого всего! Жены прилежно, подробно и последовательно сочиняют себе мужей — и потом трогательно удивляются, что реальный человек не соответствует не только деталям, но даже и теме сочинения; мужья (надо признать, много реже) — жен. Родители — детей, друзья — друзей, начальники — подчиненных, подчиненные — начальников, учителя — учеников, ученики — учителей...

А потом одни сплошные — и это в лучшем случае — разочарования. В худшем — искореженные и даже сломанные жизни. На этом месте люблю цитировать из письма Марины Цветаевой к мужу Сергею Эфрону:

«…главное Вы, Вы сам, Вы с Вашим инстинктом самоистребления. Разве Вы можете сидеть дома? Если бы все остались, Вы бы один пошли. Потому что Вы безупречны… Потому что Вы лев, отдающий львиную долю: жизнь — всем другим, зайцам и лисам. Потому что Вы беззаветны и самоохраной брезгуете, потому что “я” для Вас не важно, потому что я все это с первого часа знала! Если Бог сделает это чудо — оставит Вас в живых, я буду ходить за Вами, как собака…»

Представьте только, каково было Сергею в 1917 году (и позже) жить ВОТ ТАК сочиненным? И удивительной ли в этом ключе выглядит его трагически-причудливая судьба?

Цветаева, несмотря на невероятный наблюдательный талант, сочиняла всех: мужа, дочь, возлюбленных, случайных знакомых. И люди, чему остались свидетельства, часто уставали и даже шарахались от этой талантливой, но навязанной им сложносочиненности — как физически устает от высокогорья человек, рожденный на равнине.

Большинство людей — не Марина Цветаева. И сочиняют попроще. Для образца годятся книжки, фильмы, отрывочные детские впечатления, чужие, несомненно подкорректированные, рассказы «про жизнь», реклама, в последнее время интернет.

Меня саму, по счастью, миновали и детские (со стороны родителей), и родительские (собственные в сторону детей) сочиненности.

Но отчетливо помню миф моей сверстницы и одноклассницы Светки о «настоящей дружбе».

— Понимаешь, — втолковывала она мне. — Настоящие подруги ходят вместе в школу и еще делают это, вот то и еще вот это. А если мы всего этого не делаем, и ты ходишь в школу вместе с соседкой по площадке, а не со мной, значит мы — не настоящие подруги…

Я не знала, что на это возразить, и только беспомощно пожимала плечами. Надо отметить, что со Светкой мы с удовольствием общаемся уже сорок пять лет, в общем-то, без значительных перерывов. Может быть, оно, чем бы «оно» ни было, было все-таки настоящим?

А совсем недавно я, к моему веселому изумлению, начала лично сталкиваться с мифом о «настоящем мудром психотерапевте». Причем все мои попытки объяснить абсолютно мифологическую природу этого странного персонажа вызывают у людей скорее обиду, чем ожидаемое мной облегчение.

В советское время среди советских писателей ходила поговорка: «Для писательского творчества не так важно, какая у писателя жена. Важно, какая у него будет вдова». Признаем: иногда созданные чьей-то фантазией образы действительно положительно оценивают после смерти прообраза. Мне доводилось слышать совершенно апокрифические истории о легендарных дедушках, покойных мужьях, о ком-то (слава богу, ныне живущем, но взрослом) в детстве. Все это явно решает какие-то личные и даже популяционные («страна должна знать своих героев») задачи.

Но если человек есть здесь и сейчас, то попытка запихать его в сочиненную или подсмотренную где-то картинку — кем бы он ни был, от трехлетнего малыша до руководителя государства, — практически всегда оказывает на личность деформирующее влияние. А уж если эти попытки навязчиво повторяются годами… Обычно стараются сбежать. Но представим удивительное: человек вписался в навязанный ему образ, поверил, что он такой на самом деле, и научился вести себя соответственно. Я крут, круче меня только яйца, выше меня только звезды. Или поверила и подстроилась вся семья: каждый день — реклама йогурта. Что будет?

Человек симулирует нечто, чем не обладает в реальности, постоянно в тревоге разоблачения, становится агрессивным. Или мы плодим шарлатанов. Или (часто): происходит соматизация тревоги, то есть люди (дети) начинают болеть чем-то неопределенным. Вам все это надо?

Что я хочу сказать. Конечно, история (родовая или популяционная) по-разному оценивает подобные сочинения.

Но здесь и сейчас оценка за них всегда одинаковая: садись, Иванов, два!

В заключение хочется спросить у уважаемых читателей: вам доводилось встречаться с подобными «сочинениями»? Быть их объектами, героями? Может быть, вы когда-нибудь даже сочиняли их сами?

Мне кажется, что ситуация в эпоху интернета и рекламы на самом деле настолько распространенная, что любая конкретная история и любое соображение на эту тему будут нашим читателям весьма профилактически полезны.