Главный американский прозаик современности Филип Рот дал крайне любопытное интервью порталу The Daily Beast, в который я иногда пишу про политику. Основной тезис интервью — что через 25 лет романы никто читать не будет. Точнее, их будет читать «крохотная секта», примерно столько же людей, «сколько сейчас читают стихи на латыни в оригинале». С точки зрения Рота, проблема не столько в жанре романа как таковом, просто «книга не может соперничать с экраном. Она не могла соперничать с киноэкраном , не могла соперничать с экраном телевизора и не может соперничать с экраном компьютера».

Роту предрекать смерть романа все равно, что Биллу Гейтсу жаловаться на кризис; сам он в последнее время просто-таки пугающе плодовит. Его новейший роман, «Усмирение» (The Humbling), вышел меньше чем через год после предыдущего, и Рот заявляет в том же интервью, что уже закончил к нему продолжение. Это совершенно нечеловеческая скорость работы, особенно учитывая, что Рот хоть и упростил стиль письма по сравнению со своими книгами 60-х и 70-х, но со словом все-таки работает довольно филигранно. Тем не менее — прав ли он?

И да, и нет. С одной стороны, роман — под которым мы подразумеваем отдельное и самодостаточное повествование в сотни страниц длиной — действительно не самая актуальная форма подачи информации. The New York Times делит свои бестселлеры на фикшн и нон-фикшн, так что трудно понять общую картину, но в первой десятке продаж «Амазона» романов всего три. Зато там есть две автобиографии (Сары Пейлин и Андре Агасси), 700-страничный том про баскетбол и рождественская книжка с картинками пера ультраконсервативного телекомментатора Гленна Бека. Прежде чем хвататься за голову, полезно вспомнить, что виноват в этом положении дел не мифический «средний американец», а в том числе и я сам. Человек, мнящий себя писателем, я читаю от силы два-три новых романа в год; 90 процентов моего времени уходит на периодику и сборники эссе. Так что очко в пользу Рота.

И все же мне кажется, что ослабление позиций романа не имеет никакого отношения к якобы проигрышному противостоянию «книга против экрана». За этой надуманной дихотомией на самом деле скрывается другая, не менее надуманная — «осязаемый предмет против файла». Старшее поколение (к которому Рот принадлежит не только по возрасту, но и идеологически, так сказать — он успел написать как минимум три романа про старение и умирание) имеет тенденцию зацикливаться на носителях как преградах на пути к содержанию. На самом деле мы очень быстро приспосабливаемся к новым носителям — быстрее, чем к новой информации. Я, например, вырос в семье, в которой пиетет перед книгой доходил до фетишизма; осознание того, что некоторые люди пишут на полях или загибают уголки страниц, наполняло меня священным ужасом. Попав в США и ознакомившись с культурой paperbacks — книг, изначально рассчитанных на одно прочтение, — я немедленно решил, что сам формат мягкого переплета есть кощунство и плодит пренебрежительное отношение к литературе. Вскоре выяснилось, что это вовсе не так: американцы читают больше других наций, они просто не боготворят книгу как предмет. Мне как раз кажется, что, чем дальше мы разведем понятия осязаемой «книги» и неосязаемой «литературы», тем лучше для обеих. И в этом плане Kindle и прочие новые технологии могут только помочь. Продажи книг уже, кстати, растут благодаря им.

Нет, загвоздка заключается именно что в содержании. А точнее — в том, что я смог начать эту колонку со слов «главный американский прозаик современности Филип Рот». В том, что на смену 76-летнему Роту и его сверстникам пока что пришло лишь поколение анемичных и академичных авторов, превративших современный американский роман в забаву для выпускников гуманитарных аспирантур. Сам Рот в этом никак не виноват; в любом его тексте больше крови, слез, пота и спермы, чем во всех стерильных жанровых экзерсисах, скажем, Дэйва Эггерса. Но когда он скорбит о грядущей смерти романа, скорбит он на самом деле об уже наступившей смерти интересного романа. А вот эту проблему никакая технология не может ни исправить, ни усугубить.