Как пел Гребенщиков в возрасте лет этак двадцати, «я мечтал об этой жизни с тринадцати лет». (Попытки одновременно законспектировать Дилана, Боуи, Моррисона, Харрисона и Лу Рида умудрили его преждевременно: первые слова первой песни на первом каноническом альбоме «Аквариума» – «Мне пора на покой».)

При этом, как оказалось, я очень плохо представлял себе ту самую жизнь, о которой мечтал. Взять публикацию романа (я предупреждал вас, что колонка будет с нуднейшей регулярностью возвращаться к Ground Up, поскольку именно с ним связано большинство моих переживаний на данный момент. Не о сексе же писать). С мутно прорисованного момента сдачи рукописи фантазия сразу перескакивала на еще более зыбкую картину Жизни Опубликованного Автора. Та состояла из череды вечеринок где-то высоко над темным прямоугольником Центрального парка. Книжные полки, встроенные в стены, опоясывали комнату, в одном углу бренчали на пианино, в другом разливали половником пунш. На мужчинах был твид, на женщинах шали. Может, даже павлиньи перья. (Судя по всему, я был не просто знаменит – я был знаменит в 1920-х годах.) Эта жизнь, не покидая пределов моего воображения, успела мне даже наскучить. Ну их, этих претенциозных literati, мысленно говорил я сам себе. Пойду лучше пить в «Смерть и Ко.» (Death &Co). Так как никто меня никуда не приглашал, а пить в «Смерти и Ко.» можно было хоть сейчас, то логика срабатывала безотказно.

Вскоре выяснилось, что между сдачей рукописи и первым половником пунша пролегают довольно странные и трудоемкие процессы. Во-первых, как я уже рассказывал, автор ведет изнурительную охоту за blurbs – лестными высказываниями более известных коллег, которые украсят заднюю обложку книги. Во-вторых, в отделе маркетинга тебя  усаживают за стол напротив команды в пять человек, и те выдвигают инициативы порядка «Вот у вас в книге герой работает в кафе – давайте мы вас отправим на "Доброе утро, Америка", и вы в эфире сварите дикторам кофе».

В-третьих, издатели начинают живо интересоваться твоей национальностью. Дело в том, что некая еврейская благотворительная организация устраивает авторам подходящего происхождения бесплатные турне по городам США. На участие в программе – огромный конкурс, и нужно даже проходить нечто вроде кинопроб (зачитать двухминутный отрывок из своего произведения перед жюри). В литературной Америке, как в Советском Союзе восьмидесятых годов, еврейство – средство передвижения.

Впрочем, все это, оказывается, бледнеет по сравнению с ритуалом проверки на... и тут русский язык оказывается беспомощен. В английском зато есть прелестное слово actionability, буквально – «качество, позволяющее принять меры», т.е. засудить. Судибельность. Неделю назад мне написала особо нанятая издателем юрист, Кэтрин Маккормик из фирмы «Дэвис, Райт и Тремэйн» (Davis Wright Tremaine LLP). В ее обязанности входит проверить, а) прототипы каких героев романа основаны на реально существующих людях, б) узнают ли эти люди себя в тексте и в) побегут ли они непосредственно из книжного магазина судиться со мной и издательством.

Тут придется пояснить кое-что о Ground Up. Это произведение, на первой же странице которого присутствует пьяная в слюни фигуристка Оксана Баюл. Зовут ее – Оксана Баюл. Настоящую Баюл я ни разу в жизни не встречал – мне просто нужна была пьяная фигуристка, и грубо набросанный симулякр поп-культурного имиджа Баюл показался подходящим кандидатом. Я наивно предполагал, что уведомление в начале книги – «упомянутые в тексте имена и торговые марки не имеют никакого отношения к реальности» – избавляет меня от любой ответственности. Представьте себе, как кто-то проверяет на судибельность «Гламораму» Брета Истона Эллиса (Bret Easton Ellis), у которого за столом на гламурной вечеринке сидит серийный убийца Джеффри Дамер (Jeffrey Dahmer). Или любую книгу Довлатова.

Так или иначе, Кэтрин Маккормик прочла рукопись, выписывая или подчеркивая все точки соприкосновения фантазии с жизнью. (Какая странная работа. В ней есть что-то борхесовское.) Серьезные опасения у нее возникли только однажды, они касались второстепенного персонажа – израильского торговца недвижимостью по имени Ави Сосна. Он был слишком похож на реально существующего израильского торговца недвижимостью по имени Сион Мизрахи.

– В принципе, такие проблемы решаются очень легко, – сказала она. – Вы берете самый броский внешний атрибут реального человека и даете вашему персонажу противоположный.

– В смысле?

– Ну, например, если он высокий, вы пишете, что он карлик. Если он толстый, вы упоминаете его болезненную худобу. Только обязательно делаете это как минимум дважды.

– И все?!

– И все.

– А я могу написать, что он серийный убийца?

– Только если у него уже существует такая репутация, – отрезала Маккормик.

Я разыскал фотографию Мизрахи, узнал, что тот лыс как колено, и с отвращением наградил Ави Сосну шевелюрой «цвета кефира». В двух местах. В смысле в одном – на голове, но упомянул ее дважды.

А Баюл, если честно, мне стало немного жалко. Вот ведь репутация у человека – даже у дотошной юристки не возникло никаких вопросов. Так что не знаю, оставлю я ее «Оксаной Баюл» или нет. У читателя будет шанс узнать результат этих мучений. Если на первой странице вас встретит биатлонистка по имени Люба Анаско, трезвая как стеклышко, то победила моя внутренняя Кэтрин Маккормик.

Которую на самом деле, кстати, зовут Элизабет Макнамара.