За примерами ходить далеко не надо — одним из самых злостных и сознательных нарушителей был (не знаю, остается ли до сих пор) Дмитрий Быков. Под необходимость отрыть в одном из многочисленных карманов мобильный и ответить на звонок во время сеанса он даже подводил какую-то философскую базу. Черту под базой подвел Сергей Сельянов, на первом просмотре «Груза 200» в крошечном десятом зале «Октября». «Дима, иди на [дальше-запрещенное-в-СМИ-слово-из-трех-букв]», — сказал Сергей Михайлович, и Дмитрий Львович, хоть и никуда не пошел, но телефон отключил.

У включенных в кинозале — вопреки всем вежливым просьбам и официальным запретам — телефонов есть свои адвокаты и среди кинокритиков. Критики бывают разными — толстыми и тощими, известными и так себе, насмотренными и не особо, но доводы их удивительно похожи. Первый: это заболевшие дети (непонятно, конечно, чем ты можешь помочь больному ребенку, развалившись в кинозале, но стереотип «дети — это святое» плотно сидит в голове у этих чадолюбивых светильников и оправдывает любой поступок). Второй: я в кино не для удовольствия хожу, а на работу (интересы тех, кто сочетает работу с удовольствием, не учитываются, потому что для многих несчастных работа с удовольствием несовместима). Мекка «деловых кинематографистов с больными детьми» — «Кинотавр»: тут люди проверяют почту и общаются в социальных сетях исключительно в кинозалах; некоторые даже не поднимают взгляда на экран — это не преувеличение. При этом они, как правило, ужасно обижаются, если сделать им замечание. Я стараюсь без крайней необходимости не делать — проще напялить на голову капюшон худи, ограничивающий боковое зрение. В противном случае — это невыдуманная история, случилась месяц назад на «Сказках Пушкина» — рискуешь вместо театрального текста слушать объяснения светильников: «Мне надо продлить парковку!» Эта зрительница, надо полагать, рассчитывала на понимание и сочувствие. В каком-то смысле она его получила: мне хотелось, чтобы сотрудники Московского паркинга отбуксировали на тот свет и машину, и ее владелицу.

В короткометражке из сборника «Каждому свое кино» Ларс фон Триер размозжил голову болтливому соседу по залу. Я к трепу в зале отношусь почти равнодушно, если, конечно, разговор не соревнуется в громкости с экраном. Другое дело — свет. «Светит на 200 метров. Парализует за секунду». Это интернет-реклама фонаря-электрошокера. На самом деле не надо тратиться, такой лежит в кармане у каждого, в темноте зала функцию убийцы фильма или спектакля приобретает любой светящийся предмет.

У этой хамской привычки есть национальные особенности: нигде так не светят телефонами, как в России. Второе место — у итальянцев; на Венецианском фестивале, когда какой-то тип врубил айпад, собираясь фиксировать в нем свои жалкие критические почеркушки, пришлось распустить руки. Мне не нравился фильм, и чтобы достичь подонка и ткнуть его в бок, надо было потревожить соседей по ряду, но я счел это гражданским долгом — потревожил, ткнул, зверски прошипев: Don't light!, светильник испугался и спрятал прибор. В Канне, на единственном фестивале планеты, где кинопросмотр почти приравнен к священнодействию, мобильники загораются только на пресс-показах — не сомневаюсь, что это балуются россияне и итальянцы. Я видел свет мобильных в театрах бывшей Югославии, но никогда в Германии, Франции, Нидерландах или США. Хотя, наверное, светят и там, иначе не возник бы этот ролик с участием замечательного Кевина Бейкона.

Я пишу этот текст по просьбе коллеги, которой, возможно, нужен внешний толчок для самосовершенствования («Я весь спектакль просидела в интернете, — рассказывала она на днях, — но я была в ложе, и это никому не мешало»; эх, какое же это заблуждение!). Пишу и думаю, что я — конченый зануда, мусолящий очевидные вещи. Но еще я думаю, что в нашей стране такие дороги, такой курс рубля и такие депутаты как раз потому, что люди в большинстве своем не понимают очевидного. Возможно, Кевин Бейкон — в отличие от Триера, довольно миролюбивый — поможет моим недалеким согражданам хотя бы в пункте мобильного этикета.