ОСОБЕННОСТИ
НАЦИОНАЛЬНОЙ
РАБОТЫ
НАЦИОНАЛЬНОЙ
РАБОТЫ
КУРДЫ И РУССКИЕ — ОБ УЧЕБЕ В РОССИИ И РАБОТЕ В ИРАКСКОМ КУРДИСТАНЕ
ОСОБЕННОСТИ
НАЦИОНАЛЬНОЙ
РАБОТЫ
НАЦИОНАЛЬНОЙ
РАБОТЫ
КУРДЫ И РУССКИЕ — ОБ УЧЕБЕ В РОССИИ И РАБОТЕ В ИРАКСКОМ КУРДИСТАНЕ
Авантюра или шанс достичь новых высот в жизни и посмотреть мир? Что движет людьми, которые едут работать в неспокойные регионы Ближнего Востока или меняют зной пустыни на русские морозы? Курды, учившиеся в России по стипендиальной программе «Газпром нефти», и российские специалисты, которые работают в Иракском Курдистане, рассказали «Снобу» о личном опыте погружения в экзотическую культуру и о том, как проекты компании объединяют народы двух стран
КУРДЫ
РУССКИЕ
«В Петербурге я чувствовал себя как дома, этот город стал мне родным»
Живар Джалил Махмуд Аль-Таеши,
специалист по эксплуатации вахтового поселка
специалист по эксплуатации вахтового поселка
«В ПЕТЕРБУРГЕ Я ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ КАК ДОМА, ЭТОТ ГОРОД СТАЛ МНЕ РОДНЫМ»
Живар Джалил Махмуд Аль-Таеши,
специалист по эксплуатации вахтового поселка
Раньше я совсем не говорил по-русски и мало что знал о России — в основном расхожие стереотипы: холод, мафия, медведи, балалайка, Пушкин, Путин, а еще «Мать» Горького (этот роман переведен на курдский и очень популярен у нас). И уж точно никогда не думал, что буду учиться в России. Я всегда мечтал работать в нефтяной компании. В нашем регионе только и разговоров про нефть, и эта профессия очень востребована. Но у моей семьи не было денег, чтобы оплатить обучение в университете. Однажды я увидел на страничке местного преподавателя в «Фейсбуке», что компания «Газпром нефть», которая тогда только пришла в наш регион, запустила стипендиальную программу для обучения курдских студентов в Санкт-Петербургском горном университете. Нужно было только иметь хорошие оценки в школьном аттестате, а потом успешно сдать экзамены и пройти собеседование. Я очень обрадовался. Ведь это был для меня чуть ли не единственный шанс получить высшее образование и реализовать себя, стать востребованным специалистом.
Когда я рассказал об этой программе родным и друзьям, меня пытались отговорить: «В России у тебя нет будущего. Нужно учить не русский, а английский — на нем говорят во всем мире». А мама даже пригрозила: «Если поедешь в Россию — я тебе не мать!» Она просто боялась, что в чужой стране слишком много соблазнов, которым я могу поддаться. Но мне удалось ее переубедить, а вот папа меня сразу поддержал.
Я отправил заявку на участие в программе буквально в последний день. Экзамены мы сдавали в Келларе (один из административных центров Курдского автономного района Ирака. — Прим. ред.). Нас встретили представители компании, Горного университета, университета Сулеймании, а также Министерства нефти Курдистана. Мы сдавали химию, математику, физику и английский.
Я успешно прошел испытания и в ноябре 2014 года с еще семью студентами прилетел в Петербург. Было очень холодно! Первое время за нами постоянно присматривали и помогали во всем кураторы компании. Ведь нам предстояло жить и учиться в чужой стране, совсем непохожей на нашу.
С русской кухней отношения у меня сразу не сложились. Утром мы, голодные, пошли в столовую. Я взял салат, не помню название, но выглядел он красиво. Одну ложку попробовал — и больше ни разу не возвращался в эту столовую. Сначала питался в «Макдональдсе» и «Сабвее», а потом сам начал готовить. Единственное блюдо русской кухни, которое мне понравилось, — жареные пельмени.
В Петербург я сразу влюбился: чистый, аккуратный большой город с классной архитектурой — это сильно отличалось от того, что я видел в родном Курдистане. Первое время мы ходили по городу все вместе, сбившись в кучу: было страшно заблудиться. Со стороны, наверное, выглядело смешно. Было очень интересно спуститься в метро. Мы проехались от «Гостиного двора» до «Маяковской», поднялись на поверхность и снова вышли на Невский проспект — я и не думал, что он такой длинный!
Первый год мы учили русский язык, много гуляли по городу и ходили в музеи. У нас было шесть пар русского языка в день. Это было сложно. Иногда случались забавные истории. Мой одногруппник захотел оплатить проезд в маршрутке за двоих и вместо «два человека» сказал «вода человека».
Я отправил заявку на участие в программе буквально в последний день. Экзамены мы сдавали в Келларе (один из административных центров Курдского автономного района Ирака. — Прим. ред.). Нас встретили представители компании, Горного университета, университета Сулеймании, а также Министерства нефти Курдистана. Мы сдавали химию, математику, физику и английский.
Я успешно прошел испытания и в ноябре 2014 года с еще семью студентами прилетел в Петербург. Было очень холодно! Первое время за нами постоянно присматривали и помогали во всем кураторы компании. Ведь нам предстояло жить и учиться в чужой стране, совсем непохожей на нашу.
С русской кухней отношения у меня сразу не сложились. Утром мы, голодные, пошли в столовую. Я взял салат, не помню название, но выглядел он красиво. Одну ложку попробовал — и больше ни разу не возвращался в эту столовую. Сначала питался в «Макдональдсе» и «Сабвее», а потом сам начал готовить. Единственное блюдо русской кухни, которое мне понравилось, — жареные пельмени.
В Петербург я сразу влюбился: чистый, аккуратный большой город с классной архитектурой — это сильно отличалось от того, что я видел в родном Курдистане. Первое время мы ходили по городу все вместе, сбившись в кучу: было страшно заблудиться. Со стороны, наверное, выглядело смешно. Было очень интересно спуститься в метро. Мы проехались от «Гостиного двора» до «Маяковской», поднялись на поверхность и снова вышли на Невский проспект — я и не думал, что он такой длинный!
Первый год мы учили русский язык, много гуляли по городу и ходили в музеи. У нас было шесть пар русского языка в день. Это было сложно. Иногда случались забавные истории. Мой одногруппник захотел оплатить проезд в маршрутке за двоих и вместо «два человека» сказал «вода человека».
В России я впервые пошел с одногруппниками в баню. Очень необычно! Раньше я такое только в фильмах видел.
В общежитии мы познакомились с русскими и другими иностранными студентами, и тут я почувствовал разницу в менталитете. В Курдистане люди более открыты, и друзья доверяют друг другу как братья. В России люди более сдержанные, и путь от знакомства до настоящей дружбы занимает гораздо больше времени. Мне это было непривычно. Для наших гостей мы накрывали традиционный стол: мясо, фрукты, орехи, разные закуски и кальян — одногруппники любили приходить на наши вечеринки. А они обычно встречали водкой и лимоном. В России я впервые пошел с одногруппниками в баню. Очень необычно! Раньше я такое только в фильмах видел. Раз в месяц мы ходили париться. Я полюбил баню!
За пять лет в России я успел побывать в Москве, Сочи и Крыму. Но только в Петербурге я чувствовал себя как дома, этот город стал мне родным. Каждое лето я улетал в Курдистан к родителям и чувствовал себя там иностранцем.
После окончания учебы в 2019 году мы вернулись домой, в Курдистан. За эти годы отношение к русским тут сильно поменялось. Теперь все знают про Россию (а кое-кто даже изнутри) и «Газпром нефть», которая помогает курдам получать высшее образование, обустраивать школы и больницы и даже издала книгу об истории и культуре моего народа. Россия уже не кажется курдам такой далекой и чужой.
Я уже год работаю специалистом по обслуживанию и занимаюсь жизнеобеспечением лагеря Хасира, где живут сотрудники «Газпром нефти»: мы с коллегами контролируем работу подрядчиков. Поначалу было сложно, так как у меня не было опыта, но русские коллеги мне очень помогли. Мы работаем в международной компании. У нас есть сотрудники из Канады, Хорватии, Сербии, Марокко и других стран. Русские на их фоне кажутся более закрытыми, но, думаю, это из-за языкового барьера. Я знаю русский язык, и ко мне очень хорошо относятся.
Я хочу жить в Петербурге. Мама возражает. Папа не против. Он всегда хотел, чтобы его дети (а нас в семье четверо) учились в разных странах, изучали мир, а потом собирались дома и рассказывали друг другу о разных культурах. Недавно я получил вид на жительство в России, чтобы его не потерять, мне надо периодически летать в Петербург. Из-за коронавируса это сложно. В последний раз я был в Петербурге в январе этого года и очень по нему скучаю.
После окончания учебы в 2019 году мы вернулись домой, в Курдистан. За эти годы отношение к русским тут сильно поменялось. Теперь все знают про Россию (а кое-кто даже изнутри) и «Газпром нефть», которая помогает курдам получать высшее образование, обустраивать школы и больницы и даже издала книгу об истории и культуре моего народа. Россия уже не кажется курдам такой далекой и чужой.
Я уже год работаю специалистом по обслуживанию и занимаюсь жизнеобеспечением лагеря Хасира, где живут сотрудники «Газпром нефти»: мы с коллегами контролируем работу подрядчиков. Поначалу было сложно, так как у меня не было опыта, но русские коллеги мне очень помогли. Мы работаем в международной компании. У нас есть сотрудники из Канады, Хорватии, Сербии, Марокко и других стран. Русские на их фоне кажутся более закрытыми, но, думаю, это из-за языкового барьера. Я знаю русский язык, и ко мне очень хорошо относятся.
Я хочу жить в Петербурге. Мама возражает. Папа не против. Он всегда хотел, чтобы его дети (а нас в семье четверо) учились в разных странах, изучали мир, а потом собирались дома и рассказывали друг другу о разных культурах. Недавно я получил вид на жительство в России, чтобы его не потерять, мне надо периодически летать в Петербург. Из-за коронавируса это сложно. В последний раз я был в Петербурге в январе этого года и очень по нему скучаю.
В 2019 году при поддержке «Газпром нефти» была издана книга «Курды. Легенда Востока». Это масштабный энциклопедический труд об истории и культуре курдов. Книга содержит уникальные материалы и редчайшие иллюстрации из собраний российских и зарубежных музеев и университетов. В ее подготовке на протяжении 3 лет участвовали 17 российских курдоведов и исследователей. Экземпляры издания, выпущенного на русском, английском и курдском языках, передаются в крупнейшие библиотеки и университеты по всему миру.
В 2015 году по инициативе российской компании была выпущена книга «Земля Легенд: Курдская культура глазами российских исследователей».
В 2015 году по инициативе российской компании была выпущена книга «Земля Легенд: Курдская культура глазами российских исследователей».
«ЧТОБЫ БЫСТРЕЕ ВЫУЧИТЬ ЯЗЫК, Я СМОТРЕЛ СЕРИАЛ “ФИЗРУК”»
Омед Хардаван Хайдар,
специалист отдела труда и промышленной безопасности
«ЧТОБЫ БЫСТРЕЕ ВЫУЧИТЬ ЯЗЫК,
Я СМОТРЕЛ СЕРИАЛ “ФИЗРУК”»
Я СМОТРЕЛ СЕРИАЛ “ФИЗРУК”»
Омед Хардаван Хайдар,
специалист отдела труда и промышленной безопасности
Я старший из четырех детей в семье: у меня есть два младших брата и сестра. Мы жили небогато. Мой отец часто пропадал на работе, поэтому я был за старшего в доме и рано повзрослел. С детства я мечтал стать нефтяником — это очень мужская профессия, к тому же хорошо оплачиваемая. В школе мне легко давались химия и физика, и я даже думал получать профильное образование здесь, в Курдистане. Когда я заканчивал последний, 12-й класс, моя тетя узнала из новостей о стипендиальной программе «Газпром нефти», которая позволяет курдским выпускникам бесплатно выучиться в России на инженера-нефтяника. Я ни разу не выезжал за пределы Курдистана и очень заинтересовался. Папа не возражал и сказал, что верит в меня. А мама вначале была против: переживала, что в чужой стране, где я никого не знаю, со мной может что-то случиться. Постепенно мне удалось ее переубедить.
На тот момент я кроме курдского уже знал турецкий и английский языки: после 9-го класса я поступил в престижную турецкую школу, где преподавание велось на английском. И вот, когда я успешно прошел все испытания и мог рассчитывать на стипендию, начал самостоятельно учить русский язык. Через месяц я уже знал алфавит, выучил дни недели и научился считать до десяти.
В ноябре 2014 года я прилетел в Петербург. Было холодно и снежно — и мне это сразу понравилось. Мои курдские одногруппники жаловались на погоду, а я по ночам открывал окно нараспашку. Я люблю холод, наверно, потому что горячий парень, как говорят мои друзья. Петербург мне очень понравился. Он очень красивый и большой, размером с Курдистан. Сначала это пугало, но потом я понял, что, если у тебя есть телефон и интернет, ты не потеряешься. То же самое и с метро. Я спускался туда два раза с более опытным другом и совсем не понимал, как люди могут там ориентироваться. Потом скачал на мобильный приложение, и все стало намного проще.
На изучение русского языка у нас было 8 месяцев. Нас сразу расселили по разным комнатам с русскими студентами, чтобы дело пошло быстрее. Русский язык намного сложнее английского и турецкого, но гораздо богаче: у вас много синонимов. Самым сложным для меня было выучить глаголы движения: уехал, приехал, съехал… — легко запутаться. Где-то через 3–4 месяца я начал говорить по-русски. Чтобы быстрее выучить язык, я смотрел русские сериалы и фильмы: «Физрук» (мне очень понравился Дмитрий Нагиев, и я искал фильмы с его участием), «Бригада», «Брат», «Брат-2» и другие. Некоторые пересматривал по 2–3 раза. Так здорово смотреть их и понимать русский юмор. Также я пытался читать книги, но, чтобы понять написанное, требовалось гораздо больше времени и сил.
Что касается русских людей и разницы в менталитете… Мне кажется, сейчас молодежь везде одинаковая. И в России, и в Курдистане есть люди, которые сутками играют в компьютерные игры или, например, активно занимаются спортом. Если ваши интересы совпадают, вы быстро подружитесь. Национальность тут роли не играет. Я, например, нашел друзей среди спортсменов.
Зимой я выезжал с ребятами в пригороды Петербурга и катался на лыжах, научился быстро: дома я четыре года катался на роликах и умел держать баланс. В университете начал ходить в тренажерный зал, потом на бокс, тхэквондо, а в конце третьего курса профессионально занялся пауэрлифтингом и через год стал мастером спорта по становой тяге.
Мы несколько раз ездили на спортивные соревнования в Москву, и там я однажды случайно выпил алкоголь. Я вернулся в хостел уставший, хотел пить. Нашел на кухне коробку сока и сделал глоток. Думаю, вкус какой-то странный, наверное, сок испортился. Потом вернулись мои друзья и тоже стали его пить. Я говорю: «Как вы это пьете? Невкусно же!» А они сказали, что это водка с соком — есть такая традиция у русских спортсменов — отмечать победу. Я не опьянел, кстати. Но это был единственный раз в жизни, когда я попробовал алкоголь.
На изучение русского языка у нас было 8 месяцев. Нас сразу расселили по разным комнатам с русскими студентами, чтобы дело пошло быстрее. Русский язык намного сложнее английского и турецкого, но гораздо богаче: у вас много синонимов. Самым сложным для меня было выучить глаголы движения: уехал, приехал, съехал… — легко запутаться. Где-то через 3–4 месяца я начал говорить по-русски. Чтобы быстрее выучить язык, я смотрел русские сериалы и фильмы: «Физрук» (мне очень понравился Дмитрий Нагиев, и я искал фильмы с его участием), «Бригада», «Брат», «Брат-2» и другие. Некоторые пересматривал по 2–3 раза. Так здорово смотреть их и понимать русский юмор. Также я пытался читать книги, но, чтобы понять написанное, требовалось гораздо больше времени и сил.
Что касается русских людей и разницы в менталитете… Мне кажется, сейчас молодежь везде одинаковая. И в России, и в Курдистане есть люди, которые сутками играют в компьютерные игры или, например, активно занимаются спортом. Если ваши интересы совпадают, вы быстро подружитесь. Национальность тут роли не играет. Я, например, нашел друзей среди спортсменов.
Зимой я выезжал с ребятами в пригороды Петербурга и катался на лыжах, научился быстро: дома я четыре года катался на роликах и умел держать баланс. В университете начал ходить в тренажерный зал, потом на бокс, тхэквондо, а в конце третьего курса профессионально занялся пауэрлифтингом и через год стал мастером спорта по становой тяге.
Мы несколько раз ездили на спортивные соревнования в Москву, и там я однажды случайно выпил алкоголь. Я вернулся в хостел уставший, хотел пить. Нашел на кухне коробку сока и сделал глоток. Думаю, вкус какой-то странный, наверное, сок испортился. Потом вернулись мои друзья и тоже стали его пить. Я говорю: «Как вы это пьете? Невкусно же!» А они сказали, что это водка с соком — есть такая традиция у русских спортсменов — отмечать победу. Я не опьянел, кстати. Но это был единственный раз в жизни, когда я попробовал алкоголь.
За эти несколько лет я очень полюбил Петербург. Везде ходил, бывал и в Эрмитаже, и в Русском музее. Ездил в пригороды. Город стал для меня родным, и я спокойно в нем ориентировался, даже не пользуясь телефоном. Москву я особо не успел посмотреть, но мне не понравилось, что там все постоянно куда-то спешат. В Петербурге спокойнее: меньше народу, больше кислороду — так у вас, кажется, говорят.
Мой город очень маленький. Тут я либо дома сижу, либо спортом занимаюсь. Изредка с женой выбираемся за город. Но я не жалуюсь. Мне всегда есть чем заняться. О переезде в Россию я не думаю. Я хочу жить и работать в своей стране, но чтобы у меня всегда была возможность съездить в Петербург. Я скучаю по холоду и снегу, а еще по русским друзьям, с которыми до сих пор общаюсь в соцсетях.
Получив образование в России, я устроился специалистом по контрактам в департамент производственной безопасности на месторождении Саркала. В будущем я планирую работать непосредственно на производстве, а пока тружусь в офисе. Я хожу на тренинги, у меня есть возможности карьерного роста. Как человек верующий, могу спокойно совершать намаз в рабочее время. Никто ничего не скажет. Молитва отнимает всего 10–15 минут рабочего времени в день, у других на перекуры больше времени уходит. Тут безопасно. Раньше случалось, что деревенские могли пострелять, обидевшись, что их не взяли к нам работать без образования и знания языка. Но такого давно не было. Жители видят, что российская компания многое делает для соседних городов и деревень: оснащает и ремонтирует школы, отправила в новый госпиталь «Калара», где лечат больных коронавирусом, медицинское оборудование и реагенты для ПЦР-тестов. Люди уже знают нашу компанию и с уважением относятся к ней. Приятно быть частью такой команды.
После работы я хожу в спортзал или учу языки. За 5 лет в России я не общался на английском и забыл многие слова. Кстати, чисто для себя хотел получить сертификат переводчика с курдского на русский и наоборот, даже подал заявку, но из-за пандемии все отменилось. Попробую в следующем году.
Мой город очень маленький. Тут я либо дома сижу, либо спортом занимаюсь. Изредка с женой выбираемся за город. Но я не жалуюсь. Мне всегда есть чем заняться. О переезде в Россию я не думаю. Я хочу жить и работать в своей стране, но чтобы у меня всегда была возможность съездить в Петербург. Я скучаю по холоду и снегу, а еще по русским друзьям, с которыми до сих пор общаюсь в соцсетях.
Получив образование в России, я устроился специалистом по контрактам в департамент производственной безопасности на месторождении Саркала. В будущем я планирую работать непосредственно на производстве, а пока тружусь в офисе. Я хожу на тренинги, у меня есть возможности карьерного роста. Как человек верующий, могу спокойно совершать намаз в рабочее время. Никто ничего не скажет. Молитва отнимает всего 10–15 минут рабочего времени в день, у других на перекуры больше времени уходит. Тут безопасно. Раньше случалось, что деревенские могли пострелять, обидевшись, что их не взяли к нам работать без образования и знания языка. Но такого давно не было. Жители видят, что российская компания многое делает для соседних городов и деревень: оснащает и ремонтирует школы, отправила в новый госпиталь «Калара», где лечат больных коронавирусом, медицинское оборудование и реагенты для ПЦР-тестов. Люди уже знают нашу компанию и с уважением относятся к ней. Приятно быть частью такой команды.
После работы я хожу в спортзал или учу языки. За 5 лет в России я не общался на английском и забыл многие слова. Кстати, чисто для себя хотел получить сертификат переводчика с курдского на русский и наоборот, даже подал заявку, но из-за пандемии все отменилось. Попробую в следующем году.
«В МОСКВЕ Я ВСТРЕТИЛ СВОЮ БУДУЩУЮ ЖЕНУ»
Ребаз Абдалазиз Хама Амин,
геолог
«В МОСКВЕ Я ВСТРЕТИЛ СВОЮ БУДУЩУЮ ЖЕНУ»
Ребаз Абдалазиз Хама Амин,
геолог
Мне говорили, что в России холодно, но я даже не представлял, что настолько. Когда я вышел из аэропорта, увидел эти полуметровые сугробы, сказал: «Ребята, возвращаемся обратно! Мы же не сможем тут жить!» Два раза в год и в Курдистане выпадает снег, но он быстро тает. Да и зимой у нас не так холодно, как у вас в апреле. Я тогда не знал, что проживу в России почти семь с половиной лет.
Я и еще несколько студентов по стипендии «Газпром нефти» прилетели в Москву в 2013 году, не зная ни слова по-русски. Компания проводила собеседования со студентами местных университетов и выбирала подходящих. Я попал в их число: как раз получил степень бакалавра в местном нефтяном университете и мечтал учиться за рубежом. Первое время в Москве мы учили язык. Потом я поступил в магистратуру и после в аспирантуру РГУ нефти и газа имени Губкина.
Учиться мне очень нравилось. Дружелюбные преподаватели, сессии, практика в подразделениях «Газпром нефти» в Курдистане и Петербурге, экскурсии в Тулу, Владимир, знакомства с новыми людьми — в общем, я жил активной студенческой жизнью. Помню, когда я впервые летел в Москву, турок, сидящий в соседнем кресле самолета, пугал меня русской мафией: «Никуда не выходи после полуночи! Убьют!» А мы в 2–3 часа ночи без проблем гуляли с ребятами в центре. Не знаю, как в других городах, но в Москве это было безопасно. Самое тяжелое — привыкнуть к холоду и выучить русский язык, но я справился.
Я и еще несколько студентов по стипендии «Газпром нефти» прилетели в Москву в 2013 году, не зная ни слова по-русски. Компания проводила собеседования со студентами местных университетов и выбирала подходящих. Я попал в их число: как раз получил степень бакалавра в местном нефтяном университете и мечтал учиться за рубежом. Первое время в Москве мы учили язык. Потом я поступил в магистратуру и после в аспирантуру РГУ нефти и газа имени Губкина.
Учиться мне очень нравилось. Дружелюбные преподаватели, сессии, практика в подразделениях «Газпром нефти» в Курдистане и Петербурге, экскурсии в Тулу, Владимир, знакомства с новыми людьми — в общем, я жил активной студенческой жизнью. Помню, когда я впервые летел в Москву, турок, сидящий в соседнем кресле самолета, пугал меня русской мафией: «Никуда не выходи после полуночи! Убьют!» А мы в 2–3 часа ночи без проблем гуляли с ребятами в центре. Не знаю, как в других городах, но в Москве это было безопасно. Самое тяжелое — привыкнуть к холоду и выучить русский язык, но я справился.
В Москве я встретил свою будущую жену Ружицу, она македонка. Мы учились в одном университете. Я тогда только поступил. Было очень тяжело, у меня накопилось много вопросов. А она очень хорошо говорила по-английски. Я даже сначала решил, что она преподавательница. Ружица помогала мне с русским. Потом мы начали общаться и только через семь лет, наконец, поженились. Дома мы общаемся в основном на русском и реже — на английском, готовим блюда русской кухни. Я научил жену варить борщ. Обожаю это блюдо, оно напоминает мне о России.
Русские не сразу идут на контакт. Сначала с вами тяжело, вы закрытые, но, когда знакомишься поближе, понимаешь, что вы очень искренние. Впервые я увидел таких людей.
Москва — большой город, и, несмотря на развитую инфраструктуру, ориентироваться тут было сложно. Первую неделю нас водил сопровождающий. Он объяснял, как пользоваться метро, но мы все равно терялись и иногда не понимали, куда нужно идти. Слава богу, было такси! Просто называешь адрес и едешь — удобно.
Через год мы привыкли и уже спокойно ездили не только по городу, но и за его пределы. Побывали и в Петербурге, и на Олимпиаде в Сочи. В Сочи мне понравилось — климат очень на наш похож. Хотелось бы еще съездить во Владивосток и Калининград. У меня много русских друзей, с которыми я общаюсь и вижусь до сих пор. Мы с друзьями периодически путешествуем куда-то вместе. Русские не сразу идут на контакт. Сначала с вами тяжело, вы закрытые, но, когда знакомишься поближе, понимаешь, что вы очень искренние. Впервые я увидел таких людей.
Что касается российских традиций, меня очень впечатлил обычай бросаться в ледяную воду после бани. Я как-то сам попробовал — аж дыхание перехватило! Ребята пытались поставить меня на лыжи. Они так легко катались, я думал, что мне тоже легко будет — в итоге упал и чуть не сломал руку… В общем, есть что вспомнить. Я очень привык к России и русским друзьям.
В Курдистане я работаю вахтово: 28 дней — на работе, 28 дней — дома. Компания обеспечивает нас транспортом, жильем, а после работы можно размяться в спортзале. Каких-то трудностей в общении с русскими коллегами не испытываю, потому что, когда учился в аспирантуре, успел поработать в паре компаний и привык. «Газпром нефть» выделяется на фоне других компаний в смысле безопасности. Чтобы что-то узнать или сделать, нужно пройти несколько этапов согласований. С этим очень строго. Производство не терпит ошибок и спешки, каждый шаг должен быть выверен: это и производственная безопасность, и экология, и работа всего промысла.
Я люблю свою работу и поеду туда, куда отправит компания. Но я скучаю по России, даже по зиме и снегу. Хотел бы я сейчас прогуляться по Красной площади и парку Горького, побродить по Невскому проспекту. В последний раз я был в Москве в феврале, когда защищал кандидатскую диссертацию. Жену взял с собой — вместе вернулись туда, где познакомились.
Через год мы привыкли и уже спокойно ездили не только по городу, но и за его пределы. Побывали и в Петербурге, и на Олимпиаде в Сочи. В Сочи мне понравилось — климат очень на наш похож. Хотелось бы еще съездить во Владивосток и Калининград. У меня много русских друзей, с которыми я общаюсь и вижусь до сих пор. Мы с друзьями периодически путешествуем куда-то вместе. Русские не сразу идут на контакт. Сначала с вами тяжело, вы закрытые, но, когда знакомишься поближе, понимаешь, что вы очень искренние. Впервые я увидел таких людей.
Что касается российских традиций, меня очень впечатлил обычай бросаться в ледяную воду после бани. Я как-то сам попробовал — аж дыхание перехватило! Ребята пытались поставить меня на лыжи. Они так легко катались, я думал, что мне тоже легко будет — в итоге упал и чуть не сломал руку… В общем, есть что вспомнить. Я очень привык к России и русским друзьям.
В Курдистане я работаю вахтово: 28 дней — на работе, 28 дней — дома. Компания обеспечивает нас транспортом, жильем, а после работы можно размяться в спортзале. Каких-то трудностей в общении с русскими коллегами не испытываю, потому что, когда учился в аспирантуре, успел поработать в паре компаний и привык. «Газпром нефть» выделяется на фоне других компаний в смысле безопасности. Чтобы что-то узнать или сделать, нужно пройти несколько этапов согласований. С этим очень строго. Производство не терпит ошибок и спешки, каждый шаг должен быть выверен: это и производственная безопасность, и экология, и работа всего промысла.
Я люблю свою работу и поеду туда, куда отправит компания. Но я скучаю по России, даже по зиме и снегу. Хотел бы я сейчас прогуляться по Красной площади и парку Горького, побродить по Невскому проспекту. В последний раз я был в Москве в феврале, когда защищал кандидатскую диссертацию. Жену взял с собой — вместе вернулись туда, где познакомились.
«ВПЕРВЫЕ Я ПОПАЛ В ИРАК ЕЩЕ РЕБЕНКОМ»
Сергей Коломацкий,
начальник цеха добычи нефти и газа
«ВПЕРВЫЕ Я ПОПАЛ В ИРАК ЕЩЕ РЕБЕНКОМ»
Сергей Коломацкий,
начальник цеха добычи нефти и газа
Я нефтяник в третьем поколении. Мой дед и отец работали в этой отрасли. Я учился на факультете разработки нефтяных и газовых месторождений на инженера. Несколько лет работал вахтами в Западной Сибири и на Крайнем Севере, в офисе — в Москве и Петербурге, а с 2014 года работаю в Ираке.
Я человек неприхотливый и в некотором смысле экстремал, поеду туда, куда не каждый решится. При этом у меня трое детей. Некоторые скажут, что это неоправданный риск, но я не люблю рутину. Для меня жизнь наполняется смыслом, когда в ней есть разнообразие. Моя работа не ограничена офисом: я должен регулярно выезжать на скважины и производственные объекты компании, к подрядчикам. Не у каждого российского сотрудника в Курдистане есть возможность выбраться за пределы лагеря.
Впервые я побывал в Ираке еще ребенком, мне было около шести лет. В конце 80-х мой отец работал на месторождении «Западная Курна», и мы с мамой приехали к нему погостить. Тот Ирак отличался от нынешнего, дело было еще до войны в Персидском заливе. Мы спокойно ездили за город без охраны, на своей машине. Помню, меня впечатлили развалины древней крепости. В детстве они казались такими огромными.
Я человек неприхотливый и в некотором смысле экстремал, поеду туда, куда не каждый решится. При этом у меня трое детей. Некоторые скажут, что это неоправданный риск, но я не люблю рутину. Для меня жизнь наполняется смыслом, когда в ней есть разнообразие. Моя работа не ограничена офисом: я должен регулярно выезжать на скважины и производственные объекты компании, к подрядчикам. Не у каждого российского сотрудника в Курдистане есть возможность выбраться за пределы лагеря.
Впервые я побывал в Ираке еще ребенком, мне было около шести лет. В конце 80-х мой отец работал на месторождении «Западная Курна», и мы с мамой приехали к нему погостить. Тот Ирак отличался от нынешнего, дело было еще до войны в Персидском заливе. Мы спокойно ездили за город без охраны, на своей машине. Помню, меня впечатлили развалины древней крепости. В детстве они казались такими огромными.
Вернувшись в Ирак много лет спустя, первые два года я работал там на постоянке и довольно много ездил по его северной части — Курдскому автономному региону. Занимался социальными программами и пиаром. «Газпром нефть» в то время была оператором на двух блоках — «Шакал» и «Халабджа», — они находились далеко от Эрбиля (Административный центр Курдского автономного района Республики Ирак. — Прим. ред.), где располагался наш главный офис, поэтому каждая поездка превращалась в путешествие. Мы общались с местным руководством и главами общин. Встречали нас всегда хорошо. Курды с уважением относятся к гостям. Конечно, восточный менталитет имеет место: люди могут легко вспыхнуть, но если общаться уважительно, то не встретишь агрессии. А еще курды — немного фаталисты. Дескать, на все воля Всевышнего. Например, тут очень специфическая культура вождения, водители часто не пристегиваются. Когда такой фатализм проявляется в работе, напрягаешься: человек может нарушать технику безопасности. Но сейчас такие случаи, скорее, исключение. Слышал, что местные муллы читают проповеди о том, что пренебрегать правилами безопасности равносильно самоубийству. А это большой грех.
К чему пришлось привыкать, так это к обилию огнестрельного оружия. В Курдистане оружие имеет каждый, но не всегда легально. Зная это, человек не будет лишний раз размахивать пистолетом — вдруг у его оппонента автомат в багажнике. Поэтому тут редко происходят открытые конфликты. Еще непривычны для нашего уха призывы муэдзинов к молитве: они звучат через громкоговорители на весь город по несколько раз в день.
Бывали случаи, когда местные, обидевшись, стреляли в воздух около нашего лагеря. Так они выказывали обиду, если кого-то не трудоустроили. «Вы пришли на нашу землю, вы нам должны». Регион неспокойный, поэтому мы всегда перемещаемся по блоку на бронированных автомобилях в сопровождении вооруженной охраны. Таковы правила компании.
Курды очень любят футбол. Маленькая футбольная площадка есть в каждой деревне. Компания это поддерживает: «Газпром нефть» построила несколько таких полей в соседних деревнях (в строительстве одного из них я принимал участие лично), мы обеспечиваем экипировкой местные спортивные клубы. Зимой 2018 года мы проводили чемпионат между подрядчиками и нашими сотрудниками. С курдами играть тяжеловато — выносливые ребята. Но мы набрали в команду местных, работающих непосредственно на месторождении, и заняли третье место.
Сейчас я работаю непосредственно на производстве, но в свое время отвечал за реализацию социальных инициатив компании в регионе. Например, участвовал во всех этапах стипендиальной программы для курдских выпускников, которая стала важным этапом в выстраивании конструктивных отношений с местным сообществом. Мы, с одной стороны, готовили из жителей квалифицированных инженеров-нефтяников, а с другой — наводили мосты и создавали гармоничную среду для взаимовыгодного сосуществования всех ее членов. Это важно в любом регионе деятельности, но в Курдистане особенно. Для реализации проекта недостаточно просто сформировать производственную базу и привезти специалистов. Требуется стать частью существующей экосистемы, выстроить отношения с властями
и местным сообществом, обеспечить рабочие места и вносить вклад в повышение качества жизни в регионе. Делая это, мы получаем своего рода социальную лицензию, дающую нам право работать на этой территории.
К чему пришлось привыкать, так это к обилию огнестрельного оружия. В Курдистане оружие имеет каждый, но не всегда легально. Зная это, человек не будет лишний раз размахивать пистолетом — вдруг у его оппонента автомат в багажнике. Поэтому тут редко происходят открытые конфликты. Еще непривычны для нашего уха призывы муэдзинов к молитве: они звучат через громкоговорители на весь город по несколько раз в день.
Бывали случаи, когда местные, обидевшись, стреляли в воздух около нашего лагеря. Так они выказывали обиду, если кого-то не трудоустроили. «Вы пришли на нашу землю, вы нам должны». Регион неспокойный, поэтому мы всегда перемещаемся по блоку на бронированных автомобилях в сопровождении вооруженной охраны. Таковы правила компании.
Курды очень любят футбол. Маленькая футбольная площадка есть в каждой деревне. Компания это поддерживает: «Газпром нефть» построила несколько таких полей в соседних деревнях (в строительстве одного из них я принимал участие лично), мы обеспечиваем экипировкой местные спортивные клубы. Зимой 2018 года мы проводили чемпионат между подрядчиками и нашими сотрудниками. С курдами играть тяжеловато — выносливые ребята. Но мы набрали в команду местных, работающих непосредственно на месторождении, и заняли третье место.
Сейчас я работаю непосредственно на производстве, но в свое время отвечал за реализацию социальных инициатив компании в регионе. Например, участвовал во всех этапах стипендиальной программы для курдских выпускников, которая стала важным этапом в выстраивании конструктивных отношений с местным сообществом. Мы, с одной стороны, готовили из жителей квалифицированных инженеров-нефтяников, а с другой — наводили мосты и создавали гармоничную среду для взаимовыгодного сосуществования всех ее членов. Это важно в любом регионе деятельности, но в Курдистане особенно. Для реализации проекта недостаточно просто сформировать производственную базу и привезти специалистов. Требуется стать частью существующей экосистемы, выстроить отношения с властями
и местным сообществом, обеспечить рабочие места и вносить вклад в повышение качества жизни в регионе. Делая это, мы получаем своего рода социальную лицензию, дающую нам право работать на этой территории.
В рамках стипендиальной программы мы искали и отбирали по конкурсу вчерашних школьников (троих бакалавров взяли вне конкурса в 2013 году, еще до моего прихода в проект, потом — только выпускников школ). Информацию о программе распространяли через местные органы самоуправления. Мы отбирали выпускников с хорошими оценками по химии, физике, математике. Потом звали на тестирование. Билеты для тестов нам предоставил Санкт-Петербургский горный университет, который согласился отправить в Курдистан аж трех специалистов. Однако когда в регионе начал активничать ИГИЛ (террористическая организация, запрещена в России. — Прим. ред.), двое преподавателей решили не ехать. Рискнул и приехал для участия в отборе декан по работе с иностранными студентами Юрий Лыков. Мы подкрепили комиссию представителями Министерства нефти Курдистана, Министерства образования и приступили к тестированию. Ребята были под впечатлением от уровня тестов. Во-первых, они были на английском, во-вторых, очень сложными. Но мы больше отмечали ход решения задач. В нашей комиссии был доктор Ахмед Шараф, который в советские годы учился в Горном университете в Москве. Он помогал ребятам с переводом на курдский.
Последним этапом было интервью. Мы задавали ребятам кучу вопросов, чтобы понять, готовы ли они психологически поехать в Россию. Лишняя головная боль, когда ребенок через месяц скажет: «Мама, забери меня обратно», нам была не нужна. Когда уже приступили к финальному подтверждению, выяснилось, что кого-то не хотели отпускать родители, у кого-то не было паспорта. Но в итоге мы отобрали восемь человек, и я с ними полетел в Петербург. На следующий год мы продолжили проект и набрали еще восемь ребят.
Я чувствовал свою персональную ответственность за этих ребят, много времени им посвящал. С большой теплотой вспоминаю время, когда они учились и жили в Питере. Так как они поступали в университет на общих основаниях, то не очень-то расслаблялись. Мы следили за их учебой, но и студенческие тусовки приветствовали — так язык учится быстрее. За результатами сессий я следил всегда, если были какие-то проблемы, я приезжал к ребятам, спрашивал, из-за чего. Причины были и уважительные, но иногда я слышал обычные студенческие отмазки: «Мы не виноваты! Это преподаватель не прав!» В общем, студенты — они везде одинаковые.
Большинство из тех, кто учился в России, хотят туда вернуться. Но на собеседованиях я сразу предупреждал: «Ребята, мы с вами заключаем контракт, по которому вы обязаны вернуться в Курдистан и отработать в компании». При этом, если проект не развивается или нет вакансий, мы человека отпускаем. Но все-таки стараемся трудоустроить всех, потому что компания фактически выращивает сотрудников под себя. Хорошо образованные лояльные сотрудники из числа местного населения — гарантия успешной работы в любом регионе.
Последним этапом было интервью. Мы задавали ребятам кучу вопросов, чтобы понять, готовы ли они психологически поехать в Россию. Лишняя головная боль, когда ребенок через месяц скажет: «Мама, забери меня обратно», нам была не нужна. Когда уже приступили к финальному подтверждению, выяснилось, что кого-то не хотели отпускать родители, у кого-то не было паспорта. Но в итоге мы отобрали восемь человек, и я с ними полетел в Петербург. На следующий год мы продолжили проект и набрали еще восемь ребят.
Я чувствовал свою персональную ответственность за этих ребят, много времени им посвящал. С большой теплотой вспоминаю время, когда они учились и жили в Питере. Так как они поступали в университет на общих основаниях, то не очень-то расслаблялись. Мы следили за их учебой, но и студенческие тусовки приветствовали — так язык учится быстрее. За результатами сессий я следил всегда, если были какие-то проблемы, я приезжал к ребятам, спрашивал, из-за чего. Причины были и уважительные, но иногда я слышал обычные студенческие отмазки: «Мы не виноваты! Это преподаватель не прав!» В общем, студенты — они везде одинаковые.
Большинство из тех, кто учился в России, хотят туда вернуться. Но на собеседованиях я сразу предупреждал: «Ребята, мы с вами заключаем контракт, по которому вы обязаны вернуться в Курдистан и отработать в компании». При этом, если проект не развивается или нет вакансий, мы человека отпускаем. Но все-таки стараемся трудоустроить всех, потому что компания фактически выращивает сотрудников под себя. Хорошо образованные лояльные сотрудники из числа местного населения — гарантия успешной работы в любом регионе.
«КУРДЫ НИКУДА НЕ ТОРОПЯТСЯ И ЦЕНЯТ БАЛАНС МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И РАБОТОЙ»
Ольга Кулагина,
главный специалист по кадровому администрированию
главный специалист по кадровому администрированию
«КУРДЫ НИКУДА НЕ ТОРОПЯТСЯ И ЦЕНЯТ БАЛАНС МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И РАБОТОЙ»
Ольга Кулагина, главный специалист по кадровому администрированию
Я всю жизнь жила на острове Сахалин. Там огромные запасы газа и нефти, поэтому большинство жителей работают в нефтегазовой отрасли. Я работала HR в компании, которая обслуживала нефтегазовые проекты «Сахалин-1» и «Сахалин-2», экологом в нефтегазовом проекте на севере острова, а после декрета вновь вернулась в HR в компанию, которая занималась бурением скважин. В конце 2017 года мне позвонили из «Газпром нефти» и предложили поработать в Ираке.
Я долго взвешивала все за и против. Локация экзотическая и труднодоступная, но постоянные военные конфликты, о которых регулярно вещали СМИ, меня пугали, хотя я и авантюрист по натуре. К тому же я очень не люблю жару. Сырость, туман, а лучше снег — идеальны для меня. Думала, мне будет сложно в пустыне, но потом поняла, что если есть кондиционер, то все в порядке. Мы собрали семейный совет, на котором обсудили все плюсы и минусы. Дочь, которой на тот момент уже исполнилось шесть лет, согласилась меня отпустить. Она знала, что такое вахта, потому что так работал папа. Я объяснила ей, что теперь папа будет на пятидневке. С папой веселей, папа не такой строгий, поэтому ребенок был только за. Родители до последнего были против, так как сильно переживали за мою безопасность.
Надо сказать, что рекрутеры компании мне очень помогли: подробно расписали, что взять с собой и как будет обустроен быт. Накануне вылета мне прислали письмо, что в аэропорту Сулеймании меня встретит сотрудник Лаван Махмуд Какаи. Я сразу представила сурового бородатого мужчину. Новостей насмотрелась, видимо. Подумала: «Боже! Да как же я там работать буду!» Но в самолете меня окружили курдские тетушки. Узнав, что я лечу впервые, они начали рассказывать мне истории о своей жизни, о том, что меня ждет, и показывать в окошко горные хребты. А Лаван Махмуд оказался человеком с лучезарной улыбкой и совсем без бороды. Он сразу расположил меня к себе своей жизнерадостностью.
Я долго взвешивала все за и против. Локация экзотическая и труднодоступная, но постоянные военные конфликты, о которых регулярно вещали СМИ, меня пугали, хотя я и авантюрист по натуре. К тому же я очень не люблю жару. Сырость, туман, а лучше снег — идеальны для меня. Думала, мне будет сложно в пустыне, но потом поняла, что если есть кондиционер, то все в порядке. Мы собрали семейный совет, на котором обсудили все плюсы и минусы. Дочь, которой на тот момент уже исполнилось шесть лет, согласилась меня отпустить. Она знала, что такое вахта, потому что так работал папа. Я объяснила ей, что теперь папа будет на пятидневке. С папой веселей, папа не такой строгий, поэтому ребенок был только за. Родители до последнего были против, так как сильно переживали за мою безопасность.
Надо сказать, что рекрутеры компании мне очень помогли: подробно расписали, что взять с собой и как будет обустроен быт. Накануне вылета мне прислали письмо, что в аэропорту Сулеймании меня встретит сотрудник Лаван Махмуд Какаи. Я сразу представила сурового бородатого мужчину. Новостей насмотрелась, видимо. Подумала: «Боже! Да как же я там работать буду!» Но в самолете меня окружили курдские тетушки. Узнав, что я лечу впервые, они начали рассказывать мне истории о своей жизни, о том, что меня ждет, и показывать в окошко горные хребты. А Лаван Махмуд оказался человеком с лучезарной улыбкой и совсем без бороды. Он сразу расположил меня к себе своей жизнерадостностью.
Мы ездим с вооруженной охраной. Можно попросить их заехать по дороге в торговый центр. Они заранее подумают о безопасности, выберут лучший маршрут.
Девушек у нас здесь мало — всего четыре. Но мне с мужчинами работать проще и веселее. Как девушка, ты чувствуешь особое к себе отношение, заботу. Например, приходишь в столовую, там очередь, ты не самая голодная, а тебя все пропускают: «Оля, проходи вперед». Курды не заигрывают с женщинами — это не принято. Мужчины в этом смысле всегда соблюдают дистанцию. За все время, что я тут работаю, никто на меня косого взгляда не бросил. Вообще, курды очень вежливо ведут себя по отношению к людям, независимо от их пола. Я, в свою очередь, как HR, тоже стараюсь проявлять эту заботу по отношению к сотрудникам и сглаживать острые углы. Курды, например, очень чувствительны в плане формального общения, они не терпят сухости, нужно всегда иметь запас времени на общение с ними.
Курды никуда не торопятся, ценят себя и свое личное время, баланс между жизнью и работой. Они могут браться за переработки, но исключительно по собственному желанию. Так их не заставить. В этом разница между нашими менталитетами. Еще курды очень ценят семью. Это дружная и очень сплоченная нация.
Курды никуда не торопятся, ценят себя и свое личное время, баланс между жизнью и работой. Они могут браться за переработки, но исключительно по собственному желанию. Так их не заставить. В этом разница между нашими менталитетами. Еще курды очень ценят семью. Это дружная и очень сплоченная нация.
У нас закрытая территория. Периодически мы выезжаем в ближайший город для решения рабочих вопросов. Компания-подрядчик обеспечивает транспортировку сотрудников и безопасность. Мы ездим с вооруженной охраной. Можно попросить их заехать по дороге в торговый центр. Они заранее подумают о безопасности, выберут лучший маршрут. Но просто так выехать в ТЦ нельзя, только во время рабочей поездки, предупредив об этом накануне. Охрана никогда не упускает нас из виду, но не потому что в Курдистане все так страшно, а потому что так положено по требованиям безопасности.
Основная религия здесь — ислам, но все не так строго. Тут я ни разу не покрывала голову. Но я много работала с людьми разных национальностей и вероисповеданий и знаю, как себя вести. Я не одеваюсь вульгарно и не нарушаю принятых здесь правил поведения. По приезде каждого сотрудника обязательно консультируют по вопросам истории, культуры и религии Востока (Ирака и Ирана).
«Газпром нефть» реализует в регионе разные программы: поставляет медицинское оборудование и лекарства в больницы, учебники и компьютеры — в школы, принимает местных студентов на стажировку, озеленяет и благоустраивает территории, строит детские площадки в деревнях, поддерживает фермеров семенами и удобрениями. То есть компания, приходя в очень непростой регион, как бы заключает с ним социальный контракт и не только берет, но и отдает что-то взамен — в общем, ведет социально ответственный бизнес. В одном проекте мне даже удалось поучаствовать лично. В прошлом году наш отдел по связям с общественностью организовал курсы кройки и шитья для женщин из близлежащих деревень. Из города привезли преподавателя, необходимое оборудование и пригласили меня и мою коллегу на открытие. Мало кому выпадает шанс оказаться в иракской глубинке. Женщины пришли в национальных костюмах — такие красивые, яркие! Они впервые увидели белых светловолосых людей. Нас разглядывали, попросили с нами сфотографироваться. А я восхищалась их лицами и красотой нарядов. Мы были экзотикой друг для друга. Через месяц эти женщины прислали нам в подарок национальные костюмы. Они видели нас раз в жизни, не снимали с нас мерок, но костюмы сели на нас идеально. Не знаю, как у них вышло. Приятно до мурашек. Я увезла костюм домой и берегу его.
Основная религия здесь — ислам, но все не так строго. Тут я ни разу не покрывала голову. Но я много работала с людьми разных национальностей и вероисповеданий и знаю, как себя вести. Я не одеваюсь вульгарно и не нарушаю принятых здесь правил поведения. По приезде каждого сотрудника обязательно консультируют по вопросам истории, культуры и религии Востока (Ирака и Ирана).
«Газпром нефть» реализует в регионе разные программы: поставляет медицинское оборудование и лекарства в больницы, учебники и компьютеры — в школы, принимает местных студентов на стажировку, озеленяет и благоустраивает территории, строит детские площадки в деревнях, поддерживает фермеров семенами и удобрениями. То есть компания, приходя в очень непростой регион, как бы заключает с ним социальный контракт и не только берет, но и отдает что-то взамен — в общем, ведет социально ответственный бизнес. В одном проекте мне даже удалось поучаствовать лично. В прошлом году наш отдел по связям с общественностью организовал курсы кройки и шитья для женщин из близлежащих деревень. Из города привезли преподавателя, необходимое оборудование и пригласили меня и мою коллегу на открытие. Мало кому выпадает шанс оказаться в иракской глубинке. Женщины пришли в национальных костюмах — такие красивые, яркие! Они впервые увидели белых светловолосых людей. Нас разглядывали, попросили с нами сфотографироваться. А я восхищалась их лицами и красотой нарядов. Мы были экзотикой друг для друга. Через месяц эти женщины прислали нам в подарок национальные костюмы. Они видели нас раз в жизни, не снимали с нас мерок, но костюмы сели на нас идеально. Не знаю, как у них вышло. Приятно до мурашек. Я увезла костюм домой и берегу его.
«ИЗ АЭРОПОРТА МЫ ЕДЕМ НА БРОНИРОВАННЫХ АВТОМОБИЛЯХ»
Александр Осипенко,
начальник смены производственного департамента
начальник смены производственного департамента
«ИЗ АЭРОПОРТА МЫ ЕДЕМ НА БРОНИРОВАННЫХ АВТОМОБИЛЯХ»
Александр Осипенко, начальник смены производственного департамента
Я вырос на Севере, в Мегионе, где подавляющее большинство населения занято в нефтедобывающей сфере. Так что мое будущее было предрешено. До «Газпром нефти» я шесть лет работал инженером установки подготовки нефти на салымских месторождениях Shell, а в 2013 году поехал развивать лукойловский проект в иракской Басре. Так что в Ираке я работаю уже семь лет. Конечно, поначалу я отнесся к предложению работать в этой стране с небольшой опаской — все-таки очень неспокойный регион. Но, пообщавшись с коллегами, которые работали на объекте на этапе строительства, успокоился: периметр безопасный, огражден бетонной стеной и противотаранными рвами — обстановка специфическая, но ко всему можно привыкнуть. Мать и супруга переживали по этому поводу гораздо больше, чем я.
Вот к чему пришлось долго привыкать, так это к жаре. Мне кажется, я до сих пор не привык. После сибирских –30 (иногда столбик термометра опускался и до –56, но за счет низкой влажности морозы переносились легко) иракские +50–56 были невыносимы. На холоде хотя бы можно утеплиться, а в жару с себя много не снимешь. Когда я ушел в «Газпром нефть», стало чуть легче, потому что уехал с юга Ирака на северо-восток — там летом обычно +45–47.
Юг и север страны очень разные. Если на юге существует напряженность между суннитами и шиитами, то на севере — между правительственными силами и ИГИЛом (террористическая организация, запрещена в России. — Прим. ред.). Мы каждый день получаем сводки от службы безопасности. Раз в 3–4 дня в 60–70 км от месторождения происходят точечные столкновения. По этой причине экспатам в большинстве своем нельзя выезжать за пределы лагеря. Местные же спокойно возвращаются домой, если живут неподалеку. Но в общем и целом работать не страшно. В плане безопасности все отлично: сотрудников привозят из аэропорта на бронированных автомобилях, по прибытии проводят инструктаж по разминированию, а за безопасностью лагеря следят нефтяная полиция и охранное предприятие. А как пандемия началась, нас разделили по группам, офисных сотрудников перевели на удаленку — в общем, минимизировали контакты. При заезде на установку буровиков отправляют в двухнедельный карантин. Плюс раз в несколько дней дезинфицируют рабочие и жилые помещения.
До прибытия в Ирак я думал, что курды — агрессивный народ. Потом понял, что они очень эмоциональные, могут довольно резко отстаивать свою точку зрения, но это не перерастет во что-то большее. Все конфликты решаются на словах. А еще курды очень открытые и простые, могут спокойно подойти к директору, хлопнуть по плечу, рассказать шутку. У нас менталитет другой, мы так не можем — субординация же. Если русские, например, стесняются подойти к руководству выразить недовольство или обеспокоенность по какому-то поводу, то у курдов такого нет. Для местных ребят не существует понятия «цейтнот», они не спешат: если что-то не успевают сделать сегодня, сделают завтра. Мы своих сотрудников приучили сроки соблюдать, но не все же от производства зависит. Бывает происходят задержки из-за неспешности местных подрядчиков.
Вот к чему пришлось долго привыкать, так это к жаре. Мне кажется, я до сих пор не привык. После сибирских –30 (иногда столбик термометра опускался и до –56, но за счет низкой влажности морозы переносились легко) иракские +50–56 были невыносимы. На холоде хотя бы можно утеплиться, а в жару с себя много не снимешь. Когда я ушел в «Газпром нефть», стало чуть легче, потому что уехал с юга Ирака на северо-восток — там летом обычно +45–47.
Юг и север страны очень разные. Если на юге существует напряженность между суннитами и шиитами, то на севере — между правительственными силами и ИГИЛом (террористическая организация, запрещена в России. — Прим. ред.). Мы каждый день получаем сводки от службы безопасности. Раз в 3–4 дня в 60–70 км от месторождения происходят точечные столкновения. По этой причине экспатам в большинстве своем нельзя выезжать за пределы лагеря. Местные же спокойно возвращаются домой, если живут неподалеку. Но в общем и целом работать не страшно. В плане безопасности все отлично: сотрудников привозят из аэропорта на бронированных автомобилях, по прибытии проводят инструктаж по разминированию, а за безопасностью лагеря следят нефтяная полиция и охранное предприятие. А как пандемия началась, нас разделили по группам, офисных сотрудников перевели на удаленку — в общем, минимизировали контакты. При заезде на установку буровиков отправляют в двухнедельный карантин. Плюс раз в несколько дней дезинфицируют рабочие и жилые помещения.
До прибытия в Ирак я думал, что курды — агрессивный народ. Потом понял, что они очень эмоциональные, могут довольно резко отстаивать свою точку зрения, но это не перерастет во что-то большее. Все конфликты решаются на словах. А еще курды очень открытые и простые, могут спокойно подойти к директору, хлопнуть по плечу, рассказать шутку. У нас менталитет другой, мы так не можем — субординация же. Если русские, например, стесняются подойти к руководству выразить недовольство или обеспокоенность по какому-то поводу, то у курдов такого нет. Для местных ребят не существует понятия «цейтнот», они не спешат: если что-то не успевают сделать сегодня, сделают завтра. Мы своих сотрудников приучили сроки соблюдать, но не все же от производства зависит. Бывает происходят задержки из-за неспешности местных подрядчиков.
Если говорить об уровне религиозности, то все зависит от региона. Помню, когда я только устроился в Басре, коллега из местных, спросив разрешения, начал молиться при мне. Я чувствовал себя неловко, а ему присутствие постороннего не мешало. Потом мы оборудовали молельную комнату в вагончике — такие сейчас есть на всех иракских месторождениях. На юге строго постятся в Рамадан, не едят и не пьют в светлое время суток. А в жару такое испытание пройти вдвойне сложнее. У нас, на Саркале, в этом смысле спокойнее. Не все соблюдают. Однако в Рамадан столовая работает для местных в ночное время, а нам рекомендуется днем не есть, не пить воду и не курить при постящихся — в общем, не соблазнять.
Я работаю в производственном департаменте, отвечаю за прогнозирование добычи и потерь, контролирую выполнение технологического режима и занимаюсь отчетностью — в общем, я офисный сотрудник. В нашем департаменте работает около 70 человек, и большая часть из них — курды из соседних городов и деревень. То есть компания создает рабочие места для местных. По-русски говорят только несколько курдов, которые ездили учиться в Россию. Но есть у меня один коллега, с хорошим английским, который быстро схватывает русские слова, особенно сленг.
Развлечения у нас стандартные — сауна, что-то типа кинозала, спортплощадка и спортзал. По вечерам после работы я обычно общаюсь с семьей, потом занимаюсь в спортзале, а в 4.30 утра, когда не так жарко, бегаю. Спорт — хорошая смена деятельности. Сначала мозгами работаешь, потом ногами. Можно еще природой полюбоваться: после бурения первой скважины остался водяной амбар, мы его в озеро превратили, карасей запустили. Иногда с местными кальян курим и в футбол играем — они это любят. Из-за коронавируса матчи больше не устраиваем, но надеюсь, после Нового года возобновим.
Вахта — специфичный режим работы и не каждому подходит, но так работают большинство нефтяников. За месяц, что я на вахте, мы с супругой успеваем соскучиться друг по другу. Был период, когда я думал уйти на пятидневку, но потом понял, что после работы буду приходить домой, сразу ложиться спать, а время на общение с семьей будет только в выходные. А так у меня есть целый месяц на супругу и ребенка, ну, и свои дела могу поделать без привязки ко времени суток. Из-за пандемии вахту нам продлили. Но коронавирус не помешал вахтовикам вернуться домой, в Россию. Если раньше мы летали регулярными рейсами, то в период пандемии компания организовала чартерные перелеты. Так что мы всегда можем вернуться к семье, даже при закрытых границах.
Я работаю в производственном департаменте, отвечаю за прогнозирование добычи и потерь, контролирую выполнение технологического режима и занимаюсь отчетностью — в общем, я офисный сотрудник. В нашем департаменте работает около 70 человек, и большая часть из них — курды из соседних городов и деревень. То есть компания создает рабочие места для местных. По-русски говорят только несколько курдов, которые ездили учиться в Россию. Но есть у меня один коллега, с хорошим английским, который быстро схватывает русские слова, особенно сленг.
Развлечения у нас стандартные — сауна, что-то типа кинозала, спортплощадка и спортзал. По вечерам после работы я обычно общаюсь с семьей, потом занимаюсь в спортзале, а в 4.30 утра, когда не так жарко, бегаю. Спорт — хорошая смена деятельности. Сначала мозгами работаешь, потом ногами. Можно еще природой полюбоваться: после бурения первой скважины остался водяной амбар, мы его в озеро превратили, карасей запустили. Иногда с местными кальян курим и в футбол играем — они это любят. Из-за коронавируса матчи больше не устраиваем, но надеюсь, после Нового года возобновим.
Вахта — специфичный режим работы и не каждому подходит, но так работают большинство нефтяников. За месяц, что я на вахте, мы с супругой успеваем соскучиться друг по другу. Был период, когда я думал уйти на пятидневку, но потом понял, что после работы буду приходить домой, сразу ложиться спать, а время на общение с семьей будет только в выходные. А так у меня есть целый месяц на супругу и ребенка, ну, и свои дела могу поделать без привязки ко времени суток. Из-за пандемии вахту нам продлили. Но коронавирус не помешал вахтовикам вернуться домой, в Россию. Если раньше мы летали регулярными рейсами, то в период пандемии компания организовала чартерные перелеты. Так что мы всегда можем вернуться к семье, даже при закрытых границах.
Текст: Анна Алексеева
Корректор: Наталья Сафонова
Выпускающие редакторы: Татьяна Почуева, Анна Данилина
Креативный продюсер: Кирилл Пономарев
Дизайнер: Снежанна Сухоцкая
Иллюстрации: Анна Знаменская
© All Right Reserved.
Snob
[email protected]
Корректор: Наталья Сафонова
Выпускающие редакторы: Татьяна Почуева, Анна Данилина
Креативный продюсер: Кирилл Пономарев
Дизайнер: Снежанна Сухоцкая
Иллюстрации: Анна Знаменская
© All Right Reserved.
Snob
[email protected]