Фильм Андрея Звягинцева «Елена»

Прошу четыре билета забронировать. Если нельзя четыре, то два.

Спасибо.

Мы начинаем разговор с режиссером Андреем Звягинцевым и сценаристом Олегом Негиным. Удивительно, что в зале столько людей. Им пришлось проявить недюжинное терпение, чтобы дождаться этого момента. Когда начался показ, на десятой минуте вырубило свет и, соотвественно, проектор. На его починку ушло не меньше получаса. Было очень нервно, но, к счастью, электричество удалось починить, и показ состоялся! А сейчас практически все, кто смотрел фильм, остались, чтобы задать вопросы режиссеру и выразить ему свою благодарность. Очевидно, что фильм понравился.

Андрей Звягинцев говорит о замысле фильма:

Все спрашивают о классовой борьбе и социальном неравенстве, но для него это в фильме совсем не главное. Рождение замысла обычно невозможно восстановить, он формулируется уже после, во время разговоров о фильме. Темы нарыва общества, о которых все спрашивают, режиссера интересовали меньше всего. Его больше всего интересовали внутренний мир главной героини и разрушение ее ценностей.

Замысел рождается из наблюдений за реальностью, за жизнью, это не точные записи, а наблюдения, домыслы и фантазии.

Режиссер передает слово автору сценария.

Уже спор: конфликт строится на классовой борьбе, на непреодолимом различии между бедными и богатыми, своими и чужими (позиция Бильжо) или это история человеческой подлости, которая не зависит от положения в обществе (две зрительницы).

Вопрос из зала к режиссеру: а вы как относитесь к поступку Елены?

Андрей Звягинцев я спрятал свою авторскую позицию, я старался быть абсолютно беспристрастным как к той, так и к другой стороне. Но главное для меня было наблюдать за тем, что происходит с этой женщиной, за обращением ее мира. На мой взгляд, это обреченный человек, который не сможет с этим жить.

Андрей Звягинцев просил не публиковать нигде эти слова, оставить его личное отношение к картине скрытым. Но слово не воробей ... Просим прощения, но просьба прозвучала после того, как моя коллега нажала кнопку "опубликовать".

Антон Носик: Объясните, пожалуйста, должен ли я узнавать в вашем фильме реальный город, или я должен абстрагироваться от него?

Андрей Звягинцев: Скорее, нужно абстрагироваться. Речь идет не о точных географических соответствиях. Мы не пытались показать конкретно район Бирюлево, мы пытались показать просто выселки. Интерьеры квартир придуманы.

Еще вопрос от Антон Носик: Сцены, которые мы видим и слышим по телевизору — это специально снятые или выбраные из реального эфира?

Андрей Звягинцев: Обижаете! Это было нелегко, но мы отобрали самое-самое из отечественного телеэфира.

Андрей Звягинцев: Никаких знаков, символов и спрятанных идей, мы решили честно сделать историю из современности, не привлекая никакой метафизики. Лошадь многими воспринимается как символ, для меня это первый повод заострить внимание на том, что происходит с главной героиней. Нужно было создать некое событие, которое дало бы нам понять, что не так все сладко сложилось. Мы смотрим фильм дальше и понимаем, что этим событием отбит некий ритм.

Сергей Гуриев: У вас есть сцена в церкви, я хотел спросить о вашем отношении к русской провославной церкви.

Андрей Звягинцев: Я отвечу вам притчей. Кто-то из святых, когда он брел по пустыне, увидел молящегося человека. Человек говорил: о Господь, если бы мне была дана благодать завязывать шнурки на твоих сандалях и причесать твои волосы... Святой возмутился: ты что, думаешь, что у бога есть сандали и волосы? Святой пошел дальше и повстречал бога, и тот сказал ему: что ты наделал?! Ты заставил усомниться во мне одного из самых преданых моих учеников!

Вопрос из зала: Фильм очень жизненный. Как удалось заставить актеров прожить, а не сыграть?

Отвечает Андрей Звягинцев У Кислевского есть такое высказывание: 50 процентов успеха фильма — это подбор актеров. Главное — выбор, а остальное актеры делают сами, работает их талант. То, что актеры, играющие Елену, Сергея и Сашу, оказались так похожи — это чистое везение.

Звягинцев: У нас была дилемма, как играть сцену, где Елена принимает решение об убийстве, мы решили показать ее единым куском, одним кадром, непрерывно, специально под эту сцену мы придумывали декорации, чтобы показать ее метания. Мы не хотели показывать слезы и истерики, мы хотели показать работу, которая происходит в ней самой.

Наум Клейман: Замечательный фильм. Самое ценное, что вы не играете со зрителем в поддавки! Ваш фильм метафизичен в пушкинском смысле этого слова. Вы всматриваетесь в эту женщину, которая акцентирована этими двумя семьями, двумя мирами. Но на самом деле это история не столько про конкретную героиню, сколько про нашу станину: про то, когда мы ради самых благородных идей (в этом случае ради материнских чувств) переступаем через что- то, через что переступать нельзя. Такой же тектонический сдвиг произошел со всеми нами.

Андрей Бильжо: Несмотря на то, что вы говорите, я все равно увидел классовый смысл в этом фильме. Мне кажется в этом плане символичным последний кадр, где младенец из той семьи ползет по кровати умершего. Мне понятен кадр с белой лошадью: именно так у людей — вдруг — происходит осознание произошедшего. Там все очень точно, драматично и без надрыва. Мне бы очень хотелось вас покритиковать, но я пока не придумал как.

Еще я поймал себя на мысли, что последний год я тоже думаю о том, как бы я распорядился наследством.

Вопрос зрителя к сценаристу Олегу Негину: Как были прописаны отношения между Еленой и ее мужем? Мне они видятся как достаточно имитивные: любовь остыла, и теперь жена просто прислуживает мужу.

Негин: Эти отношения списаны с реальных, я знаю реальных людей, которые именно так и жили в течение многих лет, она даже действительно писала ему письма. Для меня семейные отношения — это в первую очередь партнерские отношения.

Андрей Звягинцев: Героиня — не рефлексирующее существо, она вся — инстинкт. Ее сын — это свет всей ее жизни. Ее брак держится на некотором негласном договоре, когда этот договор нарушается, когда в опасности оказывается ее сын и его дети — она действует соотвественно. Убивая мужа ради сына, она действует без раздумий, для нее это естественно.

Вопрос к сценаристу: Если писать продолжение, то как эта история может продолжиться? Может ли так случиться, что Елена просто спокойно доживет свой век? Я не увидела в ней надлома. Что с ней будет дальше?

Ответ: Для меня Елена — это не конкретная тетенька, а прежде всего образ. И в этом плане финал мне кажется показательным: все будут жить. Мы не планируем снимать продолжение этого фильма. Но продолжение этой истории несомненно будет.

Носик: В фильме Бекмамбетова "Дозор" есть момент, к которому компания "Аэрофолот" прикопалась: мол, гайки от самолета ее. А у вас нет проблем с компанией "Пфайзер", которая выпускает виагру?

Звягинцев: Хороший вопрос! Сила этого бренда "виагра" была необходима для нашего фильма. Мы могли бы поменять название и сделать "миагра" или что-то в этом роде. Но мы решили идти напролом. Мы отправили в компанию все куски из сценария, связанные с их продуктом. Состоялась встреча с ними, нами и с нашими юристами. На протяжении всей встречи говорил в основном я, потому что им было важно только одно: их дискредитирует наш фильм. Я говорил, что опасность неправильного использования "виагры" при инфаркте — это медицинский факт, люди должны об этом знать, по сути мы делаем им же лучше, работаем на них... Разговор закончился позитивно, они вдохновились. Когда мы расстались, я был уверен, что все в порядке. Вдруг, когда фильм уже был на фестивале, пришло письмо-угроза от "Пфайзер" с требованием не показывать в таком виде фильм. Мы были в ужасе, готовы были срочно переснимать. Но Роднянский сказал, что, поскольку был разговор и есть свидетели того, что они были не против, в суде мы будем правы. И мы успокоились, фильм вышел, "Пфайзер" молчит.

Это хороший фильм. Я застала только начало обсуждения, но и так понятно, что режиссер умнее интерпретаторов.

Для меня это фильм о странностях любви и о разных этических системах, сосуществующих параллельно, не пересекающихся или пересекающихся с трагической развязкой. В общем-то, вечная тема. Фильм сделан сухо, графично, мастерски просто - так снимать очень трудно, но Звягинцев отличный и - еще раз повторю - очень умный режиссер.

Бедность как порок

Фильм Андрея Звягинцева «Елена» -- очень хороший, чтобы сразу разобраться с отметками, -- раздражает не сам по себе, а в сочетании с довольно навязчивым режиссерским комментарием, который, конечно, дело десятое и зрителя вообще волновать не должен, -- но уж очень в этом комментарии сказывается Звягинцев, очень тут наглядны главные пороки его режиссерской системы, которые он сам наверняка считает достоинствами. Звягинцеву не нравится, что публика видит в его картине социальную и классовую проблематику. Между тем это как раз самое живое в его картине, это и делает «Елену» наиболее удачным покамест режиссерским опытом Звягинцева: тут по крайней мере есть о чем думать, тут необязательно уходить в абстрактные философствования о том, как строятся отношения Отца и Сына и всегда ли греховна женщина. В «Елене» есть тот контакт с реальностью, та социальная конкретика, из которых только и вырастает настоящая метафизика (которая в противном случае остается переливанием из пустого – в порожнее). Но немудрено, что это не нравится Звягинцеву: это ведь низводит его с пьедестала философа, куда его так поспешили установить без каких-либо оснований. Это лишает его возможности нравиться всем – и прежде всего высокодуховным, -- к чему он так привык. Это выводит его из пространства амбивалентности, а в этом пространстве ему так комфортно.

Читать дальше

Все это, повторяю, не имеет отношения собственно к фильму, который получился нормальной и даже хорошей социальной драмой, чересчур минималистской, конечно, без настоящего психологизма, с уклоном в довольно салонный и шаблонный символизм, с пресловутой этой белой лошадью и прочими приметами прежней звягинцевской стилистики, с многословными и пустыми монологами демонически-шлюховатой дочки Кати, но демонически-шлюховатых девочек хватает, так что и это в конце концов не сильно портит хорошую историю. Рассказана она, конечно, не без ложной многозначительности, не без навязчивой символики со всяким там погасшим светом, но приятно уже само по себе движение от вылизанной, довольно тривиальной притчи к точному, эмоциональному и социально значимому кино: без контакта с жизнью не воспаришь, этот парадокс известен всем, кто занимается искусством. Чтобы взлететь – надо, чтобы было от чего оттолкнуться. Реальность из кадра не выгонишь, и хочет того Звягинцев или нет, в его картине есть тема страшного, рокового, необратимого разрыва между двумя частями народа и о том, что первые рано или поздно будут последними. Это реванш не столько социальный, сколько нравственный, -- и вполне заслуженный. Плохо то, что сегодня хозяевами жизни стали сугубые эгоисты, не готовые сострадать ничьей слабости и глупости; еще хуже, что без сострадания и воспитания эти слабость и глупость превратились в элементарное хамство и зверство, и новые люди, которым рано или поздно достанутся апартаменты нынешних хозяев, ни в каком случае не выглядят позитивной альтернативой им.

Открещиваться от этого социального смысла, по-моему, глупо, поскольку он единственное живое, что в картине есть: ни тени раскаяния в героине незаметно, и эта сыроватая, «сырой земле родная», все умеющая, ловкая, органичная женщина, женщина-мать, почва, глина, менее всего склонна к рефлексии. От нее тошнит физически – как и от ее пьющего сынка, и его вечно беременной невестки, и от приплюснутых деток, сперва крикливых, потом драчливых, потом кичливых. Все они ни в чем не виноваты – у Василия Голубева была замечательная живописная работа «Я не говно, а генетическое последствие», -- да и патрицианский Володя в исполнении Андрея Смирнова не больно-то эстетичная альтернатива всему этому животному и даже почти уже растительному царству; дело художника – не шлепать плохих, а зафиксировать конфликт. Звягинцев его и зафиксировал, все ровно так и есть, -- зачем же теперь отказываться от того единственного, что получилось? Потому что моральной рефлексии не получилось никакой, равно как и сложности в этих героях нет, и психологизму тут негде поместиться – все чрезвычайно просты, это еще одна примета времени. Слушают ли эти герои Марию Каллас или мессу си минор, а в голове у них все равно Малахов плюс Малахов.

Это все касается смысла, а насчет эстетической стороны дела у меня всего одно, но, к сожалению, тоже не слишком веселое соображение. Звягинцев восхитительно точен и жизнеподобен – чего стоит один монолог юриста; детали, пейзажи, интерьеры – все один в один, но искусство такая штука, что в нем желателен блеск игры, неожиданность, гипербола, цветной воздух, что ли, порыв за грани того самого жизнеподобия, которое и само по себе по нашим временам очень существенно и достойно всяких похвал. «Елена» -- это жизнь и только жизнь, изображенная с замечательной точностью (в прежних работах Звягинцева и точности не было, была размытость, выдаваемая за универсальность). Но искусство имеет дело не только с жизнью, вот в чем штука; в самой трагической истории никто не отменял улыбки, в самом сумрачном пейзаже – многокрасочности. Во всяком зверстве есть своя трогательность, как в звероватых персонажах Киры Муратовой, вспомним хоть жуткую завучиху из «Астенического синдрома»; во всяком холоде – своя потаенная теплота. Родственники Елены – вырожденцы и только вырожденцы, без единого намека на душу; Володя – скупой рыцарь с единственной и предсказуемой страстью к собственной дочке, но без малейшего намека на интеллект, который заявлен, титаническим усилием сыгран, но ничем не подтвержден. В «Елене» нет объема – минимализм вообще очень удобная штука, но, увы, недостаточная. Эта картина поражает эмоциональной скудостью, нищетой палитры – может, это метод такой, но нищета есть нищета, даже когда скудость авторской мысли или режиссерского арсенала превращена в сознательный прием. Звягинцев оправдывает это тем, что большую часть работы оставляет зрителю, -- но вот беда, он оставляет его наедине с тошнотой и унынием, а я не думаю, что искусство вправе этим ограничиваться. Искусство – напоминание о других возможностях; я не ищу в нем жизнерадостности, но ищу богатства – а богатства там никакого нет, вот в чем главный порок этого фильма.

Хорошего фильма, иначе и писать бы о нем не стоило.

Свернуть

«Елена» - очень хороший, правдивый фильм. Хотя я плохо знаю жизнь таких людей, как герои картины – и таких как муж Елены, и таких, как сама Елена и ее сын. Но история, представленная в фильме, выглядит абсолютно правдиво, и тем страшнее смотреть это кино. Антон Носик написал, что это фильм про телезрителей. И действительно, удивительно, как много в этой картине люди смотрят телевизор. Среди моих знакомых давно уже никто вообще не смотрит телевизор. Интересно также, что в фильме вообще нет ни одного упоминания интернета. Представить себе, что дома нет компьютера, что интернет не является регулярной частью жизни – трудно. Но ведь большинство россиян действительно живут именно такой жизнью. Мне так же кажется важным, что в фильме нет вообще разговоров о том, к чему герои стремятся. У героев нет ни работы, ни желания чего-то добиться от жизни. Это тоже непривычная для нашего окружения черта, но опросы показывают, что таких людей у нас много. Так что для меня это фильм про другую Россию.

Талантливо показана мерзость некого бытия. Местами хотелось закрыть глаза и заткнуть уши. Впервые видел талантливый фильм, который с трудом досмотрел до конца, но, видимо, буду помнить до конца дней своих. Смотреть его еще раз не смогу.

Для чего режиссеры снимают фильмы?

А если зритель увидит не то, что вы показывали?

О чем в целом вам важно говорить со зрителями?

Вы специально замедляете фильмы?

Вас задевает то, что вас не так слышат? Бывает так — «эти идиоты все не так поняли»?

Как вы к массе относитесь? Я вот боюсь и недолюбливаю.

Насколько вас волнует политика, социальная несправедливость?

А как в юности вы собирались исправлять мир?

Вам ведь повезло с продюсерами?

Я не могу, к сожалению.

И что, нет на это денег?

Вы сняли первый фильм, «Возвращение» — и сразу главный приз в Венеции. Как вы пережили этот успех?

Что вы любите в жизни?

А вы представляете себя отдыхающим на пенсии?

Когда вы приехали в Москву из Новосибирска, у вас было ощущение, что вы завоевываете столицу?

Чем вы гордитесь?

Разве фильмы — не деревья?